Mission failed

Гет
R
В процессе
32
Размер:
планируется Макси, написано 192 страницы, 9 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
32 Нравится 23 Отзывы 13 В сборник Скачать

Дети подземелья.

Настройки текста
О скандале, который в документальном кино озаглавили как «Дети подземелья», Клэр рассказала мне уже после моей выписки домой. И начала она издалека. За много лет до произошедших событий. С семьи, годами жившей во лжи ради сохранения душевного покоя единственного оставшегося в живых ребенка. Однажды Джулия, коллега Анжелы, получила письмо от некой дамы, носившей странное имя Схоластика. Особа называла себя сводной сестрой топ — модели (якобы её удочерили, когда ей она была подростком), и просила материальной помощи. Она, Схоластика, только вышла из тюрьмы, куда её посадили по навету бабушки, и бедной сиделице нужны средства к существованию. Джулия попросила отца и мать объяснить, в чём дело. - Очередная попрошайка, - презрительно скривила рот миссис Лестрандж. Муж от неё не отстал, напомнив дочери, какая у них семья была, и какой стала, когда их единственный ребенок добился успеха. Пока Джулия была просто Джулией, ни одна сволочь о них, Лестранджах, не вспоминала, а стоило этой самой Джулии стать супермоделью, так все, кому не лень, взасос целоваться полезли. - Из каждой щели родственнички выползли, как поганки после ливня, моя дорогая, - так выразился отец. - Не читай больше никаких писулек от всяких «клянчу — поклянчу, сама работать не хочу». Всё дерьмо, какое было, всплыло. Извини, дорогая, - смутился папенька и быстро ушел к себе. Тогда, кстати, родители и купили дочери отдельное жильё в городе, причём до её переезда отец, ранее равнодушный к почтовому ящику, сам начал бегать на улицу, чтобы забрать все конверты. Дочке сказал, что хочет оградить её от других вымогателей. Ни нового адреса модели, ни телефона никому из родственников он не дал. Якобы, хватит наглеть. Разъярённая Джулия немедленно отправила госпоже Схоластике резкий ответ, дав жестокий совет сходить на паперть и попросить милостыню там. Ещё и пригрозила засадить новоявленную сестру за попытку вымогательства. Хотя ей и показалось, что родители явно чего — то не договаривают. На вопрос о степени родства папенька раздраженно отмахнулся: сотая по счёту самозванка. Рассказала модель о «родственнице» и Цепешу (тогда они только познакомились). Влад нашел Схоластику, и бедной женщине хватило одного разговора с федералом, чтобы перестать тревожить ту, кого недавняя зэчка осмелилась назвать сводной сестрой. В ажиотаже переезда Джулия как — то упустила из виду перемены в поведении родителей, которые вдруг принялись уж очень тщательно фильтровать поток гостей, и отказались от подписки на половину ранее покупаемых печатных изданий (в первую очередь тех, что присылал Гарвард, где когда - то работал папа). И отец уже не скидывал газеты, журналы и письма в одну кучу, а на месте сортировал, чтобы взять в гостиную только нужные бумаги. Остальное безжалостно сжигал в камине. Лично. Лет восемь после странного послания от той дамочки Схоластики прошли тихо и мирно: Джулия активно выступала на подиуме, её родители, пусть оба уже и пенсионеры, работали каждый в своей сфере: отец занимался проектировкой офисных зданий, мать заведовала крупным диагностическим центром. Родственники, с которыми мисс Лестрандж так и не удосужилась поделиться своими гонорарами, обиделись, и приставать прекратили. Кроме, пожалуй, бабушки отца. - Божий Одуванчик, - перекрестилась, говоря о старухе, Клэр. Возраст милой старушки уже перевалил за сто лет. Она благополучно пережила трёх мужей, всех своих детей, парочку внуков, и даже одного правнука. Джулия её почти не знала благодаря стараниям отца, который запретил бабке любые контакты со своей дочерью, когда ты была ещё совсем маленькой. - Это почему же? - я в этом поступке не видела логики. Когда Джулия задала отцу тот же вопрос, папенька объяснил, что старуха однажды едва не отдала тогда еще маленькую девочку проезжавшим мимо цыганам. Спасибо матери, раньше обычного вернувшейся домой. Больше отец с бабушкой не общался. Старуха несколько раз приезжала, чтобы наладить отношения, но в дом её не пустили. Умерла она одна, месяц не дожив до ста двенадцатого дня рождения, составив завещание на имя внука. Отец Джулии, как человек, прежде всего, на редкость ленивый, тут же переписал полученное имущество на дочь. Делай, мол, что хочешь. Папаша не знал, были ли в доме дорогие вещи, но посоветовал нанять оценщика, ведь бабка, пока могла передвигаться, каждый день рыскала по антикварным лавкам. Джулия так и сделала, но вызванный специалист сказал, что в доме, прежде чем устраивать экспертизу, надо провести уборку, тут же дышать невозможно из-за хлама, натасканного за последние тридцать лет. На эту работу Джулия затратила больше года, ибо чистить приходилось, главным образом, одной. Могла провозиться и дольше, спасибо неравнодушным соседям, которые забрали из многочисленных теплиц все экзотические растения, а чуть позже — и сами теплицы, причем для их вывоза жители околотка пригнали десять мощных грузовиков. С ветхой одеждой и обувью помогли бомжи. Джулия на специальной вешалке откатывала к мусорным бакам костюмы, юбки, платья и прочие вещи, а личности, не имеющие определенного места жительства в течение пяти — десяти минут все уносили, торопливо распихав по своим сумкам. Трухлявую мебель, превратившую некогда просторные коридоры в узенькие кривые тропки, ликвидировал Влад, пригнав машину с прицепом. Ей пришлось сделать двадцать заходов для того, чтобы по дому можно было передвигаться, не рискуя сломать себе ногу или руку. Явившись в относительно чистый особняк, оценщик забрал всё, за что можно было выручить хорошие деньги, на месте расплатился с клиенткой и отбыл, оставив Джулию выкидывать остальное. Во время уборки, кстати, выяснилось, что кухонь в доме не одна, а целых три, просто они были завалены вещами до самого потолка, и прежняя хозяйка о них, видимо, забыла. Эти помещения Джулия освободила полностью, вынеся на помойку всё, включая бытовую технику. - Представляю радость бродяг, - протянула я. Не то слово, что радость, бомжи сутками дежурили у особняка, терпеливо ожидая появления молодой хозяйки. Бездомные вмиг расхватывали всё, что находили в сумках, пакетах и на вешалках. Нищие не брезговали даже старыми газетами, журналами и рекламными проспектами. Хуже всего ситуация обстояла с подвалами и чердаком. Там хлама накопилось столько, что смысла не было сортировать и разгребать его. Джулия так и хотела поступить, но наткнулась на чью — то зачётную книжку и решила, что лучше все-таки проверить, какие вещи лежат в мешках, пакетах, сумках, свертках и коробках. Она обнаружила массу счетов, кучу чеков, старинные открытки, да кучу писем. Одна толстая пачка, перевязанная черными лентами, заставила модель вздрогнуть. Все послания были написаны женщиной по имени Схоластика. Там же, в конвертах, лежали и десятки фотографий. Несмотря на то, что снимки были сделаны давно, Джулия всё равно узнала ту, кто с жалким, и в то же время агрессивным видом сидел перед объективом (женщина, претендовавшая на родство, прислала в том письме свой снимок после отсидки). - Мы с твоей мамой не хотели тебя травмировать, - пробурчал отец, когда модель ткнула ему в нос фото с пачкой писем. Родители манекенщицы поженились рано, матери Джулии на день вступления в брак исполнилось всего семнадцать лет. Причина свадьбы — банальный залёт. - Я была беременна твоим братом Алеком, дочка, - объяснила причину такой скоропалительной свадьбы мать. Супружество это, в отличие от других подобных союзов, оказалось крепким и прочным. Родился мальчик, после которого Элен (так звали мать Джулии) перенесла два выкидыша. Религиозно настроенные родственники с обеих сторон посоветовали взять ребёнка из детского дома. Тогда Господь даст паре ещё нескольких своих детей. Лестранджи вняли рекомендациям, и в положенный срок родители Джулии торжественно представили семье двенадцатилетнюю Схоластику. - Лестранджам предлагали удочерить другую девочку, но предки модели не искали лёгких путей, и забрали наиболее проблемную воспитанницу, - Клэр взяла меня под руку, пока я спускалась по лестнице вниз. Схоластика была дочкой двух религиозных фанатиков, нещадно дрессировавших свою дочь круглыми сутками. Когда девочке было десять, отец задушил жену, после чего набросился на ребенка, чтобы изгнать из Схоластики демонов. Школьница убежала, а, вернувшись, застала папеньку в петле. Девочку отдали в приют. Её потом трижды брали в семьи, но через два — три месяца возвращали из-за агрессивного поведения и насилия по отношению к родным детям своих благодетелей. - И тем не менее Лестранджи её взяли? - меня удивил выбор этих людей. Взяли. И через три года эта дрянь их за всё хорошее отблагодарила. Миссис Лестрандж тогда была на седьмом месяце беременности, но на фоне всех волнений потеряла и этого малыша. Умер один из дальних родственников, и родителям пришлось уехать на похороны. Пятилетнего сына они, хотя их и отговаривали, оставили на попечение Схоластики, не скрывавшей своего отвращения к навязанной ей роли няни. Девчонка ныла, что хочет ехать с папой и мамой. Старший Лестрандж мягко объяснил, что на похороны позвали лишь взрослых членов семьи. Схоластика, зарыдав, начала кричать, будто её не берут потому, что она тут приёмная. С большим трудом отец и мать убедили девочку в том, что её тут любят, и не имеет значения, своя она или её родили другие люди. Утешили и уехали. - Вернуться смогли через месяц, - Клэр поёжилась. И сразу попали в разгар натуральной криминальной драмы. Эта дрянь Схоластика повела Алека на прогулку в лес, да и «потеряла» там малыша. И промолчала. Она не сказала ни слова, ни полиции, ни родителям, никому. Дура искала мальчика сама, в одиночку рыская по чаще. Родители бросились в полицию. Спасательные работы велись ещё два месяца, которые Схоластика провела в приёмнике — распределителе для малолетних нарушителей закона: отец и мать не могли её видеть (первый боялся убить, вторая лежала в реанимации после выкидыша), а в приюте сказали, что якобы нет места. И вообще, нам убийца не нужна. На сороковой день путешествия по густой чащобе Алека нашли в давно забытом лесном доме. То, что оставили от ребенка дикие животные. Мальчика, кстати, убили, задушив модным женским шарфиком. В рот ребенку напихали страницы из оскверненной Библии, найденной неподалеку от трупа. Убийца оказался вовсе не дураком, сумев максимально затруднить опознание: тот, кто расправился с малышом, специально высунул голову и руки жертвы в окошко цокольного этажа. Родители долго отказывались признать, что труп принадлежит их сыну. Мол, не похож. Большой для их мальчика. Схоластика свою вину горячо отрицала. Да, грешна, на минуту упустила братика из виду, но не убивала. Почему отвлеклась? Очень представительная дама попросила разъяснить дорогу до Гарварда. - В тот день, когда Схоластика потеряла брата, пропал ещё один ребенок, девочка, - Клэр взяла корзинку со своим вязанием, и вынула начатый свитер. Хорошо, что я сидела. Исчезла шестилетняя… Алексис Миллер. - Старшая сестра нашего Ангелочка, - подтвердила мои мысли подруга. – Её тоже… нашли. Детский трупик с проломленной головой лежал на свалке старых автомобилей. Мотивом для убийства стало ограбление: с жертвы сняли золотые сережки, забрали дорогой ободок, украли браслетик и два колечка. - И угадай, у кого эти вещи лежали, в чьей шкатулке… - Клэр умела заинтриговать. Родители Джулии избежали расправы по одной причине: весь Гарвардвилль знал, что сучка Схоластика, по мнению горожан убившая маленькую девочку – злобный приёмыш, и добрые люди, из христианского милосердия взявшие к себе подлую тварь, не виноваты. Им дружно сочувствовали, всем городом советуя избавиться от паршивой овцы. Схоластика, разумеется, кричала о своей невиновности. Украшения она получила в подарок. Неизвестный человек прислал их ей, написав, что она – очень хорошая девочка, и заслуживает самого лучшего. Тот факт, что золото ей мало, дурочку не смутил. Судили её уже после поспешного отъезда приёмных родителей. Лестранджи за один день продали всё имущество, и отбыли в неизвестном направлении. - А каким тут боком бабка, в доме которой Джулия откопала письма Схоластики? – я пока не видела связи. Старая кошёлка ненавидела приёмную правнучку. Хотя она и родного – то мальчика не слишком жаловала, считая, что ему отдают внимание, которое на самом деле полагается отдавать ей. - Её – то на предмет причастности к убийству проверяли? – спросила я. Знаю я, как порой способны отомстить родным обиженные на сыновей и внуков немолодые дамы… - У кошёлки алиби, она в это время гостей принимала, - обломала меня Клэр, довязывая рукав. – На похороны не поехала. Да и не стала бы старуха пачкать руки. Тратить деньги на наёмного убийцу – тоже. Она уже страдала от патологического накопительства, и из дома в окрестностях Вашингтона выбиралась редко. - Она хоть внука – то с женой к себе потом пустила? – я встала, чтобы отойти к подоконнику. Да, но отец Джулии предпочёл снять три комнаты в особняке своего кузена. За деньги, но покой главе семьи был дороже. И так жизнь пришлось начинать заново: работа (для себя и жены), круг общения, своё жильё. Впрочем, богатый кузен, бывавший в своём родовом гнезде от силы неделю в год, попросил родителей Джулии остаться. Его, мол, дома не бывает, он всё время в экспедициях. Потом кузен скоропостижно умер в дебрях Перу, и отец топ – модели унаследовал выморочное, по сути, имущество, оказавшись единственным более – менее близким родственником покойного. - Не поняла, зачем родители Джулии уехали? - я пока не могла разобраться. - Они же, как я поняла, не были изгоями. Их в Гарвардвилле что - то не устраивало? Они же вроде комфортно там жили. Жили. И пользовались уважением. Как и противная бабка, уехавшая в Вашингтон для того, чтобы не потерять завещанное ей имущество. Взрослый внук был только рад. Но мерзкая старушенция, дав семье Лестранджей пару лет спокойной жизни, припёрлась назад. Помогать жить, как она сказала. На деле же она активно отравляла существование как внуку, так и его жене. - Старший Лестрандж однажды не выдержал и выселил бабульку в её старую квартиру, - Клэр прикрыла рукой глаза. Как раз в тот период, когда пара удочерила Схоластику. Старуха съехала, но продолжала таскаться в гости, каждый день доводя приёмную дочь внука до истерик своими придирками. Тоном пророчицы вещала, что девчонка малыша убьет, дай только срок. Громко сетовала на появление девицы из приюта, и изводила внука с женой требованиями вернуть Схоластику назад в детский дом. Нельзя, мол, держать эту маленькую тварь в одном доме с родным ребенком. - Почему у малыша не было няни? - с большим опозданием сообразила я. Лестранджи — семья далеко не бедная, и могла позволить себе нанять профессионала для присмотра за сыном. Увы, общественное мнение Гарвардвилля сурово осуждало таких родителей, обвиняя их в лени и дурном отношении к детям. За детьми надлежало ходить самим, привлекая старших сыновей и дочерей в качестве помощников. Мерзкая старушенция, бабушка отца Джулии, свирепствовала хуже других ханжей, взятых вместе. Никаких горничных, всё делайте сами! В конце концов, взяли же вы в дом девку из приюта, пусть она кусок, что добрые люди от себя ради неё оторвали, отрабатывает. - Сама – то бабуля не желала с маленьким посидеть? – злость на старую ханжу становилась всё сильнее. Не будет она тратить время на мальчишку, у него родители есть, да сводная сестра, всем обязанная своим благодетелям. Короче, помогать бабка не помогала, жизнь же портила с превеликим удовольствием, ежедневно требуя повышенного внимания к своей персоне. Дёргать внука с женой принималась с утра: то ей надо, чтобы мерзавка Схоластика пошла в магазин возле овощного рынка и купила там свежий картофель для пожилой родственницы, то хотела видеть девушку в качестве прислуги на домашнем чаепитии, то приказывала ехать в самую дальнюю аптеку, где у старухи были заказаны лекарства. Конечно, приемные родители до некоторой степени защищали Схоластику, но они далеко не всегда могли быть дома, чем старуха и пользовалась, пока измывалась над бедной девочкой. Когда внук с женой уехали на те похороны, противная бабка распоясалась вконец, доводя приёмыша с рассвета до поздней ночи. Схоластика пробовала её однажды выгнать, но явившийся на панический звонок бабки шериф попросил воспитанницу приюта не забывать своё место. Её, особу с криминальными наклонностями, в богатый добрый дом взяли, пригрели из милости. И теперь она, Схоластика, не наглеть, а в ноги кланяться обязана. И родителям, и прабабушке, и братику, и даже тому чаду, которым беременна одна поистине святая женщина. Короче, довели святоши девку до ручки, зло размышляла я. Кстати, Джулия – то, по рассказам Леона, вовсе не тянет на дочку парочки ханжей. - Её родителей бесила обстановка, сложившаяся в Гарвардвилле, - подтвердила мои предположения Клэр. Отец и мать Джулии ненавидели то тихое место, где вынуждены были пока жить и работать, считая дни до окончания подписанного главой семьи кабального контракта с университетом. К приемной дочери относились так, словно она была их родным ребенком: одёргивали бабку, пресекали все насмешки других родственников, приходили в школу, если Схоластика жаловалась на травлю. Разрешали девушке не ходить к старухе, когда бабка требовала себе прислугу на кухню. Но в отсутствии внука и его жены отвратительная кошёлка в издевательствах над приемышем себя не ограничивала. Она, кстати, была далеко не без греха в деле, связанном с исчезновением Алека. В тот день, когда малыш пропал, старуха позвонила, и приказным тоном велела купить ей мёд в сотах. Лакомство это продавалось только в одном месте: магазине посреди весьма густого, и пользовавшегося не самой хорошей репутацией леса. Идти девушка не хотела, однако бабка припугнула шерифом, и Схоластика, взяв братика, пошла за покупкой. До лесного магазина добралась без приключений, на обратном же пути девушку остановила улыбчивая белокурая женщина, спросившая, как ей попасть в Гарвард. Маленький Алекс, которого Схоластика, за неимением няни, забрала с собой, уже устал и громко капризничал, требуя, чтобы его как можно быстрее вернули домой. Сердито плакал, кричал, обиженно топал ножками и пинал сестру. Девушка так разозлилась на навязанного ей мелкого поганца, что не сдержалась и дала хорошего шлепка пониже спины. Как ни странно, но малыш замолчал, проделав остальной путь относительно спокойно. Та милая заблудившаяся женщина попалась Схоластике на развилке, от которой отходили две широких дороги: одна вела в Гарвардвилль, другая утыкалась в залитые бетоном двери старого, элитного кризисного стационара, созданного для нужд сенаторов, министров, и прочей публики из высшего света. Вход сюда находился под строжайшим запретом, не имевшим, кстати, и намёка на смысл, ибо ни один здравомыслящий человек на территорию старой психиатрической клиники не залезет. Короче, Схоластика, мечтавшая как можно скорее избавиться от мальчишки, объяснила женщине дорогу, выпустив из поля зрения брата. А когда спохватилась, ребенка рядом уже не было. Девушка бросилась искать. Носилась по лесу, кричала, звала Алека, даже добежала до магазина, чтобы посмотреть, не ушел ли братик туда. Не нашла. - Почему она не сообщила в полицию? – удивилась я. Боялась местное начальство. Шериф был хорошо знаком с ней, и её биографией. Силовиков к поискам мальчика подключили вернувшиеся домой родители. Схоластику жёстко допросили сначала дома, затем в полицейском участке. И отцу с матерью, и копам приёмная дочь сказала, что в магазин ушла по приказу старухи, а мальчика забрала с собой, поскольку Алека не на кого было оставить. Бабка, к ужасу девушки, самый факт звонка в дом внука категорически отрицала. Не вызывала, ничего не просила. Заявила, что девчонка врёт. И малыша ненавидит, ибо родители часто просят её с ним сидеть. Приютская девица нагла, эгоистична, и хочет, чтобы её время принадлежало ей одной. Местный шериф, больше всего на свете мечтавший тихо и спокойно уйти на пенсию, поднял старые дела, связанные со Схоластикой. Характеристики там были, мягко говоря, не самые положительные: попав в новую семью, новая дочка отказывалась принимать её правила, сильно ревновала, и демонстрировала собственнические замашки в отношении приёмных родителей. Сводных братьев и сестер (особенно их) нещадно била, за что её и выгоняли из новых семей. Искали бедного Алека долго, и нашли, как мне успела сказать Клэр, задушенным. Шарф, которым убили мальчика, принадлежал Схоластике. На основании этой улики девушке и предъявили обвинение в убийстве. - Бред, нельзя на основании всего одной вещи считать убийцей, - возмутилась я «профессионализмом» гарвардвилльских властей. Очень даже можно, как показала следственная практика. Очень даже можно. Схоластику осудили, опираясь на показания всех тех семей, куда она попадала. Ну, и главным «свидетелем обвинения» стал шарфик, которым задушили Алека. Подсудимая орала, что шарфик принадлежит не ей, таких вещей много, но девушку никто не слушал. У родителей Джулии, правда, были сомнения, а их ли сына нашли мертвым в лесу. Плохо то, что в середине тысяча девятьсот семьдесят седьмого года теста ДНК еще не существовало, он появился в середине девяностых, опознание проводилось по внешним приметам, следам травм, шрамам и прочим особенностям конкретного человека. Учитывали и группу крови. Она совпала. Как совпал цвет волос ребенка и телосложение. - Что тогда насторожило родителей? – я подозревала, что отец и мать на тот момент просто отрицали факт смерти сына. Родители погибшего малыша твердили, что у их сына есть россыпь родинок по всей спине, но вот эта, самая большая, в виде паука, вот её никогда не было. Не их это мальчик, не их. Иллюзию безжалостно разбили фотографии, сделанные, когда Алек купался в бассейне. Была там крупная родинка, была. И формой своей она напоминала именно паука. Снимки, правда, не могли похвастаться высоким качеством, но и их хватило, чтобы Схоластика получила срок за убийство брата. Попытались на неё повесить и труп малышки Алексис, но обломались: у поганой девчонки оказалось алиби, она находилась у бабки в момент смерти старшей дочери Миллеров. Родители Джулии уехали из Гарвардвилля, не дожидаясь суда над приемной дочерью. Тело сына они кремировали, и прах увезли с собой, чтобы похоронить на новом месте. Джулия родилась через три года после тех трагических событий. Отец и мать будущей модели решили не говорить дочери ни о погибшем брате, ни о приемной сестре. Мол, меньше знаешь – спокойнее живешь. Сидела Схоластика долго, и в разных тюрьмах. В течение всей своей жизни она отчаянно доказывала отцу и матери, что невиновна. Писала, упрашивала, умоляла, через благотворительные организации связываясь с родными. - Её не привлекли за причинение беспокойства? – я подозревала, что бедная «сиделица» за самый короткий срок свою семью достала. Нет. Хотя у матери и была такая мысль. Но женщина отказалась от репрессий, поступив более хитро: миссис Лестрандж написала Схоластике ответ, дав в качестве обратного адреса координаты бабки. - То есть все письма потом получала старуха? – я невольно восхитилась коварством матери, потерявшей сына. Кстати, Джулию пара держала от ведьмы как можно дальше, а бабку к второму ребенку не подпускали вообще. Отец — то был вовсе не дураком, понимал, что в смерти мальчика виновата не одна Схоластика. Старая стерва тоже покинула Гарвардвилль, притащив свою костлявую задницу в Вашингтон. Но с внуком не общалась, жила уединённо. Выйдя на свободу, бедная Схоластика решила обратиться за помощью к богатой сводной сестре. Потерпев неудачу, затерялась в столице. Нашла низкооплачиваемую работу, попытавшись адаптироваться к жизни на свободе. - Джулию больше не трогала? – спросила я. Нет, разговор с Владом Схоластику сильно напугал, и приемная дочь предпочла забыть о сестре. Родителей она тоже не беспокоила. Так прошло несколько лет. Джулия вышла замуж за Цепеша, её родители тихо и мирно работали, Схоластика старалась никому лишний раз не попадаться на глаза (бабка, впрочем, тоже). Но однажды вечером к модели домой пришел бледный и злой Зимний Солдат, сопровождаемый серой от шока Наташей. - Где могила твоего брата? – не здороваясь, спросил Баки. – Нужна эксгумация, чтобы провести ДНК – тест. Узнав, что брата давно кремировали, Зимний Солдат выругался, и попросил Джулию устроить ему встречу с её родителями. - Дальше начался кошмар, - Клэр поёжилась. За три недели до прихода Баки Наташа Романофф уехала в Гарвардвилль на конференцию, посвященную вопросам безопасности. В чистом виде фикция, но начальство велело лететь, обещав потом четыре дня отдыха. Агент Романофф обосновалась в отеле вечером, первую ночь провела спокойно, утром, после завтрака в ресторане, отправилась в Гарвард, где и проводилась учеба. Там она познакомилась с отцом Анжелы, профессором высшей математики Дорианом Миллером. В тот же день Наташу пригласили почтить своим присутствием домашнее чаепитие у академика дома. - Анжела где тогда жила? – мне почему – то стало нехорошо. Уже у родителей. В Гарвардвилле у неё, конечно, было свое жилье, но отец с матерью заявили, что их опозоренная дочь должна быть под круглосуточным надзором, и вынудили Анжелу вернуться в Миллер – холл. Наташу роскошный с виду дом сразу насторожил. Чем – она не могла понять. Везде чисто, красиво, прибрано и богато, но инстинкт самосохранения просто вопил, крича, что отсюда надо бежать. Чаепитие в компании знаменитых учёных произвело на Наташу самое удручающее впечатление. Прежде всего потому, что и отец, и мать нещадно унижали и гнобили переехавшую к ним дочь, без конца изводя насмешками. Причём язвили они так ловко, что за Анжелу и вступиться - то было нельзя. - Она же покорно терпела все их насмешки и замечания, - щёки Клэр заалели гневным румянцем. Анжела, кстати, ни разу не присела в течение всего ужина, бегая между кухней и гостиной. Ровно в девять вечера матушка встала, чтобы пригласить Наташу в семейную оранжерею. Цветы там, по словам миссис Миллер, изумительные. На дочь же устремила долгий тяжелый взгляд, и та принялась в темпе убирать со стола. В шикарном цветнике агент Романофф провела чуть больше пяти минут, заставляя себя смотреть на растения неописуемой красоты и слушать рассказы хозяев. Вырвалась она оттуда чудом, наврав на разыгравшуюся мигрень. Извините, мол, хозяева дорогие, но от экзотики разболелась голова. Мать Анжелы вынула телефон, чтобы вызвать дочь с лекарством. От таблетки Наташа вежливо отказалась, а вот воду выпила. Когда агент Романофф пришла в себя, обнаружила, что лежит, запертая в узкой, похожей на пенал камере. И в этой тюрьме она находилась не одна. Двое людей, на вид старше пятидесяти лет, ещё двоим было около тридцати, в камере напротив стояла девушка лет семнадцати. Она сказала Наташе, что телефон искать смысла нет, этот забрал. - Не «этот», - хрипло поправила немолодая малопривлекательная женщина в бесформенной серой блузке и черной юбке, - а папа. Ты должна повиноваться нашему Отцу. И благодарить его за еду и крышу над головой. Мужчина, чья клетка находилась рядом с помещением, где сидела та дама, сиплым голосом подтвердил, что Алексис права. Сказал, что Отец делает всё ради их блага, хочет им только добра, а все они обязаны его беспрекословно слушаться. Более молодая пара горячо с ним согласилась. Папе, когда он отдаст приказ, надо повиноваться. - Вы что, дети Миллеров?! – Наташа от удивления чуть не села мимо узкой кровати. Только одна женщина кровный ребенок академика и его жены. Все остальные взяты профессором Миллером под опеку. Откровения четверых узников вызвало у Наташи натуральный ступор. С трудом овладев собой, спросила, как их зовут. Алексис Миллер, Алек Лестрандж, Мэми Дормейн и Кук Болл. Почему она не видела их на чаепитии? Потому, что им запрещено покидать выделенное для них помещение. - А ты? – спросила агент Романофф у девушки. Вот она себя членом семьи не считала, и собиралась сбежать в удобный момент. Зовут её Голда, и свалит она отсюда сразу, как только получится. - Отсюда никому не уйти, - уныло просветил Кук. На вопрос, по какой причине, пленник сказал, что Отец (это слово говорилось с благоговейным придыханием) спасает их от самих себя. Там, наверху, они пойдут путями порока, здесь же, в тишине и камерах, будут жить правильно. Как Папа считает нужным. Слушая этих вроде бы взрослых людей, Наташа понимала, что они уже смирились со своей участью. А вот девчонка, что смотрела на неё из камеры напротив, готова бороться. - Слава Богу, не пришлось, студентка убила бы препода, - с желчной усмешкой сказала Клэр. Когда часы медленно и торжественно отсчитали девять ударов, Алек сказал, что скоро придёт отец. Всем надлежит встать возле своих кроватей, чтобы надлежащим образом приветствовать главу их семьи. Наташа, выслушав «братика», демонстративно легла, фыркнув, что дуть новоявленному папочке в задницу она не будет. А вот пинка даст. - Не смей перечить папе! – истерично заверещала Алексис. – Всех накажут из-за тебя одной! Никаких наказаний: минутой позже дверь слетела с петель, и на пороге вырос разъярённый Баки в сопровождении спецназа. - Жива?! – заорал, бросаясь к камерам. Как он сумел найти Наташу? Да очень просто: тот, кто похитил женщину, неправильно отключил телефон жертвы, вследствие чего и сработал сигнал тревоги. Решетку Баки просто сорвал, дёрнув на себя. - Какого чёрта тут творится? - гневно поинтересовалась Наташа у Зимнего Солдата. - А я знаю? - выгнул брови тот. - У тебя тревога включилась, я и рванул за тобой. Что дальше? А дальше кошмар. Всех обитателей подвала вывели на первый этаж, где уже сидели старшие Миллеры, и стояла в уголке Анжела. Она гневно вопросила, на каком основании Баки вторгся в дом её родителей. - Лучше скажи, знала ты или нет, что твой мудак — папочка похитил человека? - заткнул её Зимний Солдат. - Хватит там жаться, идите сюда! - рыкнул он на Алека сотоварищи. При виде тех пятерых, что вместе с Наташей сидели в бункере, Анжела перевела удивлённый взгляд на отца, но задавать ему вопросы не посмела. - Марш наверх, - деревянным тоном скомандовал папаша, смерив дочь уничтожающий взглядом. - Живо! – завизжала мать. – Я не вам! – рявкнула она уже на тех, кто недавно составлял компанию Наташе. На робкие слова о том, что старшим Миллерам может потребоваться помощь, любезная маменька плюнула, будто им с мужем от подлой девки, мечтающей сбежать из дома, дабы раздвинуть ноги под Леоном Кеннеди, ничего не нужно, они управятся сами. Анжела покорно ушла, исподтишка рассматривая людей из подвала. Кэп поднялся за ней, Баки же с Наташей приступили к допросу пленников. - Пять минут поговорили, и поняли, что тут нужны психиатры, - содрогнулась от воспоминаний Клэр. Её туда, кстати, тоже вызвали, чтобы она помогла в плане реабилитации всех «Деток подземелья». - Я и с Анжелой говорила, - сокрушённо качала головой подруга. Та, если верить её показаниям, ничего не знала. Тоже, кстати, жила в условиях домашней тюрьмы, покидая дом только для походов на работу, в магазины, и к многочисленным друзьям родителей. Устроили ей папочка с мамочкой весёлую жизнь в наказание за провал в столице. Знала ли она об узниках в бункере? Нет, даже детектор лжи, на котором её допросили, показал, что агент Миллер говорит правду. Она не знала, что в подвале заперты люди. - Как она среагировала на старшую сестру? – спросила я. В первые минуты не поверила, потом упала в обморок. Алексис ведь пропала, а затем была убита по её вине, как с детства внушали Анжеле родители. - По её вине?! – я помотала головой. – Как это? Молча, скривилась Клэр. Алексис было шесть лет, когда она ушла и не вернулась домой. И исчезла она потому, что некая бессовестная девочка однажды утром так раскапризничалась, что отцу и матери пришлось везти её в больницу, вследствие чего старшая дочка пошла в музыкальную школу одна. С официальной точки зрения, ребёнок благополучно добрался до учебного заведения, отсидел там три урока (сольфеджио, хор и игра на пианино), затем пошёл обратно. Родители собирались встретить дочь на обратном пути. Увы, Алексис им на глаза не попалась. Зато попалась разъярённая Схоластика, тащившая на буксире младшего брата. Алек упирался, ныл и плакал, так что старшие Миллеры даже сделали девушке внушение, стремясь научить её правильно вести себя с детьми. Их доброты не оценили: приёмная дочка четы Лестрандж дала обоим учёным злобный совет заткнуться. И грубо пнула братика, прежде чем увести. - Эту приёмную дочь пытались осудить за убийство той самой Алексис… - заморгала я. На Схоластику же повесили и смерть оказавшегося живым Алека. Бедная девушка отбывала срок, будучи невиновной. - Клэр, я ничего не понимаю… - в моей голове полученная информация пока не могла уложиться. Тут надо сказать «спасибо» папеньке Анжелы. Это он похитил как родную дочь, ловко подставив приемного ребенка своих знакомых, так и чужого мальчика. Чуть позже он заманил в ловушку ещё нескольких человек. - Зачем? Чего он добивался, если выкуп не просил? А выкуп ему и не нужен был. Он решил поставить длительный поведенческий эксперимент. Ему стало интересно, как среагирует человек на жизнь в условиях длительного заточения. - Страшно говорить, но мне доводилось с ним общаться, - невольно содрогнулась Клэр. И отец Анжелы произвел на неё самое благоприятное впечатление. Он был не только гениальным математиком, но и талантливым психологом, имевшим обширную практику. Его книги пользовались огромным успехом, лекции неизменно сопровождались аншлагом. - Впрочем, матушка от него далеко не ушла, - на губах Клэр появилась злая ухмылка. Эта тварь активно помогала мужу, заманивая в ловушку очередную жертву. За минувшие годы ни один человек, включая Анжелу, не понял, что в доме оборудован бункер, где на положении узников жили люди. - Клэр, она ж тебя за дуру держала, прикидывалась! Я отлично знаю, кто она, спасибо Леону, много мне о ней рассказал, - я отказывалась верить, будто Анжела вообще ничего не знала. - Понимаю, ты считаешь её врушкой, сумевшей обмануть детектор лжи, - немного расстроилась Клэр. – Она действительно не знала. Ни о ком. Но странности, царившие в доме под видом порядков и традиций, замечала. Увы, не так Анжела была воспитана, чтобы задавать своим родителям вопросы. Что за странности? Был, к примеру, запрет спускаться на с третьего этажа. Ровно в девять часов вечера все дети семьи Миллер обязаны были встать, поблагодарить родителей за всё, что папа и мама для них сделали, и уйти на третий этаж. Спускаться вниз до наступления следующего утра было строжайше запрещено. - В этот период папенька разрешал пленникам покинуть камеры, - разъяснила мне суть табу Клэр. Это если никто из живущих в подземелье узников не провинился. С девяти до десяти часов вечера всем обитателям бункера Отец разрешал смотреть одобренные им фильмы и передачи. Ровно в двадцать два ноль – ноль пленники, также высказав главе семьи благодарность, возвращались назад. - И что, за прошедшие годы никто ничего не заметил? – я уже устала удивляться. Никто. И ничего. А главное – никого. Ни один человек в Гарвардвилле понятия не имел о том, что академик Миллер держит у себя настоящих рабов. - Когда Алек, и Алексис достигли школьного возраста, папаша сам стал учить их, - сжала кулаки Клэр. Позже к ним присоединились и остальные жертвы похищения. Каждый обязан был за день написать (напечатать) определенное количество страниц или сделать перевод с иностранного языка. - Вот сволочь… - вылетело у меня. – Неужели в Гарварде ни о чём не подозревали? Ни в одном глазу. Там искренне считали, что профессор Миллер отличается фантастической работоспособностью, и сам для себя все печатает. Его уважали за то, что он, в отличие от других, никогда не эксплуатирует ни студентов, ни аспирантов, ни лаборанток. Вот ублюдок, подумала я, вспоминая всё, о чём мне рассказывал Леон. И Анжела, если суммировать имевшуюся у меня информацию, гонором – то в папеньку удалась. - Впрочем, любезный мистер Миллер и ею пользовался, как вещью, - в голосе моей подруги появилась жалость. – С раннего детства. Едва Анжела научилась ходить и говорить, родители сделали из неё гибрид горничной, домработницы, лакея и курьера. Спрашивали, кстати, с неё жёстко, словно она была взрослым человеком. Уже в шесть лет она, выполняя приказы папы, носила его друзьям папки с бумагами. Она же, придя по окончании уроков домой, обязана была навести идеальный порядок, и ждать отца с матерью. Именно они решали, чем ей заняться в конкретный отрезок времени. Любые развлечения типа кино, игр с подругами и хобби находились под негласным запретом. Формально, конечно, Анжеле можно было тратить время на рукоблудие в виде вышивания по канве, но папа и мама сразу же смертельно обижались на бессовестную дочь, так что годам к шестнадцати Миллер о каких – то личных увлечениях думать перестала, сосредоточившись на действительно важных делах. Понятно. Она с детства была лишена права посвящать личное время себе, сообразила я. Из неё эти две мрази воспитали себе раба. Умные люди. - Она потому так и бесилась, оказавшись в Вашингтоне, - словно прочитала мои мысли Клэр. – Анжела не знала, что такое личное время, и не признавала право на него у коллег. Отсюда и все перебранки. Смешно говорить, но даже у меня с ней стычки были на этой почве. Но Анжеле ещё повезло, она – то жила в относительно свободных условиях, имея возможность уехать из Гарвардвилля. Её старшая сестра, как и несчастный Алек, оставались пленниками. - А что со Схоластикой? – внезапно сообразила я. Убили её. Правдой. Узнав от властей, что мотала срок за чужие преступления, уже немолодая женщина повесилась, в предсмертной записке послав проклятия всей правоохранительной системе. О приемных родителях и сестре написала, что перед ними она чиста. - Как Джулия восприняла её смерть? – я надеялась, что жена Влада не станет вешать на себя чувство вины. Спокойно. Она не знала Схоластику, и в ответ на известие об её самоубийстве равнодушно пожала плечами. Совсем иначе она отреагировала, когда ей сказали, что её старший брат, много лет считавшийся мёртвым, жив и относительно здоров. - Она чуть не убила папашу Миллера на пару с его сучкой – женой, - зло улыбнулась Клэр. Первая встреча Джулии с Алеком состоялась в клинике, куда поместили всех «Детей подземелья». Пока освобожденным узникам оказывали помощь, власти искали родственников Мэми, Кука и той семнадцатилетней бунтарки, что разговаривала с Наташей. Собеседница агента Романофф находилась в розыске больше недели, а вот Кук и Мэми… Этих двоих родные искали десять с лишним лет, время от времени делая заявления по телевидению. И пропали они, в отличие от Алексис и Алека, не в Гарвардвилле, оба до похищения жили в Лос-Анджелесе. Как Миллер - старший ухитрился тайно вывезти двух подростков? Очень просто: он проследовал за юношей, чей путь лежал в крупную библиотеку, и там любезно заговорил с парнем, предложив свою помощь. А позже попросил Кука указать ему, новичку в городе, дорогу до конкретного отеля. Завёл новую жертву в номер, и предложил чашечку чаю… Несколько часов спустя знаменитый на весь мир математик (по совместительству психолог) заманил к себе Мэми. Тоже библиотека, та же щедрая поддержка во время поиска девушкой литературы, и крепкий сладкий чай в гостинице. Чай, сдобренный хорошей дозой снотворного. Да, удручённо размышляла я, слушая эту жуткую историю. Вежливость, увы, может иной раз выйти не просто боком, и правы те родители, которые учат своих детей избегать любых разговоров с незнакомцами. Почему персонал отеля не обратил никакого внимания на двух подростков, которых к ним привёл очередной постоялец? Причин было несколько, и на первое место стоило поставить патологическую жадность работодателя. Платил он людям строго прожиточный минимум, откуда каждый месяц вычитались то штрафы, то стоимость униформы (которую, кстати, никому и не давали), то устраивались тренинги, проходившие исключительно за счёт самих работников. - Так что там никому ничего не нужно было, - резюмировал мой рыжий хранитель. – Одна горничная обратила внимание, но плюнула, решив, что ни к чему ей лишняя головная боль. А на следующий день она, получив расчётный лист, и вовсе уволилась, чтобы уехать в поисках лучшей доли на другой конец страны. Здание отеля она, кстати, покидала вместе с академиком и его новыми «детьми». - Они шли с похитителем совершенно открыто и не пытались протестовать или просить о помощи?! Папаша Миллер, пока они не отошли от действия транквилизатора, вколол обоим препарат, блокирующий волю. Юноша и девушка, по сути, на время пути в Гарвардвилль стали куклами, безропотно выполнявшими все указания «отца». Исчезновение Кука и Мэми совпало с появлением маньяка, оставшегося в истории под кличкой «Пастор» из-за манеры мерзавца цитировать в своих письмах Библию, поэтому многие считали, что двое пропавших подростков стали жертвами серийного убийцы. И искали их, к сожалению, там, где орудовал «Пастор», вследствие чего и полиция, и ФБР потеряли бесценное время, за которое старший Миллер успел не только преспокойно увезти детей в Гарвардвилль, но и поселить обоих у себя дома. После Алека с Алексис, и Кука с Мэми (а профессор Миллер решил, что изучать он будет только пары), были ещё четверо. На этот раз академик выбрал в качестве объектов исследования людей, уже достигших совершеннолетия. И вот тут его постигла самая крупная неудача в карьере. В обоих случаях. Первых мужчину и женщину (специально искал тех, кому уже был двадцать один год) он сумел похитить, в бункере также разместил без проблем, а дальше… Парень уже через три месяца заключения и жесткой муштры сошел с ума, перестав выполнять приказы «папочки», мыться, пользоваться безопасной бритвой и менять бельё. Клерк, до похищения устроившийся работать в банк, днями напролёт выл, плакал и бился лбом о прутья решётки, умоляя отпустить его, он ведь никому вреда не причинял. Успокаивался он ближе к ночи. Однажды он просто исчез. Куда делся «брат Мартин», никто из пленников спросить не посмел. - И как от него избавился этот новоявленный Сиро Исии? – мне было одновременно и тошно, и интересно. Отец Анжелы вывез беднягу, усыпленного большой дозой транквилизатора, за пределы Гарвардвилля, и бросил одного, без пищи и воды, в густом лесу, на пороге заброшенной сторожки. То, что осталось от трупа, обнаружили через полгода лесники. Со вторым (точнее, второй) в паре, начинающей манекенщицей Галой, вышло намного хуже. Она предпочла плену и рабству смерть, перерезав себе горло кухонным ножом на глазах у Миллера и всех остальных «детей». До суицида молодая женщина яростно бунтовала против «папочки» и его порядков, неоднократно предпринимая попытки сбежать. Академик ловил её, сурово наказывал, и возвращал назад, заявляя, что она теперь стала его личной собственностью, и обязана выполнять все его желания. В своем дневнике наблюдений, который папаша Миллер тщательно вёл со дня похищения родной дочери, экспериментатор отметил, что психику объектов лучше всего «затачивать» под свои нужны, пока дети ещё маленькие, с подростками сладить труднее, те же, кто старше, и вовсе могут не поддаться коррекции. Вот мразь – то… Коррекция, мать его… После того провала Миллер решил похитить уже тех, кому за тридцать, и изучить их реакцию на заточение. Заманить обоих в ловушку он сумел легко (жертвы привычно повелись на его манеры), а вот с «изучением реакции» возникло столько проблем, что папенька Анжелы в итоге отравил и менеджера, и секретаршу. В случае с этими двумя решил посмотреть, как ведёт себя взрослый человек в неблагоприятных условиях. Я слушала Клэр и чувствовала, как по моей спине стекает холодный пот. Как, как другие люди могли годами вообще ничего не замечать?! Как?! Ответ я получила быстро. Под особняком Миллеров располагался не просто подвал, там была целая система, созданная ещё до того, как туда вселился отец Анжелы. Он её довёл до совершенства, превратив в настоящую тюрьму. Пленники жили на самом нижнем ярусе бункера. - Ну, тут – то понятно, - я забралась на широкий подоконник. Меня удивляло другое. Почему никто не отметил, что Миллеры тратят слишком много денег? Ведь узников надо было и кормить, и одевать, и, когда они болели, лечить. «Дети подземелья» носили одежду, которую их Отец мешками привозил из других штатов для благотворительных акций. Кушали они один раз в день – утром, по праздникам глава семьи покупал каждому по порции мороженого. Вот на обувь папенька не расщедривался, позволив пленникам носить только старые тапки, сношенные им самим, его женой и детьми. Их собственную одежду с украшениями он, пока жертвы спали под воздействием транквилизаторов, снимал, чтобы позже либо сжечь в печке, либо, как в эпизоде со Схоластикой, кому – нибудь улики подкинуть. Похитив двух предпоследних пленников (менеджера и секретаршу), костюмы уничтожил, а дорогие часы мужчины вместе с браслетом, серьгами, цепочкой и кольцами девушки «потерял» по дороге к ювелирному салону. - Рискну предположить, что кто – то наивно поднял с земли, и потом огрёб по полной, - высказала я самую простую версию. Огрёб? Мягко сказано! Бедолагу, подобравшего вещи, несколько месяцев таскали на допросы, не имея других подозреваемых. Отстали после проведенного агентами ФБР теста на полиграфе. - Трупы он сжёг в той печке? – играла я в Сивиллу Трелони. Как и вещи обоих пленников. Все манипуляции, кстати, папенька Миллер проделывал на глазах других «отпрысков», с ужасом взиравших на происходящее. Этот мерзавец ещё и жёстко воспитывал узников, напоминая всем, что любая попытка оказать сопротивление будет сразу пресечена. Бедные Алек, Алексис, Кук и Мэми были так напуганы участью тех двоих, что даже после освобождения боялись отвечать на вопросы федералов. - Где они сейчас? – я сильно опасалась, что вся четвёрка кончила специализированной клиникой. Страшно говорить, но и сына четы Лестрандж, и родную дочь Миллеров, и двух оставшихся «Детей подземелья» психиатры вернули в привычную для заложников среду обитания. - В тот подвал?! – заорала я, теряя над собой контроль. - Обратно в бункер?! В тот треклятый подвал, откуда Наташа на пару с Голдой удирали, перепрыгивая через две ступеньки. Страшно говорить, но ни Алек, ни Алексис, ни те двое, что попали к Миллерам ещё подростками, уже не могли существовать вне стен своей тюрьмы. Прозвучит жутко, но всех четверых мучили тяжелые панические атаки, которые прекратились, стоило врачам отвести «Детей подземелья» в их тесные камеры. Двое мужчин и обе немолодые женщины сразу успокоились, заняв места каждый у своей кровати. - Мы организовали в доме Миллеров специальный пост, там дежурят и доктора, и медсёстры, не говоря уже о наших людях, - Клэр села на подоконник рядом со мной. Сотрудники «Террасейв» учили пленников выходить на улицу, совершать покупки (пока через Интернет), готовить пищу и общаться с незнакомыми людьми. Доктора пытаются хотя бы частично восстановить психику несчастных заложников. - Успеха нет, - расписалась в провале подруга. «Дети подземелья» покорно выполняют всё, что им велят, ведут себя послушно, словно куклы. Инициативы никто не проявляет, оживляясь только вечером, когда приходит время идти в ставший для домом подвал. И все тоскуют по Отцу. - А как же мамочка? – съехидничала я. По Карине Миллер тоже скучают, постоянно спрашивая, где папина жена. Она же была добра к ним, разрешала, если они хорошо себя вели, посмотреть в окно. Стокгольмский синдром во всей «красе», констатировала я. Бедные «дети подземелья», пытаясь сохранить рассудок, научились любить своих палачей. Все четверо считали себя членами одной семьи, за главу которой держали папашу Анжелы. Отца, кстати, эта четверка боготворила, считая априори верным всё, что папа говорит и делает. Приемную матушку они ставили на столь же высокую ступеньку. Слова критики в их адрес не переносили, заявляя, что Папа и Мама всё делали правильно. - Эти две мрази поломали им всю жизнь, а они за пережитые мучения их еще и благодарить готовы, - стискивала кулаки Клэр. Психиатры с жертвами работают, но вряд ли от сеансов будет польза. Личности похищенных людей уже так переломаны да покорёжены парочкой моральных уродов, что уже не подлежат реабилитации. Слишком долго они прожили на положении рабов, слишком долго… Пока Клэр рассказывала мне историю «Детей подземелья», я вспоминала других, более удачливых пленников типа Наташи Кампуш. Восемь лет. Три тысячи девяносто семь дней провела она в тесной каморке, которую Вольфганг Приклопил оборудовал, чтобы его узницу не нашли. Были женщины, чьё пребывание в неволе составило восемнадцать лет и двадцать четыре, причём вторую из них также засадил под замок родной отец. У всех после освобождения наблюдались не поддающиеся коррекции (тьфу ты!) изменения в психике, болезненная привязанность к своему палачу и стремление вернуться в комфортную для них среду обитания. Алека отец и мать хотели забрать домой, но взрослый сын, узнав, что его намерены увезти куда – то из родного для него подвала, выдал тяжелую паническую атаку, вынудившую Лестранджей отказаться от воссоединения семьи. Родителям и сестре предстояло смириться с тем, что найденный через десятилетия первенец так и останется пленником подземелья. Трупы тех двух детей, что были полицией ошибочно приняты за Алека Лестранджа и Алексис Миллер, так и не сумели опознать. Дело до сих пор числится "висяком". - А как же Анжела? – я догадывалась, что её жизнь тоже трудно было назвать счастливой. – Почему её оставили в ФБР после скандала?
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.