Когда идешь через ад - не останавливайся

      Киллиан думает, что это утро можно смело поместить в список самых паршивых начал дня под номером два. Все-таки утро, когда он вернулся в Сторибрук, будет удерживать свое законное первое место до конца его жизни (а утро, когда умер Питер, не в счет, потому что он умер вечером, и Киллиан узнал об этом тоже вечером).       Медленно размешивая ложечкой кофе в черной кружке с названием одной из давних рок-групп, он хмуро оглядывает кухонный шкафчик над плитой на предмет чего-нибудь съестного и старательно делает вид, что все нормально.       Все. Нормально.       Ему кажется, что эта фраза вообще никогда не могла относиться к их семье. Все нормально могло быть у кого-то другого, возможно, только до восстания (потому что вероятность, что у кого-то сейчас может быть все нормально, весьма мала), шанс все равно есть. Шанса нет и не было лишь у них.       Дело было не в том, что кто-то из них не любил родителей или друг друга. Они вообще-то образцовая в этом понимании семья. Возможно, только в самом начале. В смысле…       Киллиан болезненно жмурится, пытаясь восстановить логическую цепочку у себя в голове, но головная боль не дает сосредоточиться на своих мыслях даже на секунду.       Он не имеет представления, как должен извиниться перед Питером (или, скорее, как должен не налажать во время попытки извинения), а ведь необходимость в этом была очевидна. Пэн уже давно проснулся, но, судя по всему, решил заключить себя в добровольное заточение. Учитывая, что ПЖЧ не нужна была еда, он мог запросто просидеть там всю жизнь. Ну, или жизнь Джонса, поскольку Питер теперь мог жить вечно (мертвые не умирают дважды).       Киллиан подцепляет свою чашку с кофе за ручку и с мучительным выражением лица бредет в сторону гостиной, чтобы развалиться на диване и некоторое время пролежать без движения. Желательно, все ближайшие сутки.       Но, как ни прискорбно, сделать ему это не удается, поскольку почти весь кофе проливается на пол, когда в неожиданной тишине дома раздается оглушительный звонок в дверь. Джонс матерится, шипит, резко ставит кружку с остатками горячей жидкости на ближайшую тумбочку и отряхивается.       Поток отборной ругани не прекращается всю дорогу, пока Киллиан идет до входной двери, мучается с замком, и заканчивается лишь тогда, когда перед его взором появляется улыбающаяся девушка, учительница младших классов и просто человек добрейшей души — Мэри Маргарет.       — Доброе утро, Киллиан!       Джонс смеряет ее весьма красноречивым взглядом, наглядно демонстрируя, что для него это утро весьма не доброе.       — Чем обязан? — прерывает он затянувшееся молчание, когда понимает, что уносить свои ноги (а это весьма обидно, что все его «тонкие» намеки были проигнорированы) девушка не собирается.       — Питер дома?       Вопрос в такой ситуации возымел такое же действие, что и удар молнией. Киллиан почти чувствует, как остановилось сердце, потом громко и продолжительно неловко кашляет, прикрывая рот обожженной рукой, и хрипло интересуется, слишком явно выдавая фальшь в своем голосе:       — Питер?       — Я волонтер. Присматриваю за ПЖЧ, зарегистрированными в Сторибруке. Тем более, он не совершеннолетний, так что у вас я буду бывать особенно часто…       — О, Боже, просто проходи уже.       Она с радостью принимает приглашение, если это можно так назвать, и проскальзывает за дверь (сегодня слишком промозглая погода: сыро, туманно и холод пробирает до костей), а Киллиан как бы невзначай оглядывает окрестности в поисках случайных зрителей, которые могли бы услышать этот разговор. К счастью, в такую пакостную погоду высунуть нос на улицу решились немногие.       Мэри выглядит аккуратной и домашней, наверное, поэтому она вызывает у людей столько доверия и симпатии.       — Как Дэвид поживает? — все еще не своим голосом интересуется Киллиан и захлопывает дверь, пока девушка мнется на пороге.       — Он знает, — коротко, продолжая улыбаться, отвечает Маргарет, и Джонс с совершенно неправдоподобной улыбкой кивает в ответ.       Кажется, ее невозможно спровоцировать на грубость. Хотя, как правило, у людей просто не возникает такого желания.       Киллиан отстраненно наблюдает, как она снимает перчатки, неловко мнет их в руках, а затем весело интересуется:       — Ну, и где же наш пациент?       — О, — Мужчина неловко трет правую щеку, задумчиво глядя вперед и придумывая достойное оправдание. Этого не выходит, поэтому, натянуто улыбнувшись, он говорит. — Сейчас схожу за ним. Подожди в гостиной.

***

      — Пошел нахуй.       Питер поднимается с кровати и, скрестив руки на груди, медленно подходит к двери, за которой сейчас стоит его «дорогой родственник», что вчера очень четко показал свое отношение к нему.       — Питер, открой. — Киллиан пытается смеяться, но его хриплый смешок больше похож на нервное покашливание. — Ты же не ребенок… Ты же…       — Отъебись, Джонс.       Правда, в противовес своим словам, дверь мальчишка все же открывает. Смотрит на зеленоглазого демона волком, поджимает губы и всем своим видом показывает полную незаинтересованность в извинениях Киллиана. В Киллиане.       Джонс смотрит в его нечеловеческие глаза, не отрываясь, на неестественно бледную, как у мертвеца (ходячего мертвеца) кожу, и чувствует, как внутри закипает кровь. Он сделал это специально. Он его провоцирует.       Неизвестно, сколько бы длилось это противостояние взглядами, но Мэри вовремя его прерывает своим радостным: «О! Вот и Питер».       — Волонтер, — коротко бросает Киллиан в ответ на непонимающий взгляд Пэна. Питер мрачнеет, понимая, что их разногласия, как бы сказала эта женщина, нужно оставить на потом. О, он отыграется, сомнений нет. Однако сейчас…       Питер же послушный мальчик?       Пэн окидывает сожителя еще одним выразительным взглядом, а затем неспешно спускается на первый этаж, вниз, к волонтеру. Чем быстрее она расскажет всю эту чушь, которую, как считает центр контроля за ПЖЧ, необходимо знать бывшему ходячему мертвецу и его родным, тем лучше.       Питер не здоровается с ней, с явным неудовольствием проходит в зал, плюхнувшись на диван, в ожидании скучной лекции. Мэри переводит взгляд на Джонса, с обреченным видом не спеша спускающегося следом, и делает попытку разрядить обстановку:       — Трудный ребенок, ага?       Когда они наконец-то усаживаются (а на это уходит много времени): Киллиан и Питер — на диван, Мэри — в кресло напротив, и девушка убеждается, что напряжение в комнате вызвано совсем не ее появлением (это она понимает по убийственным взглядам, посылаемым Пэном Джонсу и наоборот), тогда и только тогда она мягко начинает:       — Итак, начнем. Меня радует, Питер, что тебя не смущает… твой настоящий облик, но просто напоминаю, что у тебя будет некоторое количество маскирующего мусса и линз. Каждый месяц (а поначалу и неделю) я буду приходить и пополнять твои запасы.       — Я знаю, как ими пользоваться, можете не беспокоиться, — прохладно сообщает мальчишка, скрестив руки на груди, без особого энтузиазма смотря на своего надзирателя.       — Вот и славно! — Маргарет достает герметично закрытые коробки с недельным запасом мусса и, еще одну, с линзами, аккуратно ставит их на журнальный столик и, сцепив руки в замок, внимательно оглядывает собеседников.       — Полагаю, вы знаете, насколько это опасно, и насколько ответственно вы должны подходить ко всем процедурам. Итак, самое важное… — она достает еще одну коробку и выгружает на стол внушительного вида шприц для инъекций и инструкцию, прилагающуюся к каждому аппарату.       — Укол. Вы обязательно должны делать его каждый день в одно и то же время, чтобы…       — Чтобы я не озверел, — сухо заканчивает за нее Питер, не отрывая взгляда от устройства в руках волонтера.       — Да, — бормочет девушка, умело подготавливая аппарат, и резко поднимается со своего места. — Итак, Киллиан, не мог бы ты.?       Джонс удивленно вскидывает брови, оглядывается, видимо, в поисках еще одного Киллиана или кого угодно, лишь бы на него спихнуть все эти обязанности, и неуверенно встает следом, уже понимая, что от него потребуется, но страстно желая ошибиться. Питер сильно хмурится, напрягается всем своим телом, но не двигается с места.       Маргарет встает за диваном, легким движением руки подзывает мужчину и указывает на место рядом с собой.       — Держи, — Киллиан с потерянным видом сжимает в руках шприц и смотрит, как Мэри оттягивает воротник футболки, открывая мертвенно-бледную кожу Пэна и…       — Нет! Мисс, не могли бы вы?.. — парень подскакивает на месте, дергается вперед, противясь тому, что вот-вот должно случиться.       — Питер, ты делал это тысячу раз, не думаю, что…       — Дело не в этом, — мальчишка отрицательно мотает головой, пытаясь выглядеть не так жалко, но уже поздно. — Можно это сделаете вы, а не он?       «Он» в устах Питера звучит как какое-то ругательство, отчего Киллиан неловко топчется на месте, а Маргарет непонимающе моргает.       — Боюсь, что нет… Киллиану в любом случае необходимо научиться делать это, поскольку я не могу приходить каждый день и вводить инъекцию сама.       Питер с опозданием понимает, насколько по-идиотски прозвучала его просьба (если бы он мог, покраснел бы до кончиков ушей от стыда), а потому надолго замолкает, правда, пребывая все еще в состоянии сильного напряжения. Маргарет дожидается, когда мальчишка сядет ровно, а затем повторно оттягивает футболку до такой степени, чтобы стал виден огромный след на позвоночнике, куда и помещается игла.       — Вот сюда, ага.       Она, стремясь быть тактичной, отходит на несколько шагов в сторону и пытается не мешать. Хотя этих двоих она окончательно перестала интересовать.       На несколько секунд Джонсу становится трудно дышать. Вот так. Он просто смотрит на гребаные оголенные плечи парня и понимает, что не то, что сделать укол не в состоянии — он не может элементарно сохранить самообладание.       Киллиан сглатывает и протягивает руки к телу мальчишки, убеждая, что ничего сложного в этом нет.       Нет. Ничего. Сложного.       Когда кожи касаются пальцы Киллиана, Питеру кажется, что они прожгут в том участке дыру или он провалится в бездну, как минимум. Прикосновение оказывается настолько личным и интимным, что становится трудно воспринимать реальность.       Мягко оглаживая кожу рядом со шрамом, мужчина устанавливает шприц и, помедлив несколько секунд, впрыскивает инъекцию под кожу. Питер от неожиданности вздрагивает и болезненно выдыхает, и Джонс обхватывает свободной рукой его плечо, чтобы удержать. Совершенно точно не помнит, как начинает поглаживать в самом естественном порыве успокоить, как скользит подушечками пальцев чуть ниже, чем положено. Совершенно точно не знает, сколько проходит времени, но по собственным ощущениям все это длится вечность.       Говорят, тело обладает механической памятью. От одного прикосновения к Пэну в мозгу оживают в мельчайших подробностях все те случаи, когда он трогал это тело и не только, и совершенно недвусмысленно они отдают сигналом в паху.       — Вот так, ничего сложного, — подытоживает Маргарет и помогает вытащить, а затем убрать шприц обратно на место. Киллиан запоздало убирает руку с оголенного плеча мальчишки и почти физически ощущает, как горит ладонь от такого простого прикосновения к его телу.       Джонс стоит на месте, ощущая, какими ватными стали ноги, и с трудом улавливает смысл слов суетящейся девушки, которая дает последние напутствия перед своим уходом. Заставить себя проводить ее кажется непосильной задачей, но Киллиан все же доходит до вешалки и помогает ей надеть пальто.       — Ну, все, до следующей недели. Не забывайте делать укол каждый день! — она распахивает дверь, впуская холодный, промозглый воздух внутрь, и покидает их дом. Киллиан делает над собой усилие, захлопывает ее и закрывает на ключ, сильно сжимая пальцами ручку. Дождавшись, когда первое наваждение схлынет, он несмело поворачивается в сторону Питера и улавливает в его глазах застывший ужас.       Что-то ему подсказывает, что прощение теперь окажется заполучить гораздо легче, хотя совесть еще долго не может простить его за эту гадкую мысль.       Мужчина делает шаг в сторону сожителя, обращаясь к нему по имени, но тот, очевидно, что-то не так поняв, шарахается от него, как от прокаженного.       — Питер…       — Отвали от меня, — цедит парень и не выдерживает взгляда Джонса, тут же взлетая вверх по лестнице в свою комнату и громко хлопая дверью напоследок.       Киллиан застывает посреди гостиной, на некоторое время погружается в раздумья, а затем, сфокусировав свой взгляд на кружке, идет заваривать кофе заново, чтобы, наконец, нормально позавтракать. Утро определенно оказалось не настолько плохим, каким его сначала назвал Джонс.