400 год Круга Ветра, 12-й день Летних Скал
Он содрогнулся, все мышцы напряглись в ожидании боли, но она не пришла. Постепенно он устал ждать. Тело расслабилось, растворилось в кисельном тумане, порыв затух, волю смыло тяжелыми волнами апатии. Так успокаивал себя растерянный разум, потому что неприкрытая правда была в сто крат ужаснее. Он ничего не чувствовал. Совсем ничего. Ни тепла, ни холода, ни боли, ни удовольствия. Его члены занемели и больше не подчинялись нервным импульсам, он даже не мог понять, осталось ли от него что-то кроме одинокого проблеска сознания, затерявшегося в грязно-белой пустоте. Здесь был воздух. Не свежий и не спертый, не теплый и не холодный, но он мог им дышать. Значит, у него были легкие. Или что-то выполняющее их функции. Его тело существовало. Он обрадовался этому как-то отстраненно, будто знал, что так положено, но особого смысла в самой радости не видел. Туман сгустился, из него выступили десятки крошечных молоточков и вразнобой застучали по вискам. Это было не больно. В первые минуты он чувствовал лишь распирающую щекотку, от которой не получалось избавиться. С каждым новым ударом желание сбежать нарастало, став в конце нестерпимым. Он запаниковал, воображение рисовало облаченного в латы рыцаря, которого колотят по шлему, чтобы свести с ума непрекращающимся звоном. Его разум кричал, звал на помощь, и в момент наивысшего напряжения пелена лопнула. Он вспомнил, что может слышать. Кровь гулко стучала в ушах, заглушая все звуки. Постепенно через битье пульса пробился какой-то повторяющийся писк. Раздался скрип и неприятный скрежет... Память подкинула картинку. Стул! Кто-то встал со стула! Послышались шаги и затрудненное дыхание. Звук отдалился, два раза что-то тихо щелкнуло, и он остался наедине с источником писка. Кто-то навещал его, а потом ушел. Но кто? Кто?! Это больница? Ужасно не хватало зрения. Он попытался разомкнуть веки, но проще было поднять силой мысли каменную плиту. Мышцы его не слушались. Он подвигал глазами из стороны в сторону. Кажется, получилось! Или самообман? Как узнать? Мир вокруг взорвался слепящими красно-желтыми искрами. Он невольно прослезился, с силой зажмурился, а когда сумасшедшее мельтешение прекратилось, на самую малость приоткрыл глаза. Свет резанул с такой силой, что у него снова выступили слезы. Он смежил веки, выждал несколько секунд, а потом открыл глаза полностью. Когда белое марево улеглось, он принялся жадно разглядывать видимую часть своей палаты. Окно напротив кровати наглухо закрывали жалюзи, слева стоял стул, а вот справа... Краем глаза он уловил за стеклянной перегородкой какое-то движение. Одеревенелая шея ни в какую не желала шевелиться, и он скосил глаза, насколько это было возможно. Посреди соседней палаты стоял его отец! Их взгляды встретились, и он прочитал на сильно постаревшем лице целую гамму противоречивых чувств. Несколько секунд отец смотрел ему прямо в глаза, затем отшатнулся, а потом за стеклом появился кто-то третий.***
Леопольд устало вздохнул, в последний раз посмотрел на сына и закрыл за собой дверь палаты. Лео уже больше месяца был в коме, и по словам докторов с каждым днем его шансы очнуться нормальным стремительно таяли. Лео, Лео... Непутевый сын, которого он так мечтал вывести в люди. Хотел дать хорошее образование, удачно женить, пристроить куда-нибудь, раз уж этот обалдуй начисто лишен предпринимательской жилки. А он сбежал в армию. В груди кольнуло, и Леопольд прислонился к стене больничного коридора, пережидая боль. Он сильно сдал после несчастья с сыном. Сердце нет-нет и напоминало о себе, пропал сон, зато появилась отдышка и головные боли. Несмотря на преклонный возраст, Леопольд хорошо помнил свое детство. Помнил мать, выбивавшуюся из сил, чтобы прокормить их троих, помнил, как они чуть не подохли от голода в годы Большого кризиса. Поэтому после свадьбы с Марией он поклялся себе, что ляжет костьми, но вырвет для своих детей место под солнцем. Каждому из сыновей Леопольд хотел оставить какое-то дело. Фрицу он купил сеть мастерских, Лео сам выбрал свою судьбу, неустроенным оставался один Арни. И тут очень кстати подвернулся Окделл. Леопольд работал на совесть, старался зарекомендовать себя с наилучшей стороны. Но Фрицу понадобились деньги, чтобы выкупить акции "РоФл" у кучки миноритариев, и Леопольд, понадеявшись на удачу, перезаключил несколько договоров за спиной Окделла. В первые полгода аферы с контрактами легко сходили ему с рук, но потом Эгмонт заговорил о проверках, и Леопольд вынужден был сыграть на повышение. Если бы все вскрылось, ему грозила бы тюрьма,а его семье - конфискация имущества. Леопольд не мог этого допустить. Бедность была его главным врагом, и в борьбе с ней он готов был использовать любые методы. После смерти Эгмонта наступило временное затишье: Ларак годился лишь на то, чтобы протирать штаны в президентском кресле, но вскоре повзрослел Ричард. Леопольд думал, что водить за нос сопливого мальчишку будет легче легкого, однако со временем Окделл-младший тоже начал что-то подозревать. Вторую аварию Леопольд планировал с тяжелым сердцем. Его старший внук был ровесником Ричарда, и Леопольд чувствовал себя сентиментальным дураком, не решаясь поставить точку в этом деле. Он пробежал взглядом по именным карточкам на дверях ближайших палат. По чистой случайности Окделл с Лео попали в одну больницу, и сейчас остатки совести толкали Леопольда заглянуть в лицо своей несостоявшейся жертве. Далеко идти не пришлось - палату Окделла от его сына отделяла только прозрачная перегородка. Леопольд глянул в конец коридора, на пустующий сестринский пост, и толкнул стеклянную дверь. На изможденном лице Окделла читалось напряжение, как будто он терпел сильную боль. Его глаза беспокойно бегали под закрытыми веками. Создавалось впечатление, что он спит и видит неприятный сон. Леопольд поежился. Неужели произошедшее с сыном - это кара за его преступления? Он глянул через стекло и обомлел. Лео лежал с открытыми глазами и смотрел прямо на него. О Создатель! Создатель! Леопольд бросился к сыну, но не успел сделать и двух шагов. С грохотом распахнулась дверь отделения, и полицейский, допрашивавший его пару дней назад, закричал: - Леопольд Манрик, у меня ордер на ваш арест! Поднимите руки так, чтобы я их видел!***
До кошкиной больницы оставалось еще два квартала, а такси двигалось вперед в час по чайной ложке. Проклятые пробки, будь они неладны! Раймон привстал на пассажирском сиденье, чтобы оглядеть масштабы затора. Улица стояла на всем обозримом пространстве, похоже, впереди была какая-то авария. Когда Дженнифер согласилась повторить свои показания перед судом, он понял, что медлить с арестом больше незачем. Не обнаружив Манрика на рабочем месте, Раймон поехал к нему домой, но там его тоже не оказалось. Хорошенькая рыжая девчушка сообщила, что "дедушка с самого утра уехал к дяде Лео". Пока Раймон выяснял, где сейчас пребывает этот самый "дядя Лео" и договаривался, чтобы ребята из местного участка установили за домом наблюдение, прошло больше часа. Как раз тогда до него дошло, что Окделл и его убийца находятся в одной больнице. Задыхаясь от плохих предчувствий, Раймон рванул обратно в Эпинэ. В аэропорту он взял такси и, ткнув водителю под нос полицейское удостоверение, приказал гнать на всей скорости. А теперь они попали в пробку! - Спасибо, приятель, - Раймон бросил на приборную панель купюру в десять таллов и выпрыгнул из машины на ходу. - Полиция тебя не забудет! Водитель крикнул ему вслед что-то возмущенное, но слов Раймон не расслышал. Он обогнул раздраженно сигналивший "Мориск", поднялся на бордюр и побежал. Прохожие косились на него с недоумением, кое-кто крутил пальцем у виска, но Раймон не сбавлял хода. Он и без того непростительно задержался. Двери больницы разъехались перед ним автоматически. Раймон бросился к лифту, едва не сбив двух чинно беседующих докторов, и до упора вдавил кнопку вызова. Стеклянная кабина ползла вверх со скоростью улитки, этажи сменяли друг друга с величавой неторопливостью. Что за напасть?! А если бы он был умирающим пациентом на последнем издыхании? Раймон сделал несколько глубоких вдохов и постарался убедить себя в том, что его ощущения субъективны, а лифт на самом деле идет нормально. Наконец, дверцы разъехались на восьмом этаже, и Раймон рванулся к заветной табличке "Реанимационное отделение". Сердце екнуло. Он опоздал. Манрик стоял над кроватью Окделла. Ну каков же идиот?! Зачем так себя компрометировать? Неужели обязательно было отключать приборы собственноручно? А он сам? Почему не позвонил Марселю? Напарник мог бы перехватить этого гада у больницы, и новой смерти бы не случилось! - Леопольд Манрик, у меня ордер на ваш арест! Поднимите руки так, чтобы я их видел! Тот изменился в лице, дернулся, как пойманная в мышеловку мышь, и медленно, но покорно поднял руки. - Не кричите! - из подсобного помещения выглянула перепуганная медсестра. - Вы же в больнице! - Клуша! - не сдержался Раймон. - У вас пациента убили!