Штамм «Стилински»

В последнее время он плохо спит – слишком дурное и темное видится, стоит только сомкнуть веки. Но Дерек настолько привык к этому, привык сгорать раз за разом или же оказываться погребенным на глубине нескольких метров в рябиновом гробу, что едва размыкает веки, когда осознает, что все: кончилось. Выгреб из мутных вод опутавших сновидений и цепляется за не особо-то прочный берег реальности. Цепляется так, что выпускает когти и портит почти новую простыню. И некоторое время просто лежит, не двигаясь, разглядывает трещины на высоком потолке да слушает, как за стеклинами окон барабанит дождь. Чувствует запах озона, зеленой травы, терпкой коры деревьев и даже промокших псин. И ему тоже хочется перекинуться и вымокнуть, уделаться в размякшей липкой грязи и вырубиться прямо так, на земле. Возможно, свернуть шею какой-нибудь белке. Возможно, даже сожрать ее. При мысли о последнем Хейл кривится, напоминая себе, что в большей степени все же человек, а не зверь. «Не зверь», – повторяет про себя Дерек и продолжает изучать потолок. По сложившейся привычке прислушивается к мерному грохоту капель по парапету на крыше и пытается вычленить из общей какофонии дыхание сестры. Пытается и не может. Откидывает одеяло, рывком садится на кровати и… никуда не идет. Вспоминает, что Кора вместе с увязавшимся следом Айзеком на «почти девчачьих» посиделках у Лидии. Припоминает, что упоминалась еще Эллисон, которую сестренка не особо-то любит, но вполне готова потерпеть. Не то потому, что забавляется, наблюдая за Лейхи, не то потому, что ей просто плевать на то, кто будет в комнате помимо мисс Мартин. И это тоже тема, которую Дерек предпочитает избегать. Не то чтобы увлечения сестренки могли серьезно вдарить по его нежной психике, но он как хреновый старший брат предпочитает делать вид, что Коре только десять и все, на что она способна, – это впечатать объект своей страсти в шкафчики и вдохновенно обещать выгрызть ему кадык, если он еще хотя бы раз ее тронет. Улыбается сам себе, качает головой, укладывается снова, по привычке мельком глянув на экран мобильного телефона, чтобы убедиться в том, что ничего фатального не произошло, и снова смыкает веки. Возможно, повезет, и он просто провалится в уютное темное ничто, без всполохов пламени и острых охотничьих стрел; без бешеной Кейт, игриво постукивающей зажигалкой; без в последний раз заглядывающей ему в глаза Пейдж. И кажется, у него даже выходит, как вдруг черноту под веками разрывает приглушенный, подхваченный блуждающим по лестнице и шахте лифта грохот. Оказывается на ногах тут же, даже быстрее, чем размыкает веки, и фокусируется на источнике шума. Источнике, который упорно барабанит по армированной двери и явно не собирается останавливаться. Источнике, который явственно пахнет машинным маслом, потом, алкоголем и недавним ливнем. Еще угадывается душок адской смеси чужих духов, но до этого Дереку нет дела, он легко отсекает их. Делает пару вздохов, не торопясь натягивает джинсы и босиком направляется к источнику грохота. Дергает на себя ручку так резко, что Стайлз, виновник всего этого шума, едва не валится ему под ноги. – Бодрого утра, волк! Ты разве спишь? Сейчас сколько? Не дохрена часов утра? – бормочет в своей привычной манере, и Хейлу отчего-то даже не хочется отвесить ему подзатыльник. Вышибет еще последние мозги – и неизвестно кому от этого хуже станется. Поэтому, привычно уже, чуть хмурится и, старательно удерживая нейтральное выражение лица, наклоняется, чтобы поднять на ноги это недоразумение, которое тут же пользуется этим и буквально липнет к Дереку всей своей отсыревшей холодной тушкой. – Стилински… – снова сквозь зубы цедит, игнорируя сомкнувшиеся на его спине руки, и уже думает, как бы вышвырнуть поганца, но возмущенный Стайлз надувает губы и обдает Дерека таким выхлопом, что, будь Хейл человеком, его бы тут же повело. – Никаких Стилински, приятель! Здесь только я! Стайлз! Никакого засранца Стюарта, который бы мог нам помешать! – горячо шепчет куда-то в изгиб шеи, и Хейл думает, что, пожалуй, дерьмовый он альфа, раз даже человеческие подростки, не обладающие повышенной регенерацией, вот так запросто лезут его лапать. – Помешать тебе доставать меня? Или помешать мне отгрызть тебе руки? – спрашивает устало, без намека на угрозу, и Стилински тут же отшатывается на добрый метр. Держится за стену и всем своим видом говорит о том, что «хэй, да я как стеклышко, чувак! Ни разу не перебрал, нет». – Вали домой? – ни на что особо не надеясь, предлагает Хейл и ожидаемо получает энергичное «нет», выдавая которое Стайлз едва не чмокается с грязными носами своих кед. Дерек не хочет препираться, не хочет сыпать угрозами или изображать плохого парня. Дерек хочет просто вернуться в свою кровать. И поэтому предпочитает действовать, а не говорить. Собирается уже привычно ухватиться за капюшон красной толстовки и выволочь надоедливого подростка, как Стайлз предупреждающе вытягивает перед собой руки. – Ты этого не сделаешь, приятель? – утверждает вроде бы, а глаза делаются большими и влажными, умоляющими. Неуверенные интонации так и скользят. – Почему же? – тут же удивляется альфа, не удержавшись от того, чтобы саркастично приподнять бровь. – Три причины! – быстро проговаривает Стайлз, проходясь по и без того влажному рту розовым языком и демонстрируя почему-то целых четыре пальца. Дерек не особо слушает и уже примеривается к капюшону, как Стилински, пригнувшись, выкрикивает: – Первая! Я пешком! Ты же не выкинешь меня под ливень? Знаешь, сколько мне отсюда до дома? – Вот ты мне и расскажешь, когда доберешься. – Эй-эй! Вторая причина! Стайлз слишком прытко для залившегося по самые шары парня отскакивает в сторону, и Дерек с неудовольствием наблюдает грязные разводы из-под подошв чужих кед. Разворачивается и медленно, но неотвратимо надвигается на Стилински, который все также, не опуская пустых ладоней, тараторит: – Я же пьян! Ты что, не смотришь фильмы, чувак?! Это же закон жанра! Ты должен пустить меня переночевать! – Дерьмовый подкат, чувак, – усмехаясь, передразнивает его Хейл и на этот раз хватает уже всерьез. Цепляет за отворот расстегнутой куртки и, не обращая внимания на упорные попытки избавиться от хватки, тащит к двери. – Я скажу отцу, что это ты меня напоил! – во всю глотку вопит успевший зацепиться за косяк Стайлз, и Дерек замирает. – Готов пасть так низко? Подросток с готовностью кивает и, состроив умоляющие глазки, заглядывает Дереку в лицо. Его холодные ладони в этот момент накрывают сжавшиеся пальцы Хейла. – Ну, технически так и есть, потому что я думал накатить совсем немного, для смелости, ну, чтобы быть таким же раскованным, как Стюарт, и завалиться к тебе, повиснув с заранее заготовленной речью на шее, но… – Лицо Стайлза кривится и становится страдальческим. – Меня развезло со второй же бутылки пива, текст моего охрененного монолога унес налетевший ветер, и вот теперь я такой весь жалкий, мокрый и задубевший чуть меньше, чем жмурики в морге, торчу здесь и чувствую себя идиотом. Так можно мне остаться, Дерек? Пожалуйста? В установившейся тишине Дерек слышит только биение чужого сердца и оглушающий для волчьего уха раскат грома поблизости. Притихнув, ливень собирается обрушиться вниз с новой силой, и, возможно, поэтому альфа колеблется. И что, если это недоразумение нарвется на неприятности, пока будет ковылять до своего дома? Что, если он, Дерек, после будет мучиться чувством вины, передавая через Маккола переломанному подростку апельсины? Выдыхает и закатывает глаза. Настолько привычная комбинация жестов, что Хейл скоро начнет сравнивать себя с ворчливой клюкой, которую раздражают собственные коты и то, с каким звуком касаются пола их мягкие пружинистые лапы. Разжимает стиснувшие куртку Стайлза пальцы, скидывает его ладони со своих и молча кивает в сторону дивана, позой и выражением лица показывая, насколько ему это «нравится». Но, кажется, Стилински откровенно наплевать на такие мелочи, он тут же светлеет и улыбается во весь свой широкий рот. Дерек морщится, как от зубной боли, и рывком запирает лофт. Стайлз же, не теряя времени, отталкивается плечом от стены и, прилично заваливаясь вправо, шлепает прямо к разворошенной постели альфы. Ну уж хрен, такой наглости Дерек не потерпит. – Стоять. Спина подростка тут же напрягается, а руки, которыми он размахивал, замирают в воздухе. – Не. На. Мою. Кровать. Ты сторговался на диван. – Но когда Айзек вернется… – Диван – или сваливаешь прямо сейчас. – Но… – Проваливай. – Окей, окей! Моя задница – твой диван. Я понял! И не надо так пялиться! – Бубнит еще что-то себе под нос – Дерек усиленно старается не вслушиваться – стаскивает вместе с промокшей курткой толстовку, скидывает обувь и, неуклюже зацепившись за слишком близко придвинутый стол, валится на диван, мимоходом утащив вместе с собой часть сваленного на самом углу хлама. Продолжает бубнить, свернувшись клубком и поджав ноги. Вырубается мгновенно, едва подложив под голову еще и сложенные ладони. Дерек с минуту выжидает, замерев посреди просторного помещения, и вслушивается в мерные удары сердца. Замедляется пульс, дыхание выравнивается и… Почти верит, что Стайлз его не разводит, чтобы попытаться провернуть какую-нибудь пакость, и наконец-то возвращается в свою остывшую постель. Прямо так, в плотных джинсах. Чертыхается про себя, поминая припизднутого Стилински, и неожиданно быстро вырубается под его сопение и изредка вырывающиеся из незакрывающегося даже во сне рта обрывки фраз. То ли потому, что теперь не только пульсация крови по венам самого Дерека разгоняет накрывшую пустующее здание тишину, то ли потому, что Хейл настолько заебался вытягивать всю свалившуюся на его плечи ответственность в одиночку, что иногда бывает не так плохо забыться на время и проиграть в словесной баталии наглому подростку. Потому что ему необязательно всегда быть главным. Потому что не такому уж и раздражающему временами. Дерек презрительно фыркает и, не размыкая век, рывком перекатывается на правый бок. В небе над Бейкон Хиллс снова сверкает молния. Поутихший было ливень расходится с новой силой. *** Тесно и стягивает грудину. Не может вывернуться, ослабить давление сжавших ребра стальных полос или хотя бы перекатиться на спину. Вокруг темно, жарко настолько, что волосы влажные, ко лбу липнут. Дышать тяжело. Явственно тянет золой и почему-то паленым мясом. Кое-как заваливается на бок и упирается лбом в свежие, грубо ошкуренные доски. В ящике. Теперь еще и запах сосновой смолы в ноздрях. Дерек не понимает. Связанный, он словно дезориентирован, и самое страшное то, что он абсолютно один. Ни единого звука не доносится. Тишина такая же плотная, как и темень, залепившая его зрачки. Выдыхает. Легкие тут же отзываются тупой болью. Шорох?.. Один-единственный во всей непроглядной черноте шорох! Замирает, даже пульс в его венах замедляется, кажется, и ждет… Ждет, выпустив крепкие когти, от которых сейчас совершенно нет толку. Потому что его руки тоже связаны, крепко стянуты за спиной. Путы не разорвать. Горячее становится, жарче, капли соленого пота собираются над губой, и его неизменная белая майка кажется уже насквозь мокрой. Только не спасает от жара, не спасает от удушающего черного дыма, видеть который Дерек не может, но зато отлично чувствует, как тот опаляет обонятельные рецепторы, забиваясь в ноздри. Движение за спиной! Близко! Прямо поверх плеча, едва не зацепив ключицу, и снова загробно тихо. И кажется, Хейл начинает понимать, где находится. Его глаза непроизвольно расширяются, пусть он все также ничего не может увидеть в этой тьме, и вместе с тем наконец-то начинает слышать. Слышать негромкий треск, с которым ненасытное пламя пожирает сухое дерево. Куда более явный, чем минутой ранее, скрежет уже над головой и… Прикосновение сухой, шершавой ладони к предплечью. Дергается, выгибается до ломоты в позвонках, чтобы хоть как-то отодвинуться, избавиться от этого ощущения, как тьма отступает в единый миг и все вокруг оказывается залито ослепляюще-ярким оранжевым. Лисьим, с переходом в раскаленный алый и почти белесый голубой. Смотреть больно, слезы наворачиваются, режет глаза и… Осознает вдруг, что заперт был не только в ящике. Комнате. Узнает проступающие сквозь танцующий жар очертания и понимает, где находится. Понимает, что не раз и не два здесь был. До пожара и после. Понимает, что заперт в подвале и пламя, перекинувшись с порядком изъеденной, обугленной балки, принимается за его ноги. Махом оплавляет джинсы, и Хейл готов поклясться чем угодно, что на миг словно ухмыляется ему, принимая очертания женского лукавого рта и… Вот сейчас болью накроет, сейчас… Сейчас!.. И… вскидывается, садится рывком на кровати, оказавшимися свободными вмиг руками скидывает чужую прохладную ладонь с плеча и с рыком подминает под себя ее владельца. Хватает за грудки и наваливается сверху. Только вот под ним оказывается вовсе не тварь, подкравшаяся к нему со спины, а всего лишь Стайлз. Подкравшийся так незаметно, что Дерек, поглощенный своими не радужными сновидениями, почувствовал это, только когда тот прикоснулся к его плечу. Почувствовал, вырвавшись из лап новой вариации старого, преследующего его годы видения. В ящике он заперт еще не был. Тяжело дышит, ощущает, насколько влажной стала кожа, чувствует, как пощипывает губы от соленого пота. Стайлз же… неподвижен. Замер с приоткрытым ртом и только моргает, инстинктивно вцепившись в перевернувшие его руки. Сжимает запястья Дерека и смотрит куда-то сквозь. Только сердце бешено долбится. – Твою мать, Стилински… – сдавленно, сквозь невесть когда успевшие удлиниться оскаленные клыки давит из себя Хейл и медленно разжимает пальцы. Откатывается в сторону, нашаривает на полу рядом какую-то тряпку, оказавшуюся скомканной темной майкой, и отирает лицо и шею. Чувствует себя самую малость конченным, даже несмотря на то что Стайлз сам виноват. Нехрен было лезть в чужую койку. Нехрен было припираться в чужой лофт. – Живой? – поморщившись, все же спрашивает Дерек, языком пробуя уже нормальные, человеческие клыки, и ожидает как минимум с девятый вал размером волну болтовни, но мальчишка только скупо кивает, продолжая пялиться в потолок. Сглатывает, задумчиво пожевывает нижнюю губу и наконец начинает говорить: – Ты, как бы сказать, только не убивай меня… – Рычал во сне? – подсказывает Хейл, прослеживая направление взгляда мальчишки, и замечает на широкой потолочной балке маленького черного паука. – Скулил, – нервно хихикнув, поправляет Стайлз, и они оба молчат какое-то время. Дерек даже не пытается убрать руку, когда чувствует, что его запястий словно невзначай касаются чужие пальцы. Прохладные. И кажется, даже не дрожат. Устанавливается нечто странное. Нечто, что можно было назвать молчаливым пониманием или чем-то вроде. Хейл никогда не был силен в таких штуках. Стайлз смелеет, накрывает руку Дерека своей, неловко, поверх костяшек сжимает и… буквально подскакивает на добрых полметра. Массивная дверь лофта подрагивает от града не особо сильных, но явно с энтузиазмом нанесенных ударов. «Кулаками барабанит», – со вздохом думает Дерек, поднимаясь на ноги снова. Разошедшийся ливень путает его, подтирая все посторонние запахи, но этого посетителя он узнает по сердцебиению. Такому же, как и у его явно ненормального братца. Ненормального, сунувшегося не то что в логово – в постель альфы. Дерек отпирает, надеясь, что старшенький хватился младшенького и сейчас, сцапав его за шкирку и отвесив парочку профилактических пинков, утащит в тарахтящий синий джип, но нет. Дерек Хейл явно не входит в список любимчиков фортуны. Даже во второй, запасной, не входит. Потому как, завидев его, Стюарт расплывается в широкой ухмылке и, зацепившись большими пальцами за шлевки на джинсах, покачивается на пятках. Дерек только устало потирает переносицу и не спешит отходить в сторону, чтобы пропустить засранца внутрь. – Какого хрена? – Я знаю, что Коры и Айзека нет в лофте, – намекающе приподняв бровь, начинает Стюарт, и Дереку хочется тихонько завыть. Что такого в прошлой жизни он натворил? – Хреново выглядишь, волк. Нет, конечно, все эти кубики и грудные мышцы просто потрясные, но серьезно, что с твоей мордой? «Я болен», – хочется ответить Дереку. Болен неизлечимой гадской заразой. Вирусом новой модификации. Штамм «Стилински». Заберутся в глотку и выебут прямо в душу. Дерек не знает, лечится ли это. Но определенно попробует кое-что. Отступает назад вдруг, освобождая дверной проход, и молча ждет. – Это приглашение войти? Что, правда? Мне не придется валяться у тебя в ногах и придумывать причину, по которой я здесь? – А есть весомая причина? – без особого энтузиазма приподнимает брови Дерек и получает косоватую усмешку в ответ. Стюарт почти заходит, топчется рядом с альфой и, решившись, делает еще полшага в его сторону. Хейл же просто ждет. Ждет, что из этого всего выйдет. – Вообще-то есть. Одна. Вплотную стоит, заглядывает в глаза, и Дерек отмечает, что на нем нет привычной дурацкой шапки и даже очков нет. Стюарт подслеповато щурится, ладонями касаясь обнаженной груди Дерека, и, привстав на носки, тянется к его уху. Почти касается губами мочки и проговаривает, понизив тон: – Отец на дежурстве, Стайлз свалил к Скотти, Кора и Айзек тусят с Лидией. Я подумал, что это мой шанс. Шанс отхватить кусочек вечно хмурого альфы. Может, знаешь такого, а, Дерек? О, разумеется, Дерек знает. А еще он знает, что отхватить летящей кроссовкой в голову весьма неприятно. Но только наблюдает за тем, как замахивается Стайлз, а после невозмутимо отходит в сторону, не дожидаясь, пока Стилински-младший схватится за второй. – Ты! Какого хера ты здесь делаешь?! – потирая голову, буквально выплевывает в пространство Стюарт, и Дерек, неопределенно пожав плечами, обходит их обоих по дуге. Возвращается к своей кровати и, не меняясь в лице, под вопли и приглушенные звуки ударов натягивает носки. Выуживает чистую футболку из прикроватной тумбочки, не глядя надевает ее и ловко шнурует легкие кеды. На него не обращают совершенно никакого внимания: ни когда он проходит мимо, на ходу натягивая куртку и похлопывая себя по карманам, проверяя наличие ключей, ни когда выскальзывает за все еще приоткрытую дверь. Даже когда запирает этих двоих внутри лофта, все, что слышит, – это ругательства и звуки борьбы. Айзек с Корой выпустят. Утром. А Дерек может поспать и в машине. Вот только идея перестает казаться ему гениальной спустя пару часов, когда его, прикорнувшего было посреди леса, будят стуком фонарика по лобовому стеклу. Будит не кто иной, как сам шериф. – Что ты делаешь здесь, Дерек? Ничего, мать вашу, думает Хейл, покидая салон машины и для острастки хлопая дверью. Абсолютно ничего.