Вверенный

      Время замирает на несколько мгновений, а затем перестаёт идти вовсе. Оно распадается кусками на «до» и «после».       Бонмин боится даже дышать в их присутствии. Джунмёну требуется три дня, чтобы всё обдумать. Он появляется спустя этих три дня на пороге кабинета Джонина, натягивая рукава своего домашнего кардигана до самых пальцев.       - Можем поговорить? – интересуется, всё ещё стоя на пороге. Джонин окидывает всю его решительность взглядом, снимая со стола стакан виски, сжимая в ладони, и коротко выдыхает:       - Конечно.       Джунмён входит, прикрывая за собой дверь, мнётся на пороге всего мгновенье и усаживается в кресло напротив, туда, где сидел, когда они ещё были Хозяином и Вверенным последний раз.       - То, что случилось на днях… - начинает Джунмён, следом вскидывая на него взгляд, встречаясь глазами с тёмными глазами Джонина. Тот слушает внимательно, кажется, спокойно. – Выбило у меня почву из-под ног. Я думал, что потерял тебя, - кивает следом.       – Окончательно. Во всех возможных смыслах.       - Я знаю, малыш, - устало выдыхает Джонин. – Прости меня за это, - выдыхает, хотя извиняется, наверняка, далеко не за недавний случай. Но будет ли достаточного одного «прости», чтобы всё исправить? Вряд ли.       - Несмотря на всё то, что было у нас до этого, я испугался, - продолжает Джунмён. – Знаешь, подумал, что ей, наконец, удалось, - кивает убедительно, хотя глаза смотрят растерянно. – Мафии, - уточняет. – Мафии удалось уничтожить нас: растоптать, разделить, разлучить.       Тут Джонину от чего-то вспоминаются слова Кан Шину, и он понимает, что вместо доброго совета вышло всё с точностью наоборот – мафия действительно отобрала Джунмёна, как Шину и предупреждал.       - Джонин, мне тоже тяжело, поверь, - Джунмён смотрит так виновато, Джонину хочется встать из-за стола, усадить Джунмёна на низкий диванчик у окна, заключив его ладони в свои, но что-то не даёт. Эта тень страха на дне чужих зрачков, тень разочарования? Может быть, искусанные губы, тёмные тени, что залегли под любимыми карими глазами? – Я не… - он запинается и это даёт Джонину надежду на то, что он всё-таки передумает, но Джунмён берёт себя в руки и договаривает. – Дело не в тебе, и не во мне, и даже не в нас. Дело в доме корейской мафии, - вздыхает он. – И в том, что твой отец оказался прав – нам не стоило разделять этого. Я был не готов, наверное, а ты пытался сделать как лучше – но вот к чему всё это привело в итоге. Я не хочу быть Вверенным больше, - Джунмён смотрит куда-то вбок. – Ни твоим, ни чьим бы то другим. Не хочу больше принадлежать к дому мафии, не хочу иметь с ним ничего общего, не хочу знать о его делах. Я не могу больше, Джонин, - Джунмён устремляет на него взгляд, находя отражения своих собственных чувств в глазах напротив. – Но я прекрасно понимаю, чем грозит уход из семьи мафии – она не отпускает так просто, старший воспитатель снова и снова повторял для нас правила и они глубоко отпечатаны в моей голове. И я… - Джунмён сбивается, вся его решительность куда-то испаряется – Джонин напряжён настолько, что кажется и не дышит. Между бровей складка и губы сжаты в тонкую полоску, желваки аж ходят, он старается, но всё его наигранное равнодушие трещит по швам, едва Джунмён замечает это.       - Мы можем поговорить позже, - совсем негромко зовёт, предлагает Джунмён.       - Продолжай, - настаивает Джонин. – Плата за уход из семьи мафии – известна.       - Я хочу уехать, - отзывается Джунмён. – Знаю, что Вверенный не может отсутствовать подле Хозяина больше десяти суток, - выдыхает, получая кивок. – Но я так больше не могу, Джонин, понимаешь? – в его глазах кричащее отчаяние. Джонин вздыхает, глядя на него, пока стекло от раздавленного в ладони стакана впивается в кожу, по сжатому кулаку стекают на пол ручьи крови, но слова Джунмёна ранят куда сильнее, звучат эхом внутри, словно ножом порет все швы на его сердце, что Джунмён латал, что они делали это вместе. – Есть ли хоть какой-то способ, если хоть какая-то крупинка, зацепка, возможность обойти эти несколько правил?       - И что тогда? – Джонин пытается просто задать интересующий его вопрос, но получается совсем грубо. – Что после, как ты уедешь?       - Я успокоюсь, - отвечает Джунмён на его вопрос. – И буду подальше от мафии.       - И подальше от…       - Нет! – Джунмён перебивает, подаваясь вперёд. – Давай притворимся, что я снова в Доме смирения, - улыбается вдруг. – А ты будешь просто приезжать ко мне в гости.       - Дом смирения – это корейская мафия, - Джонин вздыхает, хотя внутри себя на мгновенье улыбается этой безумной, немного детской идее. – И ты думаешь, что моей работы станет меньше, а времени больше, чтобы я смог проводить его не просто с тобой дома, а ещё и летать к тебе куда-то?       - Ты будешь оставлять её здесь, в Сеуле, подальше от меня, - Джунмён уверенно кивает.       - Ты только что сказал, что мой отец оказался прав, говоря, что нам не стоило этого разделять, а теперь сам предлагаешь это же?       - Я ищу выход, Джонин, - Джунмён поднимается с кресла, берясь расхаживать перед ним по кабинету. – Я пытаюсь…       - Пытаешься что? – Джонин трёт виски, чувствуя, как начинается раздражаться. Ему вдруг отчего-то становится так душно, он вмиг чувствует себя преданным, и причина этих ощущений глядит сейчас ему в глаза. Эмоции сменяются слишком быстро, за несколько минут Джонин чувствует себя разбитым, следом разочарованным, брошенным, яростным. Эмоции накатывают на него волнами друг за другом, Джунмёну грозит попасть под горячую руку.       - Джонин-а… - Джунмён растерянно глядит на него, усаживаясь обратно в кресло. Он хочет сказать что-то ещё, но только отрицательно качает головой, опуская её и замолкая.       Джунмён уходит, а Джонин глядит на свою ладонь и вздыхает – склеить всё как было больше не выйдет никогда: ни стакана, ни их сердец.

***

      Джонин лежит рядом, подпирая щёку ладонью, в свете ночника наблюдая за спящим Джунмёном. Это он убил их. Это он стёр улыбку с любимых губ. Это он поселил в любимых карих глазах страх. Это он отобрал счастье из живого смеха. И пока наблюдает, как Джунмён спит, всё не может ответить себе на вопрос – чем же это было с самого начала? Было ли умно скрывать от него истинную сторону мафии? Сейчас в любом случае об этом поздно говорить. Думал ли он когда-то, что Джунмён может принадлежать ему душой и телом, когда он сам делил свою душу на части много раз, каждый раз нажимая на курок?       Считал ли Джунмён себя когда-то простым развлечением для него? Джонин столько раз примерял на себя роль палача, Бога, как озвучил недавно Джунмён, прячась под чужими масками, которые оказывались слишком тонкими. Для него он мог быть кем угодно. Считал ли сам Джунмён когда-либо то, что происходит между ними – любовью, если Джонин лгал ему с каждым днём, месяцем и годом всё больше, убивая их этим самым? Как он мог любить, если Джонин заврался?       А то, как он смеялся, как дарил улыбку, как Джонин держал его в своих руках, словно самое большое сокровище, как буквально боготворил, как целовал так, что оба умирали от желания, то, как они держались за руки, то, как Джунмён верил, что он, Джонин, лучше, чем есть на самом деле – можно ли было назвать всё это любовью? Любовью ли?       Джонин вряд ли когда-либо теперь узнает ответы на эти вопросы. Всё внутри него сжато в тиски так, что тяжело делать вдохи, он сжат и сдавлен, словно его душат. Душат реальностью, что навалилась, словно самый большой груз в его жизни.       - Джонин? – Джунмён сонно трёт глаза, полноценно поворачиваясь в его сторону, замечая, что тот не спит, что горит ночник, что между бровей залегла складка, Джонин смотрит словно не на него, а куда-то значительно глубже. – Что случилось? – Джунмён приподнимается на локтях и тянется ладонью к его лицу, накрывая чужую щёку тёплой ладонью. – Почему ты не спишь?       Джонин продолжает смотреть так же совсем озадаченно, молча, и Джунмён вдруг всё понимает, садится на кровати, глядя на него. Накрывает его щёки обеими ладонями, тянет к себе и прижимает его голову к своей груди, обнимая за плечи, мягко наглаживая по волосам и спине.       - Надо поспать, Джонин-а, - шепчет, выпуская из своих объятий. Джунмён мостит свою подушку за спиной поудобней, а Джонина – кладёт на свои колени, и тот складывает на неё голову, прикрывая глаза. Что-то тихо напевая, Джунмён баюкает его в своих руках, продолжая путаться пальцами в тёмных прядях, пока тот не засыпает.

***

      Кто из них обоих держится ещё более стойко – на первый взгляд сразу и не понять. Джонин просыпается совсем рано, снаружи ещё темно, осторожно выскальзывает из кровати и уходит. Джунмён просыпается несколькими часами позже в постели один и понимает, что несмотря на всё то, что сейчас у них происходит – работа никогда не отпустит его, мафия не отпустит. Ревнивая, грубая, глупая, не прощая ошибок, не давая вторых шансов, вновь отбирает его даже тогда, когда отбирать-то уже и нечего.       Несколькими днями позже, между мгновеньями, когда Джонин вспыхивает яростью, мысленно называя Джунмёна эгоистом, да сбивает кулаки в кровь на заданиях, чтобы выпустить пар; и мгновеньями, когда винит себя во всём, он, наконец, понимает, что и сам Джунмён действительно на грани. На грани от того, в каком подвешенном состоянии они оказываются. И Джунмён кричит ему об этом так же, как сам Джонин делал это недавно, ни роняя при этом буквально ни слова.

***

      Чужие пальцы мягко перебирают волосы, и Джунмён просыпается от этих манипуляций. Переворачивается с бока на спину, встречаясь глазами с Джонином, и тот поспешно наклоняется к его лицу, целуя в губы. Джунмён льнёт навстречу, отвечая на нежный поцелуй, обнимая в ответ за шею так, как раньше.       - Прости меня, – шепчет Хозяин, когда отстраняется от его губ.       - За что? – так же шепотом интересуется Джунмён.       - За это.       Джунмён чувствует через тонкую ткань футболки холодное дуло пистолета и давится вздохом, когда Джонин снимает с предохранителя. В момент, когда должен почувствовать выстрел, Джунмён задыхается и просыпается, тяжело дыша. Садится на кровати, пытаясь успокоиться, оставляя руки на грохочущем сердце.       - Что приснилось? – зовёт из-за плеча Хозяин, и Джунмён вздрагивает от его голоса, оборачиваясь к нему.       - Ничего, – отзывается. – Спи.       Поспешно поднимается, забирая с кресла ханбок и влезая в рукава, устремляется прочь из спальни.       Джонин вздыхает и переворачивается на спину, складывая руки под головой. Когда он вернулся после прогулки к Хану на машине, Вверенный уже спал.       Джунмён спускается вниз, глотнув воды, и выходит через заднюю дверь во двор, прикрывая её за собой. Оседает на качелях, завернувшись в ханбок, следом мостится лёжа на небольшой подушке и выдыхает, расслабляясь. Расслабляясь и позволяя всему, что накопилось внутри, выплеснуться наружу. Всхлипывая один раз и ещё один, Джунмён берётся горько рыдать, слегка отталкиваясь ногами от земли, чтобы качели принялись раскачиваться.       Внутри так горько, так паршиво, всё трещит по швам, вдохи делать больно, от себя аж тошнит, любой взгляд Джонина режет ножом и Джунмён понимает, что проверка была ничем по сравнению с тем, что сейчас. Джонин наказывал его холодом, лишал внимания и грубил тогда, Джунмён не понимал, что он сделал не так, но тот не прекращал его любить, и сам он не прекращал надеяться, что всё наладится.       А что же сейчас – они сидят у разбитых мечтаний, желаний и надежд, у разбитого будущего. Безумно и бесконечно любящие друг друга, но растерянные, разбитые сами, уставшие от такой жизни, от этой лжи. Вот уже несколько недель собирая друг друга по частям по ночам, а днём делая вид, что всё происходит, что всё в порядке.       Джунмён не сразу замечает, как скрипит дверь, как выходит к нему на задний двор Джонин, как садится на корточки перед качелями, тормозит их. Видит только тогда, когда горячие пальцы зарываются в волосы, а вторая рука сжимает плечо.       - Иди ко мне, – шепчет Джонин, и Джунмён поспешно подаётся в его руки, обнимая за шею, позволяя подхватить себя, обвивая ногами его талию и заходясь рыданиями в его плечо сильнее. Джонин опускается на качели, обнимая в ответ, кутает его в надетый на себя кардиган и качает в своих руках, гладя по волосам и спине, прижимаясь губами к виску.       - Я люблю тебя, – всхлипывая, выдыхает Джунмён, пряча мокрый нос на чужом плече. – Слышишь, Джонин-а? Люблю тебя. Люблю.       - И я тебя люблю, – коротко отзывается Джонин, прижимая крепче к себе, прижимаясь губами к мокрой щеке, целуя её. – Очень люблю.       Мягкое, драгоценное тепло жмётся ближе и Джонин, наконец, ощущает, как тот дрожит. Не от холода, и не от рыданий, а оттого, что ему больно. Его бьёт крупная дрожь как во время лихорадки, как во время истерики и Джонин прячет нос в его макушке, целуя её следом.       Вот так сдаёт и его наигранное равнодушие. Трещит и крошится. Чахнет под грузом не недавних обстоятельств, как сам Джонин, а под тем, что копилось в нём месяцами, если не годами, под тем, что за последнее время увеличилось в разы. Тут-то Джонин понимает, что Джунмён правда не может больше – что его хрупкую, ранимую душу, которую он до этого считал сильной – просто вытряхнули из белокожего тела прочь.       Продолжая качать в своих руках, Джонин обещает себе, что найдёт выход – каким бы тот ни был – он его найдёт, чтобы освободить плачущего в его руках мальчишку из жестокости, в которой он благодаря ему, по его вине погряз так глубоко.

***

      - Кого принесло в выходной? – бурчит в плечо Хозяина Бэкхён, разбуженный настойчивым звуком звонка внизу. – Можно попросить Хёка застрелить пришедшего?       - С ума сошёл? – Чанёль смеётся в его макушку, следом целуя в кончик носа, выбираясь из постели, чтобы спуститься вниз. Бэкхён капризничает и ноет, цепляясь за чужие руки, но с силой Хозяина ему, конечно не сравнится, поэтому Чанёль беспрепятственно уходит. Бэкхён вслушивается в его шаги и плюхается назад на подушку, обнимая её, точной уверенный в том, что Хозяина из его постели не заберёт сегодня никто.       - Бэкки, - Чанёль возвращается сам, присаживаясь на край кровати, наклоняясь к нему, чтобы совсем ласково погладить по щеке, заправляя несколько прядок за уху. Вверенный почти мурчит в ответ, улыбаясь, следом распахивая глаза. – Котёнок, надень халат и спустись, пожалуйста, ладно? – просит Хозяин. – Мы в кабинете подождём.       - А кто приехал? – Бэкхён просыпается тут же, приподнимаясь на локтях, чтобы взглянуть на Хозяина, и ловит его за руку.       - Столичный, - следует короткий ответ, следом Чанёль поднимается, чтобы взять чужой мягкий халат и помочь Вверенному влезть в него.       - Мне уже пугаться? – интересуется Бэкхён, завязывая на себе пояс халата, двигая вслед за Хозяином вниз по лестнице.       - Не знаю, Бэкки, я сам не в курсе, - отзывается Чанёль. – Хёк-а, свари нам кофе, будь добр, - просит Чанёль начальника своей охраны.       - Две ложки, - напоминает в спину Бэкхён.       - Я помню, Вверенный, - смеётся тот уже на полпути к кухне.       - Доброе утро, - тем временем здоровается Бэкхён с Джонином, когда Чанёль пропускает его в свой кабинет впереди себя. – С чем пожаловали в наш выходной, Столичный? Джонин коротко кивает вместо приветствии.       - У меня небольшая просьба, Бэкхён-а, - выдыхает Джонин. – Мне нужно забрать с собой твоего Хозяина, а тебя вместо этого прошу провести день с Джунмёном. Я дам ему два выходных, едва мы решим все дела, - выдыхает Джонин. Бэкхён хмурится, следом прищуривается.       - Что ты опять сделал с моим мальчиком? – первое, о чём спрашивает он. – А? – складывает руки на груди.       - Он сам тебе расскажет, если сочтёт нужным, - отзывается Джонин, благодарно кивая на врученную начальником охрану Каннамгу чашку кофе, две остальных передаются Хозяину и Вверенному. Джонин вдруг понимает, что они с Джунмёном не называли друг друга так ни разу на протяжении этих последних нескольких недель.       - Три выходных, - торгуется Бэкхён.       - Бэкки! – укоризненно одёргивает Чанёль. – Не стоит торговаться со столичным главой.       - А я торгуюсь с ним ни как со Столичным, хотя речь и об этом. Я торгуюсь с ним как лучший друг его личной жизни, - Бэкхён хмыкает.       - Договорились, - Джонин устало кивает и, глядя в его лицо, Бэкхёну вдруг кажется, что Джонин согласился бы на что угодно. Он на мгновенье теряется, следом кивает, допивая содержимое своей чашки, уходя наверх, чтобы переодеться и привести себя в порядок.       Интересно, сам Джунмён в курсе, что им предстоит день вместе? В последнее время они разговаривают не слишком много, почти нет, Джунмён не звонит сам, а если звонки принимает, то разговоры односложные и короткие, такие, словно что-то происходит, но сам Бэкхён разобраться и выяснить не в силах – что именно.       - Я готов, - появляется он на пороге кабинета своего Хозяина вновь спустя полчаса.       - Мой водитель отвезёт тебя, - сообщает Джонин, коротко кивая водителю, который тоже тут. Бэкхён знает его, это Юн – они не раз виделись и Джунмён рассказывал о нём. Уже в машине Бэкхён крутит в пальцах свой телефон, но звонить не рискует.       - Юн, - зовёт, поймав ответный взгляд в зеркале заднего вида. – Что происходит у твоих Хозяина и Вверенного? – задаёт он прямой вопрос и тот, видно по глазам, слегка торопеет, значит – знает.       - Это сложный вопрос, Вверенный, - следует вскоре после паузы ответ. – Простите, но это не моё дело и не мне отвечать на ваш вопрос, - добавляет. – То что я стал случайно свидетелем случившегося – ещё не даёт мне права распространяться об этом.       - Вы все пугаете меня, - Бэкхён хмурится. – Так, словно случилось что-то действительно серьёзное.       - Так и есть, - Юн вздыхает. – Случилось кое-что действительно серьёзное, Каннамгу.       Бэкхён вопросов больше не задаёт, только смотрит в окно, продолжая крутить телефон. Разве его воробушек не рассказал бы ему, разве не поделился бы, будь это что-то правда важное, волнующее его? Не поделился бы, не рассказал бы только, если бы был не в состоянии.       Во дворе у двери встречает Бонмин. Бэкхён поспешно выскальзывает из машины, спеша к начальнику охраны.       - Он не знает, что вы тут, Вверенный, - отзывается тот, открывая перед ним дверь. – Только проснулся, завтракает. Бэкхён кивает, входя в прихожую, да двигает следом влево, в кухню, но Бонмин ловит за локоть.       - Хозяин приказал принести ему завтрак наверх, - выдыхает начальник охраны. Бэкхён прищуривается, подозрительно глядя на него, но делает как велят. Он поднимается на второй этаж да замирает под дверью нужной спальни на несколько мгновений, прислушиваясь, но всё же нажимает на ручку, входя.       - Мой воробушек, - зовёт тут же, ожидая, когда Джунмён отреагирует на его голос и повернётся, но когда это происходит, Бэкхён поражённо замирает, словно громом к земле прибитый. Вспоминает время его проверки, периоды постоянного отсутствия Джонина дома, смерть их старшего воспитателя, но не может припомнить, когда ещё видел Джунмёна таким. Тонким, прозрачным словно тень. Лохматым и бледным, с залегшими под глазами тёмными тенями, опухшим, с потрескавшимися капиллярами. – Боже, Джунмён-а, - заключая его лицо в ладони, Бэкхён усаживается на край кровати, чтобы не задеть столик-поднос с завтраком. – Ты до чего себя довёл? – выдыхает, рассматривая сейчас совсем несчастное и замученное лицо. – Он до чего тебя довёл?       - Он здесь не причём, - Джунмён отрицательно качает головой, накрывая его ладони своими, и Бэкхён понимает, что его голос сиплый, севший. – Я нормально себя чувствую, - уточняет. – Физически.       - А морально? – Бэкхён вздыхает.       - Кажется, что уже готов лечь в гроб, - выдыхает Джунмён, устало моргая, и подаётся в чужие руки, когда Бэкхён обнимает его, сгребая в охапку.       - Что происходит, воробушек? – шепчет Бэкхён, прижимаясь щекой к его макушке. – О чём мне пытается сказать всё ваше окружение?       - Я больше не хочу быть Вверенным, Бэкки, - выдыхает он и сердце Бэкхёна в груди на мгновенье замирает, следом делает кульбит и падает куда-то вниз, дыхание перекрывает. – Я больше не могу, не выдерживаю этого.       Бэкхён коротко кивает и следом вдруг всхлипывает, прижимая его ближе к себе, чувствуя, как сжимаются чужие ладони на его талии. И так, как когда-то, в детстве, в юности, они снова сидят рядом, в обнимку, словно ненужные всему миру, но необходимые друг другу, несчастные дети с покалеченной судьбой.

***

      - Национальный, - секретарь заглядывает в кабинет, ожидая, пока на него взглянут. – Столичный и Каннамгу здесь.       - Каннамгу? – удивляется Сынвон. – Так у него же выходной, - хмыкает. – Проси, - национальный глава наблюдает за дверью, пока на пороге не появляются люди, которых он ожидает. – Не думал увидеть тебя сегодня, Чанёль, - улыбается обоим, когда те входят.       - И я не думал увидеть вас, Сынвон-ши, - отзывается Чанёль, подавая руку для рукопожатия. – И Джонина не надеялся, - бросает на него короткий взгляд.       - Ты спал? – вместо приветствия интересуется Сынвон, бросая беглый взгляд на сына.       - Не спал, - честно отзывается Джонин. – Были дела поважнее.       - Это какие же? – Национальный хмыкает.       - Вверенный, - Джонин, так и не сев в кресло, отворачивается к панорамному окну во всю стену, опираясь ладонями о подоконник и опуская голову. – Джунмён больше не желает им быть.       И повисает тишина.       - Джонин-а… - нарушает её национальный глава. – Что ты…       - Ты не ослышался, пап, - Джонин кивает, не поворачиваясь.       - Вы говорили на эту тему? – вмешивается в разговор и Чанёль.       - И говорили, и скандалили, и ругались, даже истерили, - Джонин снова вздыхает. – Исход один.       - Ну так возьми себя в руки и объясни ему серьёзно что это такое, и чем это грозит, - настаивает отец.       - Он это понимает, - очередной кивок.       - И всё равно требует? – Сынвон хмыкает.       - Он попросил найти альтернативу, - склоняя голову на руки, Джонин дышит глубоко, чтобы немного прийти в себя от усталости.       - Альтернативы нет! – выдыхает Сынвон, повышая голос.       - Вообще-то есть, - выдыхает Чанёль, сплетая пальцы.       - Даже не предлагай этого, Чанёль, - прерывает его Национальный. – Ты слышишь?       - У меня нет другого выхода, - Джонин поднимает голову, вновь глядя через окно на город.       - Есть, - настаивает национальный глава. – Выход есть - вразумить Джунмёна, рассказать ему о последствиях, если он хочет альтернатив.       - Пап, - Джонин поворачивается к собеседникам лицом, встречаясь взглядом с отцом. - Он уже просто не может, - качает головой отрицательно. - Он просто не выдерживает, понимаешь? Это сведёт его в могилу, он просто свихнётся.       - А иначе это сведёт в могилу…       - Отец! – Джонин перебивает, неотрывно глядя в глаза.       - Нет, Джонин, ты не понимаешь, - Сынвон хмыкает, поднимаясь со своего кресла. – Я уже однажды потерял близкого человека – твою мать. Потерял, чтобы получить тебя, и отказаться теперь от собственного сына по законам дома мафии только потому, что он не может своему Вверенному нормально объяснить все последствия – это вверх глупости.       - Дело не в последствиях! – закипает Джонин. – Он прекрасно знает правила, но он не может им следовать, поэтому просит альтернативу. И даже если её нет у дома мафии, я дам её ему.       - Джонин… - вновь подаёт голос Чанёль.       - Нет! – перебивает снова. – Я не спрашиваю у вас, а ставлю перед фактом, как Хозяев до и после меня.       - Думаешь, Джунмён позволит это? – Сынвон присаживается на край своего стола.       - Джунмён не узнает, - отзывается Джонин. – И никто из вас не посмеет ему рассказать, - зыркает он на каждого по очереди, задерживая взгляд на Чанёле. – Я расскажу ему, что нашёл исключение из правил, что выход есть, и когда он спросит вас – вы подтвердите, оба, - взгляд на отца. – Это моя просьба к вам, - кивает. – Как к отцу и лучшему другу.       - Я не буду в этом участвовать, - Сынвон фыркает.       - У тебя выбора нет, как и у меня, - Джонин садится рядом на край его стола. – Как не было и тогда с мамой, - вздыхает с печальной улыбкой, обнимая за плечи. – Но она подарила тебе меня тогда, и ты вырастил и воспитал меня, ты был со мной все эти годы, - улыбается, когда отец поднимает на него взгляд. – А у меня ничего не останется – если его не будет, понимаешь? Мне нечего оставить ему кроме его собственной жизни, кроме его благополучия, уверенности в том, что всё наладится.       - Он не сможет с этим жить, - Чанёль отрицательно качает головой.       - Я всё устрою, - Джонин дёргает плечом. – Он будет считать, что это работа, это переболит со временем, он снова начнёт улыбаться, - Джонин сам ласково улыбается, произнося это. – И если кто-то из вас расскажет ему правду – это в пух и прах уничтожит все мои усилия, значение моего поступка, - напоминает он. Повисает тишина.       - Я дам вам знать, когда всё будет готово, - выдыхает, прижимаясь лбом к плечу отца. – В любом случае благодарю вас, господа, что вы здесь выслушали меня, - уголочком губ улыбается, поднимаясь и поправляя на себе пиджак. – У меня ещё дела в Мапхогу, - информирует. – Ожидайте звонка, - отдаёт честь и спешит скрыться за дверью.       - Чанёль, - Сынвон взыдахет, когда хлопает за Джонином дверь. - Мы не убедим его, да?       - Да, - Чанёль вздыхает. – Кажется, вы воспитали его достойнейшим из Хозяев.       - Но наибольшим эгоистом среди сыновей.

***

      - Бэкхён ещё у нас? – интересуется Джонин, снимая в прихожей пальто и вручая в руки Бонмина, который тянется за ним.       - У нас, Хозяин, - кивает тот. – Наш Вверенный уснул, Каннамгу сидит с ним. Они наверху.       - Понял, - Джонин благодарно кивает да двигает в спальню. – Бэкки, - зовёт шёпотом, находя Вверенного Каннамгу на их кровати с Джунмёном на коленях. Бэкхён распахивает совсем несонные глаза, глядя на него, и коротко кивает в ответ. Осторожно выбирается, с помощью Джонина перекладывая Джунмёна на подушку и кутая в одеяло. Джонин также помогает бесшумно подняться с кровати и выходит вслед за ним в прихожую, чтобы проводить. Бэкхён обувается, натягивает пальто и оборачивается к нему у порога. Делает короткий шаг и вдруг обнимает за плечи.       - Мне очень жаль, - шепчет. Джонин вздыхает и обнимает в ответ.       - Спасибо, что побыл с ним, - отзывается.       - Ты же знаешь, что мне не сложно, - Бэкхён отстраняется и пожимает плечами. – Джонин…- тупит взгляд. – Что будет если…вы не справитесь? Мы уже не справились, - хочется ответить Джонину, но он молчит.       - Надеюсь, до этого не дойдёт, - отвечает он вместо того.       - Доброй ночи, - Бэкхён кивает.       - Доброй, - Джонин открывает ему двери и кивает Юну, позволяя трогаться, когда Бэкхён прячется в салоне машины.       В спальне горит только один ночник, тот, что на тумбочке Джунмёна. Джонин тихо прикрывает за собой двери, выбирается из костюма да принимает душ. Уже в пижаме, он усаживается перед Джунмёном на пол, складывая ладони возле его подушки, а на них подбородок, рассматривая любимые черты лица, ласково прикасаясь к ним взглядом, любуясь, запоминая, чтобы забрать с собой, где бы ни был.       Подаваясь немного вперёд, Джонин прикасается носом к чужому и с лёгкой улыбкой наблюдает, как сонный Джунмён распахивает глаза, фокусируя на нём взгляд.       - Ты дома? – шепчет соня, получая кивок на свой вопрос.       - Поцелуй меня, - так же шёпотом просит Джонин, глядя ему точно в глаза. Джунмён не шевелится с несколько коротких мгновений, но потом подаётся к его лицу и прижимается к тёплым губам едва ощутимым ласковым поцелуем.       - Не оставляй меня, - шёпотом в его губы, чтобы потянуться за ещё одним нежным поцелуем.       - Я с тобой, малыш, - отзывается Джонин, отвечая на него. – Я рядом. Я твой, - уверяет, поддаваясь тонким пальчикам, что накрывают щёку и тянут к себе. Джонин опускается на него сверху, завлекая в поцелуй более глубокий и чувственный, не получая сопротивления, да обнимает худую талию.       Почему-то всю ночь, пока небо не начинает сереть, в коротких перерывах между стонами Джунмён постоянно ловит себя на мысли, что его целуют словно в последний раз.

Продолжение следует...