Наизнанку

/종현 (JONGHYUN) — Elevator (엘리베이터)/ /The Secession Studios — Ash/ Сердце уже совсем сбилось с ритма от ощущения близости Сехуна, от его шепота и дурацкого запаха кокоса, от которого кругом шла голова. Запах Бали. Такой любимый и одновременно ненавистный аромат, такие мягкие любимые волосы. Его волосы… — Ты переходишь границы, Сехун, — прохрипела я, пытаясь взять себя в руки и вынырнуть из прошлого, где меня сейчас отчаянно пытался утопить бывший. Он не был моей первой любовью или первым парнем, но он был тем, кто оставил самый большой отпечаток в моей душе. Заклеймил мое прошлое, заклеймил мое запястье и заставил меня сбежать, сбежать туда, где не будет неуверенности в завтра, где не будет бессонных ночей или равнодушия. И я сбежала к Чонгуку, к тому, кто знал меня даже лучше моих родителей. К тому, кто принимал меня любой. — Давай сотрем границы? — Сехун ни капельки не изменился: все такой же странно холодный и одновременно импульсивный. Такой непонятный и страстный. Кусочек моего прошлого, который так нагло ворвался в мое настоящее, просто сбивая меня с ног своим напором. Я пожалела о том, что любила спать в одной лишь длинной старой рубашке Чонгука, которая пропахла его запахом. Мне казалось, что он рядом, даже если он был в другой стране. Вещь, пахнущая родным и самым теплым человеком в моей жизни. Тем, кто говорил, что я была как кактус раньше, а сейчас — спрятала все свои колючки. Даже у кактусов распускаются цветы. — Ты сходишь с ума. Что на тебя нашло? — грубо оттолкнув парня от себя, сделав шаг назад, наступая в полумраке на разбросанную по полу обувь, испуганно спросила я. Так и хотелось дать себе пару пощечин, чтобы убедиться, что это не сон. Он здесь. В моей квартире. О Сехун, тот, кто был давно в прошлом, но явился в мое настоящее, чтобы снова сжать в своих ладонях мое такое неуверенное сердце. Интересно, будет ли оно кровоточить? Сжимай покрепче, Сехун, можешь швырнуть его на пол, но, прошу, не тяни меня за собой назад. Я не уверена, что могу сказать «нет». Его сильные руки подхватили меня и прижали к стене, отчего мне стало тяжело дышать, и я отчаянно хватала воздух ртом, чтобы унять разбушевавшееся сердце. — Ты убегала, но я тебя возвращал. А потом ты сбежала навсегда, — все еще сжимая мою талию, недовольно протянул он, и в его голосе я услышала разочарование и, кажется, обиду. Он никогда не понимал, чего хотела я. — Ты не был готов к серьезным отношениям. Для меня ты был всем, а я для тебя — красивой картинкой. Красивым дополнением к твоей роскошной жизни. Той, кто согревал тебя ночами. Ты никогда не думал, что я уйду. И я никогда не была для тебя на первом месте. Знаешь, мы слишком разные, слишком, О Сехун. Да, я сбежала, ты прав. Но я устала… Устала быть кем-то безликим рядом с тобой и бороться за твою нежность. Мы никогда не понимали друг друга до конца. Прости меня, но… Это так. Сехун молча дернул мою рубашку, и пуговицы градом посыпались на пол моей прихожей, заставив меня вздрогнуть и испуганно ойкнуть. — Я хочу бороться за твою нежность, — мягко прикусывая мочку моего уха, уверенно произнес О и жадно вдохнул мой запах, а я прикрыла глаза. Сумасшествие. Сехун быстро снял пиджак и отбросил его куда-то в сторону, туда же полетела и бабочка с его шеи, а я замерла, полуобнаженная и полнейшей пустотой в моей голове. Больше всего меня пугало то, что я не хотела его оттолкнуть. От его прикосновений по моей коже словно шел электрический разряд. Моя кожа помнила его пальцы, его мягкие руки, мое тело подавалось вперед, ощущая близость этого человека. Кактус спрятал свои колючки и с Сехуном, что мешало что-то предпринять или изменить в этой ситуации. Бороться за нежность? Прошлое должно быть прошлым, но Се явно так не считал, судя по тому, как он себя вел. Он жадно целовал мою шею и ключицы, не заботясь о том, что на моей нежной коже завтра будут багровые пятна засосов. Сехун всегда называл меня Белоснежкой и любил мою светлую мягкую кожу. Нежно целовал ключицы, пальцами гладил спину и во сне целовал мои плечи. Тогда, раньше… Сейчас же его руки скользили по моему горячему телу, жадно ощупывая пальцами каждый сантиметр кожи. — Пожалуйста, не стоит… — тряхнув головой, с нажимом сказала я, ощущая, как холодные пальцы Сехуна, пробежав по позвонкам, спустились к моим ягодицам, потом мягко сжали их. Он вдавил меня бедрами в стену и довольно протянул: — Наконец-то, — он нежно поцеловал мою щеку и потерся носом о мой нос, а я, казалось, задыхалась. Тонула в его прикосновениях. Во мне танцевала двадцатилетняя Миюн, вся в лепестках сакуры, совсем как той весной, когда я впервые увидела Сехуна. — Скучал, — коротко бросил парень и раздвинул коленом мои ноги, бесцеремонно цепляя длинными пальцами резинку моих трусиков. — Я скучал. Слишком гордая, да? Ты же скучала тоже, я знаю. Знаешь, Париж пуст без тебя, а в Лондоне еще более дождливо, чем обычно. В Риме ты обещала мне, что всегда будешь моей. Обманула? А, Миюн-и? Мне хотелось послать его к черту, хотелось кричать, что я теперь ненавижу Рим и не хочу возвращаться в Париж. И меня бесило, что Сехун был прав. Казалось, он всегда прав, а я — глупая девочка. Та, которая не признавала в нем свободную птицу и хотела посадить его в клетку обыденности. Та, которая хотела стабильности, понимания и чего-то большего, чем дикой страсти и бесконечных терминалов аэропортов. Надоело разрываться между танцевальными залами и залами ожиданий. — Мы слишком разные. Ты сам это говорил, — отчеканила я, хотя мой голос предательски дрожал, выдавая мое волнение. Сехун тихо засмеялся. — Я тебя любил. — Ты любил только себя. — Дура. — Мерзавец. — Любил. Люблю, — уверенно заявил он, словно испытывая меня и проверяя на прочность ту стену, которую я возвела вокруг прошлого двадцатилетней девчонки с пуантами. — Ты врёшь, врёшь и не краснеешь, — разозлилась я, давая ему пощечину и толкая кулаком в его сильную грудь, но ему было ни по чем мое сопротивление. — Ты не можешь знать, краснею ли я, здесь темно, дурная, — уже откровенно насмехался надо мной О, и я замолчала. — Тебе просто обидно, что я с другим, — не так уверенно протянула я, вжимаясь в стену и мечтая исчезнуть. — Мне плевать на твоего очкарика, Миюн, и ты это прекрасно знаешь, — холодно бросил парень, снова прижимаясь ко мне всем телом. Я прекрасно знала, что потом буду безумно жалеть о том, что сейчас происходило в темной прихожей… Сехун отстранился от меня и медленно снял рубашку, оголяя свой торс. О обхватил мое лицо руками, жадно целуя мои скулы, нос и опускаясь к губам, убивая поцелуем все обиды и сомнения между нами. Запах его волос опьянял, кружил голову, лишая сил, чтобы сопротивляться, мешая сказать твердое «нет». Я ненавидела себя. За то, что сейчас чувствовала его в себе. Крепко сжимая руками мои бедра, Сехун неистово терзал мои губы, тихо постанывая сквозь поцелуи. Я обвила руками его шею и закусила свою губу, чтобы не стонать, не кричать, не произносить его имя… — Скажи, что скучала, — вдруг резко сказал он. — Открой глаза, Миюн. — Нет, — смело ответила я, понимая, что вру самой себе, хотя живот стянуло в один тугой узел, удовольствие, граничащее с болью. Удушающая страсть. — Врёшь, — до боли кусая мою губу, недовольно сказал он и тихо добавил. — Скучала ведь. Да? И это «да» прозвучало с надеждой. Также, как и в больнице, когда после первой нашей встречи он спросил: «Ты же еще придешь. Да?». — Скучала, — признала я и, разочаровавшись в самой себе, и открыла глаза. Еще пара минут, последние движения - и наслаждение, словно тысяча маленьких фейерверков, заполнило все мое существо, и я откинула голову назад, довольно выдыхая. Сехун осторожно опустил меня на пол и поправил свои брюки. Я не знала, что сказать после того, что произошло между нами. Мое сознание еще не хотело принимать тот факт, что я переступила недопустимую черту. Изменила. Изменила своему любимому человеку. Мне еще предстояло осознать, что я поступила как последняя мразь, и что я обязательно еще об этом пожалею… — Я разорву ради тебя помолвку, — вдруг выдал он, и эти слова были подобны ведру ледяной воды, окатившей меня с ног до головы. — Что? — хрипло спросила я, кутаясь в рубашку, все еще пахнущую Гуком. А моя кожа теперь пахла Сехуном и сексом. Запах измены? — Ты слышала, не только у тебя свадебные планы, Пак Миюн. Но для меня это лишь формальность. — Сехун, послушай… — страх ледяными пальцами сдавливал мое горло, а мозг отказывался осознавать все происшедшее. — Опять сбегаешь? — насмешливо бросил парень, рукой вжимая мое плечо в холодную стену. — Мы слишком разные, — неуверенно отвечала я, но он ждал иного ответа. — Нам было хорошо вместе, — настаивал Сехун. — Когда мы расходились на время, ты переспал с моей подругой. А потом со своей секретаршей, — кактус снова выпустил свои иголочки, пытаясь больно уколоть О. — Это в прошлом, — раздраженно произнес парень и выругался. — Это был просто секс. Без эмоций. — Давай и это считать сексом без эмоций, — собрав всю волю в кулак, жестко ответила я, понимая, что клубок прошлого подобен ящику Пандоры, который лучше не открывать. — Выметайся. — Но… — его пальцы больно сдавили мое плечо, но я решила идти до конца. — Без эмоций. Секс. Уходи. Когда Сехун громко хлопнул дверью, я устало сползла по холодной стене и разрыдалась. Мне безумно хотелось пойти под душ и смыть все, что осталось на моей коже после этого сумасшествия. Смыть прошлое, смыть свои чувства и растерянность. Я грязная, грязная, грязная… Тихо свернувшись в клубочек на полу в темной прихожей, я до боли кусала свои губы и понимала, что во мне что-то сломалось. И отчаянно молилась, чтобы это всё было лишь странным сном…