Ожившие

      Сугавара Коуши был на первом году обучения старшей школы Карасуно, членом разваливавшегося волейбольного клуба, когда получил первую чужую метку.       Это было на уроке современной литературы. Прямо перед ним сидел Дайчи, и Суга смотрел на его спину. Вспоминал об атмосфере в команде, о том, что каждый раз падать от бессилия собственного хочется, вспоминал взгляд Савамуры, вымученную улыбку — они пришли в самый неподходящий год для команды. Но кто, если не они? Возможно, им удастся поднять команду с колен, вновь собрать крылья по осколкам.       Дайчи был надёжным. Из тех, кто, поднабравшись опыта, мог стать опорой. И спина у него, несмотря на возраст, уже широкая.       На щеке что-то нестерпимо жглось.       Асахи был неуверенным — с его-то внешностью иметь такую натуру стыдно, — Дайчи, казалось, всегда оставался спокойным и собранным. Что бы им не приходилось терпеть, делать, он оказывался тем, от кого можно получить поддержку. А ещё у него милое лицо. И волосы такие короткие, хочется пропустить между пальцев, потрепать по голове, чтобы смутить его.       Суга почесал щёку. Неужели на солнце сжёг? Да ну, ерунда какая-то.       Соседка справа — у неё были слишком растерянные глаза и по-забавному открывшийся рот, словно чем-то сильно испугана или обеспокоена — толкнула Сугавару и, когда он обратил на неё внимание, начала тыкать в свою правую щёку со слишком большим остервенением, при этом прикрываясь учебником. Суга пожал плечами и покачал головой, мол, ничего не понял. Тогда она передала исподтишка небольшое зеркальце и указал снова на свою щёку, а затем на него. И шёпот — преподаватель по современной литературе был очень строгий, не терпящий любого шума на своих уроках — с небольшим придыханием: "Метка".       Твою мать. Чёрт.       Как Коуши не выронил зеркало из рук, он не знал. Просто посмотрел на соседку испуганным взглядом, прося о помощи.       А метка такая, что сразу понятно, в кого влюбился. На щеке. И как же её спрятать?!? Как его вообще угораздило влюбиться первый раз вот так просто?! Стая ворон, небольших и полностью чёрных, на правой щеке отражалась от лежащего на парте зеркала. У Суги в глазах — ужас, он прикрывает щёку рукой, потому что обладатель такой же метки сидит прямо перед ним.       Соседка подняла руку и выкрикнула о том, что Сугаваре плохо, можно ли им выйти, а затем практически насильно подняла парня и прикрыла его с правой стороны собой, ведя куда подальше из класса. Дайчи встрепенулся, обеспокоено посмотрел на товарища по команде, ища в нём источник недомоганий, но Коуши смог махнуть рукой и даже выдавить из себя улыбку. Всё нормально. Всё нормально, просто я пару секунд назад окончательно в тебя влюбился. Всё нормально, просто у меня твоя метка на щеке.       Бывает же, да?       Девушка стояла рядом с ним в мужском туалете, придерживая за плечи — ну не сможет же он утопиться в раковине, в самом деле? — пока Коуши тёр свою правую щёку изо всех сил. Пусть исчезнет. Пусть растворится под кожей. Пусть это будет ошибкой.       — Не волнуйся так, со всяким бывает. Вот, держи, потом отдашь. Я не могу здесь постоянно находится. Удачи, — она поправила за ухо чёрную прядь, стрельнула взглядом и ушла, легко прикрыв дверь. Голос у неё был тихий, но подбадривающий, словно сам доносит весь смысл до тебя, без твоего участия. Маленький носовой платок остался в руке.       Суга не сможет появиться завтра в школе — нет, только не с татуировкой другого парня, друга на собственной щеке. Дайчи сам иногда шутил, что пошёл в Карасуно по зову своей души — знак свыше, что она обрела такую форму на коже. Практически все его знакомые знали, как выглядит метка Дайчи. Да и просто так появиться с татуировкой на самом видном месте — словно ты хочешь, чтобы все узнали, чтобы все увидели, чтобы все завидовали тебе — уже весьма паршиво.       Коуши продолжал тереть щёку, оставляя красные полосы на белой коже, и смотрел на себя в отражении зеркала.       У него самого была весьма странная метка — рисунок моря во время начала бури. Линии были нечёткие, зелёные-изумрудные, расплывчатые, ничего особенного. Зато эти вороны... Они были красивыми, у них в перьях ветер свистел, они летели по твоему телу, словно душа пыталась взывать вверх. По-уличному красиво и... Возможно, круто? Татуировка Савамуры была чёткой, чёрной, и перья у птиц вырисовывались цветом бездны. Сугавара ухаживал бы за ней, лелеял и дорожил, но пусть бы они переместились хотя бы чуть-чуть, в другое место — эта метка станет самым дорогим сокровищем.       Суга задумчиво водил пальцем по чёрным линиям. Раз, два, три, четыре, пять, шесть и семь. Настоящая стая.       Внезапно — шум ветра в ушах, ритм сердца бешеный, холод по всему телу, а под пальцами — вороны летят. Махали крыльями, гаркали — они больны ветром и свободой, — сверкали своими чёртовыми глазами и следовали за указательным пальцем, на шею, за ключицу, на грудную клетку к сердцу, чтобы чувствовать ритм и летать над морем. Суга слышал каждый взмах, каждое дуновение ветра, чувствовал под кожей движения сильных крыльев, видел это перед собой в зеркале.       Боже.       У него в руках, под кожей, воплощение души любимого человека. Он двигал её по собственному эгоистичному желанию, ощущал все его эмоции, и...       Коуши улыбался широко-широко, до капелек слёз в уголках глаз.       Слов нет.       Оторвав указательный палец от кожи, парень наблюдал, как вороны застыли в совершенно новом положении, словно на их пути был сильный ветер — Суга готов поклясться, что где-то в этот момент метка на задней стороне шеи одного очень обеспокоенного человека изменилась. Интересно, Савамура это почувствовал? Во всяком случае, он точно пойдёт в медкабинет после урока и, не найдя своего друга там, пойдёт в туалет. Коуши задумался. Не найдёт здесь, пойдёт на крышу. Прошло всего ничего, а его уже знали, как облупленного.       Это вызвало маленький смешок.       Старшеклассник застёгивал рубашку обратно под горло, на всякий случай, когда кто-то зашёл в туалет и встал позади него, пытаясь положить ладонь на плечо в утешительном жесте. Коуши увернулся моментально.       — Суга? С тобой точно всё в порядке? Тебя не было в медпункте, поэтому я...       Суга не мог подавить улыбку, не мог сдержать немного нервный смех. Как во всех этих ситуациях с важным поворотом в жизни, когда думаешь: "А как мне реагировать на такое, а?". Простые метки не имели никаких свойств — их точно нельзя было сдвинуть под кожей, и уж точно они не оживали, и совсем не могли вызывать эйфорию, — зато парные, когда не только его татуировка на твоём теле, но и твоя на его, имели необычайные способности. Таких, у кого метки были не просто рисунками, называли соулмейтами.       Родственные души. Они родственные души.       Чёрт возьми, можно уже плакать?       У Савамуры красивые-красивые тёмно-карие глаза — бездна, — в которых, когда он волновался, землетрясение. У него слишком отточенные скулы и твёрдый подбородок, а ещё губы, сухие очень губы.       На самом деле удивительно, что эта чёртова стая чернявых клякс не вылезла на его коже ещё раньше, при их первом знакомстве.       — А, нет, не волнуйся, всё в порядке, — Суга улыбнулся с дружеской нежностью и похлопал свою родственную душу по плечу.       — По тебе не скажешь, у тебя щёки красные. Точно не температура? — чужое (родное) лицо приблизилось, а тёплая ладонь легла на лоб. — Если у тебя температура, то почему ты здесь? Я думал, что тебя отведут в медкабинет... — Сугавара перехватил вторую руку, которая тоже с весьма странной целью надвигалась на него как смертный приговор. Не надо трепать его по голове, и так волосы выглядят неформально из-за цвета, а с кипишем вместо причёски ходить вообще не хотелось.       Свист ветра. Трепет крыльев. Гарканье. В голову ударил поток воздуха, прямо в сознание, а в носу стоял запах моря.       Коуши ощутил, как под кожей вороны полетели наверх, обратно к щеке, видимо осознав приближение родственной души, той части, от которой отделились.       Парень набрал побольше воздуха в грудь, выдохнул и успокоился.       — Не мог бы ты убрать свою руку от моего лба? Со мной правда всё в порядке, не волнуйся. Просто... — первый ворон показался на скуле, махнув крылом, — просто получил свою первую метку прямо во время урока. Представляешь? — птицы шумели, орали, роняли перья и кружили по щеке, иногда залетая на лоб, к тому месту, где было тепло чужой ладони. — С такой... активной меткой не явишься на урок.       Суга улыбался тепло, нежно, вкладывая каждый раз все свои лучшие эмоции даже в вымученное растягивание губ, но сейчас — это улыбка, в которую он вложил всего себя. Он состоял из этого чёртового счастья, которое кровь делало тягучей, а голову свободной от мыслей, в груди вместо воздуха ветер; душа летала.       Дайчи запомнит эту улыбку до конца своей жизни. Потому что то море на лопатке вдруг стало дышать, жить, биться о неимеющиеся берега волнами и греть. Потому что видеть на дорогом и любимом человеке свой знак, видеть знак живым, вести по коже — нечто волшебное. Потому что объятье и странное мычание в шею, слегка намоченная рубашка кажутся донельзя романтичными и нужными именно сейчас.       Ладно, возможно, сколько бы они не говорили про романтичность объятий, но оба вышли с засосами на шее.       — Ох-хо-о-о, это было так обязательно? — Суга пытался прикрыть шею рукой, потому что на том самом месте трещали вороны и улетать не хотели никак. Уже полчаса.       Дайчи хмыкнул, показательно потёр свою шею и улыбнулся, смотря куда-то в сторону. Ему теперь можно так делать. Такие проказы грели душу.