Любовь для родителей

Глава 3. Я приехала к аэропорту вовремя. Беллами и Октавия стояли на парковке и ждали меня. Беллами говорил по телефону (скорее всего с очередной девушкой, которую он уже успел завести и сейчас бросал), а Октавия глупо уставилась на асфальт. Иногда, с ней происходили какие-то странности: то она зависнет на пару минут, то начнет плакать. Мы всегда это скидывали на нервные срывы, которые постоянно происходили с девушкой, но чем больше времени проходило, тем сильнее мы начинали о ней беспокоиться. - Хэй, - махнул Беллами мне рукой и слегка ударил сестру по плечу, чтобы та пришла в себя. Октавия недовольно посмотрела на брата, будто он помешал ей сделать что-то очень серьезное, - Думал, нам придется ждать пару часов, пока ты приедешь. С Октавией, по крайней мере, все происходит именно так, - парень усмехнулся, - Она решилась не смывать весь свой макияж только под страхом того, что не поедет с нами. - Это был шантаж, - угрюмо произнесла она, - Линкольн бы так никогда не сделал, - помрачнела она. - Сколько раз тебе говорить, а? Забудь о нем, - пробубнил Беллами, - Он старше тебя на несколько лет, О. Тебе 17, ему 25. Вы не можете быть вместе. - И что? Я его люблю! - Давай не будем ссориться хотя бы сейчас, - вздохнул парень, заходя в здание, - Вопрос решен. - Ты мне не отец и никогда не будешь решать что-то за меня, придурок, - прошептала девушка совсем тихо, чтобы брат не услышал. *** Когда мы садились в самолет, Октавии кто-то позвонил, и она ненадолго убежала. Беллами же недовольно хмыкнул. - Этот Линкольн начинает выбешивать: что бы ни происходило, она постоянно сравнивает нас. Мол, Линкольн бы так не сделал, Линкольн бы такого не сказал. - Может, потому что она его любит? – предположила я, - Поэтому она себя так и ведет. - Он старше ее, Кларк! – прошипел Блейк, заводясь все больше и больше. - Я слышала, - подняла руки, чтобы успокоить его, - Но… Любви все возрасты покорны. Он лишь махнул рукой и уселся на свое место. Видимо, понял, на чьей я стороне. Разговоры о Линкольне начали давно. Изначально, когда Октавия впервые о нем сказала, Беллами рвал и метал, раздражался при любом моменте, когда речь заходила о нем. Но потом мы смогли его успокоить, он дал добро на их отношения. Все было хорошо до тех пор, пока Октавия не пришла с ним на одну из вечеринок, и Блейк узнал о разнице в возрасте. Тогда-то все возобновилось: он запретил сестре любое общение с «этим мудаком». - Я тут, - сказала Октавия, усаживаясь на свое место, - Это был мой учитель по истории, - соврала она. - Ага, конечно, - недовольно пробурчал парень, отворачиваясь к окну. Октавия лишь недовольно закатила глаза и уткнулась в телефон. *** Мы вылетели в обед, а прилетели вечером. Все это время ни один из Блейков словом не обмолвился, а надо бы. Я ведь должна что-то знать о матери Беллами: хотя бы как ее зовут. Но у меня не хватало духу растормаживать парня и нагло спрашивать такую информацию. - Ладно, - примирительно произнесла Октавия, выходя из самолета - Белл, прости за все. Я понимаю, что ты обо мне печешься, мне приятно… Я люблю тебя больше чем кого-либо, но не позволю рушить МОЕ счастье. Блейк пропустил это мимо ушей и прошел к стойке, где можно было заказать автомобиль напрокат. Я кивнула Октавии. Мол, все ты правильно сказала, молодец. - Итак, - как ни в чем ни бывало произнес Беллами, когда я подошла ближе, - Мою маму зовут Аврора, ей 45 лет. Отца у нас нет: он погиб, - я хмыкнула: как же мы похожи, - это все, что тебе стоит знать. Остальное, по ходу дела. Я кивнула головой, чтобы показать, что все поняла. В очередной раз я убедилась, что будет трудно играть любовь к Беллами Блейку, ведь никаких чувств нет. Я никогда не играла в любовь. Я чувствовала-то ее всего один раз. При этом воспоминание, сердце защемило, а по телу прошлись мурашки. Лексу я старалась не вспоминать. «Мертвые в прошлом, а живые хотят есть, Кларк», - проносилась у меня в голове, когда я думала о нашей с ней жизни. И каждый раз с болью осознавала, что она является прошлым, а я сейчас в настоящим и хочу есть. Мне надо было притвориться влюбленной девушкой, но я не помнила, каково это, когда кто-то по утрам целует тебя и признается в любви, когда кто-то говорить всякие глупости, когда кому-то не наплевать на тебя. Я считала себя предателем, что иду на это: притворяюсь девушкой Беллами, и мне страшно думать, что где-то там, на небе сейчас на меня смотрит Лекса, а в ее глазах боль и страдание за мои действия. Я потеряла ее так рано, не сказав заветных слов, не успев это сделать. Каждый день я просыпалась в ее объятиях, слыша, как она раз за разом признается мне в любви, но сама так и не сказала ей лично. Только на могиле, рыдая во весь голос, я неразборчива даже для самой себя прокричала: «Люблю». Никого рядом не было, иначе никогда в жизни я не сделала бы этого. В этом и была моя слабость: свои чувства я не показывала на людях. Это и погубило Лексу. Моя черствость.