***
Лави Аллен больше не видел. После того случая Линали вернулась на работу, удивившись, что за неё переживали, а Лави просто исчез, словно его и не было. Мариан Кросс сказал, что нашёл лишь письмо, в котором сообщалось об увольнении. Что касается его личности, то Аллен больше не знал, кем был Лави на самом деле. Сколько у него масок? Лави, которым он был в «Лотосе», Дик, которым он был в «Падшем». Было ли имя Дика настоящим, Аллен так и не узнал. В «Падшем», казалось, ничего не изменилось. Проходя мимо, можно было увидеть всё таких же людей, толпившихся около входа, и услышать гулко отдающиеся басы музыки. Запах сигарет, что доносил до прохожих ветер, на мгновение заставлял каждого повернуться в сторону светящейся вывески и долго-долго смотреть на название. В конце концов, далеко не все изменяли свой маршрут. И сейчас Аллен, идя следом за Тимоти, на мгновение увидел Тики Микка, беседующего с Вайзли — тем самым барменом. Да, Тики притягивал к себе внимание. Как всегда, идеально выглаженный костюм — на этот раз светлого цвета, — прекрасно гармонировал со смуглой кожей и тёмными вьющимися волосами. В какой-то степени они с Кандой были похожи. Тики — обманчиво тёплый и улыбчивый, и Канда — холодный и проницательный. Однако при взгляде на каждого из них по спине пробегали мурашки. Аллен позволил себе представить, что бы случилось, если бы он не ударил тогда Канду. Может быть, в данную минуту он бы лежал на постели, а Тики наслаждался видом только что приобретённой игрушки. Но… Канда не стал выполнять работу. Он просто встал и ушёл, наградив на секунду Аллена взглядом, который и преследовал того несколько ночей подряд.***
Из окна кабинета Кросса открывался прекрасный вид на ночное небо. Аллен иногда погружался в грёзы, сидя здесь, но на землю его возвращал громогласный возглас Мариана, чаще всего сопровождающийся ударом кулака по столу. — Будешь? — перед носом Аллена появился гранёный стакан, наполненный виски. Он отрицательно покачал головой. — Если я сейчас выпью, то уж точно не решусь на встречу с… с ним. — Дурак, — Мариан сам отхлебнул из стакана. — Пьют ведь, наоборот, для храбрости. Правая ладонь больше не болела. Единственное, что напоминало о прикосновении, оставшийся до конца жизни ожог. Аллен старался не смотреть на руку, а иногда и специально прятал её в перчатку. — Мне не храбрость нужна, — он замолк, обдумывая, а что же ему, собственно, нужно. — Мне нужно понимание того, зачем я иду к нему. У тебя есть родственная душа? Мариан опёрся на стол, задумчиво смотря на остатки виски в стакане. — Повезло прожить жизнь без неё. Скорее всего, Аллен сейчас испытал лёгкую зависть. Да, Кросс любил красивых женщин и не боялся прикасаться к ним. Возможно, именно поэтому жизнь его и наградила. Мариан Кросс, привязанный к одному человеку, уже не был бы Марианом Кроссом. — Насколько я знаю, лучше тебе пойти сейчас. Чем дольше оттягивать момент, тем хуже будет потом. Это не работает так, — он плотно сжал пальцы в кулак, а потом разжал их, растопырив в стороны. — Это не взрыв, Аллен, а бомба медленного действия. Поверь, я за свои годы слышал столько слезливых историй о порушенных жизнях, что могу посоветовать тебе только одно: иди, раз он сам хочет встречи. Станет легче. Аллен поморщился. Станет ли? Он не был так уверен. Ощущение того, что он съел кислый лимон, а воды поблизости не было, не проходило уже недели три. Он понятия не имел, что могло бы помочь, но уж точно от встречи легче не станет. Апатия — лучшее определение к состоянию Аллена. Ему не хотелось абсолютно ничего, только лежать дома и иногда перекусывать. Вкус еды постепенно угасал, спать было трудно, а если сон приходил, то становилось трудно просыпаться. От солнца и дневной уличной суеты болела голова, а вот ночная тишина успокаивала. Ещё раз взглянув в окно, Аллен встал и подошёл к двери. — Ты меня уволишь? — Уже. — Безжалостно. — Как есть. В таком состоянии работать ты не можешь. — Думаешь, что мне станет легче? — Уверен. Но придётся заново учиться жить. Аллен до боли закусил нижнюю губу, смотря в потолок и смаргивая слёзы. За последний месяц он определённо разучился жить. Как жить иначе, он теперь попросту не знал.***
Труднее всего было игнорировать сочувствующие и любопытные взгляды. Краем глаза Аллен заметил, что Миранда подняла голову и пристально наблюдала за ним и что Линали повернулась в его сторону. Он не остановился, а прямиком пошёл к своему столику, за которым прошли его последние годы. В проёме показалась знакомая белая рубашка. Он без пиджака и без галстука, отчего-то с тоской подумал Аллен. Тихо подойдя ближе, он долго смотрел на макушку Канды, не решаясь сесть за столик. Что он чувствовал к этому человеку? Пустоту. Ненависти уже не было — она исчезла. Болезненную пустоту, от которой давило в груди и становилось грустно. Ожог на руке на мгновение вспыхнул, заставив Аллена ойкнуть и потереть побагровевшую кожу. — Болит? — непривычно тихо и осторожно спросил Канда. Сейчас он смотрел на Аллена. Тот кивнул. — У меня тоже. Повернув голову, Аллен смог увидеть оставшийся шрам на лице Канды. В какой-то степени он даже ему шёл, но Аллен решил не говорить правду. — Тебе не идёт. Канда усмехнулся. — Садись, хватит столбом стоять, мелкий. Прозвище больше не обижало. В глубине души шевельнулось непривычное тепло. Они не виделись месяц. Целый месяц Аллен прятался в квартире, лишь изредка выходя на улицу. Тимоти был единственным человеком, с которым он перебрасывался словами. Аллен не просто отвык от своей работы — он отвык даже от обычных разговоров. Стоило только сесть за столик, как в проёме появилась Лоу Фа — всё такая же суматошная, с горящим взглядом и вечным подносом в руках. — Оу, — вырвалось у неё, — Аллен. Надо же… давно тебя не видела. Я уж думала, ты уволился. Что-нибудь принести? — Я не уволился. Меня уволили. Считай, это моё прощание. После неловкой паузы девушка ушла, оставив столик пустым. — Значит, тебя уволили, — Канда не выглядел удивлённым. — Я нарушил правило — прикоснулся к клиенту, — спустя время голос Аллена больше не дрожал. — А разговорщик с родственной душой больше не может быть… свободным. Теперь я пристрастен к чужим проблемам, я буду пропускать всё это через себя. Это как… обрести сердце, которое потерял. Иметь сердце оказалось странно. Это сердце быстро стучало, начинало болеть и не позволяло дышать. Аллен не мог сказать, из-за чего именно — волнения или же дурацкой связи родственных душ, — но было чертовски неприятно. Хотелось разорвать руками грудную клетку, сломать рёбра и вырвать бьющийся в агонии орган, после чего выбросить в мусорную корзину. Оно ему не нужно. Аллену пришлось научиться жить без него. — Не смотри на меня так, — он отвёл глаза в сторону. — Что ты сказал Микку? — Ничего, — Канда оставался спокоен. — Ничего? У него же был заказ на меня. — И я его не выполнил. — А Лави? Вы ведь… напарники, похоже. Пальцы Канды принялись отбивать по столешнице какой-то ритм. — Лави работал здесь не просто так. У таких, как мы, всегда есть список требуемых людей с нужными качествами характера, внешности. Не всем нужен кто-то определённый — порой поисками приходится заниматься самостоятельно, а через подобные места всегда проходит много людей. — Поэтому ему нужно было стать лучшим… — догадался Аллен, вспоминая услужливость Лави буквально для каждого встречного. — Это он присмотрел тебя для «Падшего». Подобной новости Аллен никак не ожидал, но всё же добавил: — Точно так же, как присмотрел когда-то Дебитто с Джасдеро. — Но для Микка ты стал ещё и личным интересом, — продолжил Канда, внимательно следя за ним. — Потом появился я. Тебя окружили, мелкий, а ты и не заметил. Аллен вспомнил, как Лави привёл его в «Падшего», провёл по всему залу, познакомил с близнецами. Он не стремился помочь ему, он всего лишь выполнял работу. Показать другую сторону родственных душ было лишь предлогом. Лави показывал «Падшего» изнутри, а близнецы оказались лишь ещё одним средством достижения цели. Да, его окружили. Сдавливали с двух сторон, но Аллен даже и не предполагал, что выбраться ему не удастся. — Так почему ты просто ушёл? Испугался? Я видел, что испугался. Плюс моей работы в том, что начинаешь видеть людей насквозь. — А Лави ты не рассмотрел. Аллен нервно передёрнул плечами. — Лави не был моим клиентом. Мы почти не общались. Мне было плевать. — Успокаивай себя, мелкий. Если бы не… — Канда вдруг запнулся, отвернув голову так, чтобы тень скрыла ожог на щеке. — Если бы ты не распустил руки, то сейчас бы не сидел здесь. — Так кто виноват из нас двоих? Я, избегавший прикосновений всю сознательную жизнь и прикрываясь работой, или ты, делавший то же самое? Ты надел перчатки перед тем, как схватить меня. Я заметил. Лави, кстати, делал точно так же. Канда прищурился. — Не только разговорщикам мешает связь с кем-то. Но ты был обречён с тех пор, как на тебя положил глаз Микк. Пусть я не выполнил свою работу, он найдёт другого. И сейчас, когда ты снова появился в «Лотосе», поверь, ему непременно доложат, и он продолжит охоту. — Обречён? На что, интересно? — На то, чтобы убраться из города и покончить с карьерой разговорщика. Ты слишком заметный, и тебя постоянно будет присматривать кто-нибудь, подобный Микку. — Я привык, что извращенцы обращают на меня внимание, — пожал Аллен плечами. — Сомневаюсь, что что-то изменится, если я начну торговать овощами на рынке. Думаешь, они туда не ходят? Спешу разочаровать. Отодвинув стул, Аллен быстро встал и шагнул к выходу. Зря он считал, что встреча что-то поменяет. Сейчас он только разозлился сильнее прежнего, но так и не разобрался с тем, как повлияет шрам на ладони на его жизнь. Может быть, зря он никому не рассказал, кем является Канда на самом деле? — Стой, — Канда вдруг схватил его за руку и потянул на себя. Вздрогнув от ощущения тёплых пальцев, Аллен резко вырвался. — Не смей прикасаться ко мне! — вскрикнул он, прижимая руку к груди так, словно на неё плеснули кипящим маслом. — С чего ты взял, что теперь можешь трогать меня? Думаешь, шрам на твоей щеке и на моей ладони что-то меняет? Не заблуждайся! Я тебя не полюбил и любить не хочу. Ты мне противен. Я тебя ненавижу. Канда сорвался с места молниеносно. Аллен не успел ничего предпринять, как оказался прижатым к стенке. Он ощущал горячее прерывистое дыхание на лице, чувствовал сжимающиеся пальцы на шее — как в прошлый раз, только теперь без перчаток. — От ненависти до любви один шаг, мелкий, — язвительно произнёс Канда прямо на ухо Аллену. Аллен поморщился. — Понятия не имею, что должно произойти, чтобы я сделал этот шаг. Канду не нужно было просить дважды. Он явно не был неженкой, привыкнув за время работы действовать грубо и применять силу. Второй рукой он схватил Аллена за подбородок и поднял голову так, чтобы было удобно поцеловать. Жар его губ мгновенно отрезвил Аллена, и тот брыкнулся, однако безуспешно. Канда целовал его насильно, сминал губы, доходя до укусов. Когда же Аллен перестал сопротивляться, плотно прижатый к стене его телом, Канда отнял руку от подбородка, взял его правую ладонь и приложил к шраму на щеке. Как и в прошлый раз, Аллен ощутил покалывание, словно получил несильный удар током. — Вот что должно произойти, — немного отдышавшись, Канда вновь прихватил его верхнюю губу. — Чувствуешь? Эти шрамы — знаки не только единения душ, но и тел, — он опустил его руку вниз и насильно приложил к своему паху. — Чувствуешь? Это страсть, желание, влечение. Аллен чувствовал. Чувствовал то, чего не приходилось ощущать никогда ранее. Он помнил пару, которую увидел в тёмном переулке, помнил, как страстно они целовались, как мужчина проникал в женщину, дрожа от желания; помнил, как целовались Дебитто и Джасдеро, помнил мимолётную тоску в глазах Дебитто и его осознанный выбор в пользу связи с Джасдеро. Аллен чувствовал, как рушится и его свобода. Это было сильнее его. — Моя мать была разговорщиком, — сказал он с придыханием, заставив Канду немного отступить назад. — Они с отцом были родственными душами. А потом за ней пришёл охотник, точно такой же, как ты. Промыл ей мозги, сломал её, и она уехала. Мы прожили с отцом вместе ещё несколько лет. Всё это время я видел, как он страдал, как ему было тяжело. Знаешь, чем всё закончилось? — теперь Аллен, не побрезговав, схватил Канду за подбородок и вынудил посмотреть на себя. — Однажды вечером он просто ушёл из дома, а потом его нашли разбившимся насмерть. Он прыгнул с крыши, а потом я оказался на улице. Один. Поэтому я не хочу ничего чувствовать к тебе, Канда. Я ошибся, ударив тебя, и теперь не знаю, что мне делать. Я так боялся повторить судьбу отца, но, похоже, судьба сама пришла за мной. Канда отступил ещё на шаг назад, и Аллен закончил: — Просто однажды ты можешь сдохнуть, а я останусь и буду мучиться до тех пор, пока тоже не окажусь на крыше. Так нельзя. Это действительно лишает свободы.***
Когда Аллен вышел на улицу, с неба капал дождь. Запрокинув голову, Аллен подставил лицо холодным каплям и начал безудержно смеяться. Смех разрывал лёгкие, сдавливал живот. Ему всё ещё больно, только теперь было ещё больнее. Мариан соврал: ему не стало легче. Он только что добровольно обрубил мешающуюся связь, но легче не стало. Казалось, бомба медленного действия только что взорвалась, оставив после себя не пустоту, но отчаяние и разочарование. Да, теперь он определённо что-то чувствовал к Канде, вот только это не были сладкие мечты и желание бесконечно целоваться. Было больно принять эту связь. Больно было и её разрывать. — Люди не правы. Аллен обернулся. На пороге «Лотоса» стоял Канда, вышедший следом. — Никто не лишает тебя свободы. У тебя всё ещё есть выбор — страдать сейчас и спустя несколько дней пойти на крышу, как ты выразился, или взять мою руку и жить до тех пор, пока позволяет чёртова судьба. Ты решил бороться за свою жизнь, когда ударил меня, так борись дальше, или же уже готов сдаться, мелкий? И Канда действительно протянул ему руку. Аллен заворожённо смотрел на его пальцы, несколько минут назад сжимавшие ему горло. — Знаешь, почему я не отдал тебя Микку? Не потому, что мгновенно воспылал любовью к твоей смазливой мордашке после прикосновения. Ты заслужил уважение, потому что не сломался. Ты сильнее, чем остальные, — он настойчивее вытянул руку. — Так я в тебе ошибся? Если ожог, появляющийся на коже после прикосновения к родственной душе, что-то и меняет, то явно не отношение к человеку. Отношение к человеку может изменить только сам человек. Аллен решил, что будет продолжать избегать прикосновений других людей — просто так, по привычке. Аллен подумал, что, возможно, в этой идее родственных душ есть что-то любопытное. Что-то, что заставляет обернуться и ещё раз посмотреть на человека, с которым, казалось бы, у тебя нет совершенно ничего общего. Чёртова судьба ошиблась? Он не полюбил Канду. Если он и почувствовал к нему влечение, то лишь на мгновение, потому что Канда заставил его это чувствовать. Он не полюбил Канду, но определённо увидел в нём нечто такое, что подтолкнуло сделать тот самый шаг. Взаимное уважение? Может быть. Аллен решил, что Дебитто вправе ошибаться. У него был выбор, была свобода — любовь к Джасдеро можно было оставить и на другом уровне, стоило только захотеть, но они решили, что никого ближе друг друга в жизни у них не будет. Ожог здесь ни при чём. Ожог — лишь знак того, что этого человека нужно любить, но как именно, остаётся вопросом. Возможно, со временем Аллен будет благодарен шраму на щеке Канды, а возможно, будет корить себя за то, что попросту не сломался, а дал отпор. Тогда бы не было никакого шрама, Канда отдал бы его Микку, и всё закончилось бы. Но… Аллен не сдался. Возможно, однажды Аллен сам поцелует его и не пожалеет, что пошёл следом. Он ведь свободен — в «Лотосе» его действительно больше ничего не держит, а Тики Микк только даёт вторую причину наконец покинуть городок Эн. Канда не ошибся. Дождь продолжал хлестать холодной водой по щекам. Вот только дождь не смог помешать тому, чтобы почувствовать ещё раз, какие тёплые у Канды пальцы.