***
Питер долго смотрит на белую баночку с маскирующим муссом и контейнером для линз на полочке. Потом — переводит взгляд на зашторенное окно и нетерпеливо оглядывает комнату в поисках каких-либо признаков того, что эта комната не станет его тюрьмой. Не выходит. У него есть тысяча причин, почему он должен послать Киллиана Джонса нахуй. В последний раз. Окончательно. И у него есть всего одна причина, почему он не может этого сделать. И она не о том, что ему семнадцать, и несовершеннолетние ПЖЧ не могут оставаться сами по себе. Он резко поднимается и, преодолев расстояние до двери в три шага, всем телом жмется к деревянной поверхности. Затихнув, долго слушает звуки спящего дома и, когда понимает, что Киллиан все еще дрыхнет, тихо выскальзывает из комнаты. У него, казалось, начинает качать кровь сердце и грохочет в груди так, что Пэн боится разбудить своего «родственника». Только когда на цыпочках преодолевает лестничный пролет, Питер хоть немного расслабляется. Натянув капюшон на голову, он выскальзывает из задней двери и перебежками устремляется подальше от этого проклятого дома.***
Смотреть на свое надгробие — более чем странно. Питер глядит на буквы, выгравированные на граните, складывающиеся в слова, но с трудом понимает их смысл. Как и то, каким образом он в такую рань попал на кладбище. Какого черта вообще надо было выходить из дома? Пэн, раздраженно мотнув головой, словно отгоняя надоедливые мысли, щурится и в последний раз рассеянным взглядом окидывает разрушенную могилу с нетронутым надгробием, после чего разворачивается и бредет в сторону выхода с кладбища. Он точно не знал, зачем сюда пришел, так что вряд ли бы смог кому-либо объяснить и уж тем более ответить на этот вопрос. Питер не успевает сделать и пары шагов, как слышит чей-то приглушенный поток ругани и хриплый кашель. Ищущий любой предлог, чтобы не возвращаться «домой», парень тут же разворачивается и спешно шагает в сторону звуков. Путь не оказывается долгим и очень скоро Пэн видит копошащегося в такой же, как у него вырытой и огороженной могиле бледного светловолосого парня, явно презирающего выдаваемые всем ПЖЧ мусс и линзы. Питер быстро успевает понять, что он зря пошел — встретиться с кем бы то ни было из Сторибрука для него сейчас не лучшая идея. Меньше всего он хочет лицом к лицу сталкиваться с прошлым, которое дышит ему в затылок на каждой улочке этого города. — Эй, ты там? Ты в курсе, что это закрытая территория? Питер громко фыркает. Находит взглядом обладателя голоса среди полуразрушенных могил и нахально, вразвалочку, явно издеваясь идет прямо навстречу к нему. Парень с блондинистыми волосами до плеч неодобрительно косится в его сторону, засунув руки в карманы, и щурится от попадающего прямо в глаза солнечного света. — Здесь вход только для избранных, — делает он вторую попытку, медленно облизывая нижнюю губу, и Пэн, насмешливо приподняв брови, пинает большой ком земли у пустой могилы, в которой парнишка стоит по пояс. — Да что ты говоришь? Парень хмыкает, перекатывая на языке его слова еще с минуту. Неспешно отряхивает широкие штаны цвета хаки от земли под наглым взглядом Питера и резким отточенным движением достает из заднего кармана кухонный нож. — Съебал отсюда по-хорошему, окей? Пэн давит первый же рефлекс своего тела — отскочить, убеждая себя остатками рациональности, что от этого ножа не почувствует даже щекотки. Но парню этого знать необязательно — издеваться над ним было забавно. — Детка, да ты опасный. Солнечный диск только начинает входить в свои права. Висит себе лениво над кронами ближайших деревьев и греет еще совершенно по-утреннему — легко и нежно. Когда он делает выпад, чтобы порезать Питеру ноги, тот подпрыгивает и уклоняется от удара, с трудом удержав равновесие и не рухнув на землю после приземления. Парень стремительно выскакивает из могилы и, перекинув нож в другую руку, начинает с хищным взглядом двигаться в сторону Питера. У Пэна красуется диковатая улыбка на губах, все тело под воздействием адреналина будто оживает и готовится к бою, противник смотрит на него как на ебнутого. Кажется, это идиллия. — Даю тебе последний шанс… — парень даже не выглядит злым. Питеру нравится эта холодная отстраненность, и он не может не попробовать спровоцировать его на эмоции. В конце концов, комок из собственных чувств находится в таком напряжении, что ему просто необходима встряска. — Можешь засунуть его себе в задницу. Срабатывает безотказно. Парень кидается на него с ножом, но Питер, не переставая ухмыляться, уворачивается от удара. Потом — еще и еще от одного выпада. — Надеюсь, зомби ты был получше. — Не называй меня так, придурок, — парень вытирает нос рукавом толстовки, а Питер искренне удивляется. — Почему нет? Это правда. Учись принимать правду, какой она е… Питеру не дают закончить, всем весом врезаются в него и валят на землю, обхватив за пояс руками. От неожиданности он даже не успевает сориентироваться и, упав, выбивает у парня из руки нож. Они награждают друг друга ударами вслепую, возятся на земле, поднимая клубы пожелтевшей пыли, то и дело натыкаются на кресты и могильные плиты. Питер, зарядив парню коленом в нос, предпринимает попытку вырваться, но его перехватывают, награждают кулаком в голову, сдирая слой маскирующего мусса, и… неожиданно отпускают. — Какого хера? Питер непонимающе смотрит в лицо напротив и только сейчас замечает шрам. — Так ты наш? — Какой такой «ваш»? — Ты избранный?***
Вообще-то парнем он оказался, что надо. Зовут его Феликс и, хоть он и не стал бы королем вечеринок со своим эмоциональным диапазоном как у зубочистки, поговорить с ним можно на многие темы. Если исключить то, что он немного повернут на тему ПЖЧ, избранности и восстания (из-за чего, кстати, он заставил Питера стереть эту дрянь с лица и снять и без того испорченные дракой линзы), то, в общем-то, он даже неплох. У Феликса своеобразное чувство юмора, шрам через все лицо, который он получил еще до смерти, и спизженный из дома тетки кухонный нож на случай встречи с неадекватными живыми. Питер находит его идеальным собеседником и весь день они проводят вместе, шатаясь по кладбищу и окрестностям, рассказывая друг другу какие-то факты из жизни. В итоге, домой Пэн возвращается ближе к вечеру. Стоит Питеру только закрыть входную дверь, как Киллиан хватает его за грудки и припечатывает к стене. — Где ты, мать твою, был?! — яду в его шипении может позавидовать любая змея. Парень болтается над полом, не в состоянии встать и оттолкнуть от себя «дорогого родственничка», а потому начинает бессмысленно трепыхаться. — Отвечай, сука. Джонс только сейчас замечает отсутствие линз и мусса, поэтому звереет еще больше. Снова больно бьет Питера спиной о стену, потом под дых, оказываясь еще ближе, чем был. Пэн зло смотрит в его налитые кровью глаза, раскрасневшееся лицо и слышит тяжелое дыхание на своей щеке. — Какое тебе дело? — Мне?! Мне какое дело?! — он задыхается от этой наглости. Питер выглядит не менее злым, но не кричит, а только холодно смотрит ему в глаза, и Джонс не может контролировать бешенство, которое заставляет кровь в жилах достигать ста градусов Цельсия и выкипать без остатка. — Ты… Да ты вообще соображаешь, мудак малолетний?! — Больше тебя, не сомневайся, — Питер нарывается, Киллиан в этом уверен, нарывается самым подлым образом, чтобы ему вышибли последние, еще не догнившие мозги, но он на это не поведется. Мужчина медленно приближается к его уху и, царапая ему щеку трехдневной щетиной, осведомляется: — Сколько раз тебе надо сдохнуть, чтобы ты перестал выебываться? Пэн натягивает колючую ухмылку на пухлые, розовые губы. — Сколько людей тебе надо потерять, чтобы ты начал их ценить? — Я не… — Киллиан чувствует, как буквально задыхается. Он прочищает горло и все еще пытается совладать с голосом. — Даже не смей мне об этом говорить. Это не моя вина. Ничего из этого — не моя вина. — Можешь обвинить меня и прямо сейчас снести мне башку, идет? Хватка становится совсем слабой, и Питер сползает по стене, наконец, уверенней почувствовав ногами пол. Он смотрит с осуждением и без надежды на милость, но Киллиану уже давно не нужна надежда, поэтому он просто сплевывает: — Поебать. На тебя, на то, что ты сделал, на твою вину. — Тогда отпусти. — Поебать, — с нажимом повторяет мужчина и продолжает, угрожающе нависнув над Питером. — Но выйдя в таком виде, ты меня подставил. Если тебя кто-то увидит… — О, — перебивает Питер с доброй порцией яда, — я постараюсь светить только своей размалеванной рожей, если тебе так хочется, урод. Если это все, убери свои руки и отъебись от меня. Когда парень отталкивает Киллиана и убегает, раненой птицей взлетев по лестнице, тот чувствует, что не был таким размазанным и разрушенным изнутри никогда в жизни.