Ожившие

      Солнце. Большая, ослепляющая энергией звезда. Солнце яркое, тёплое, жёлтое-оранжевое-красное, жизнерадостное, а его лучи проникают под кожу и греют своим теплом, которое проходит огромное расстояние. Кагеяма знал, что ближе к солнцу — холоднее.       У Кагеямы просто солнце на лопатке, так случилось, вот так бывает — и там всегда холодно. Там мороз иглами прожигал кожу, мышцы, кровь, кости, пытался добраться до сердца и прожечь, нет, выжечь дотла без остатка по кусочкам, маленьким кусочкам, чтобы незаметно было. Тобио не поддавался. Тепло на ладонях от удара по мячу согревало лучше всего.       Собственное перо с красной нитью судьбы — эй, где тот самый человек по другую сторону этой чёртовой нитки? — его собственная метка была ни на что негодной, не защищала от пронизывающих игл, была бледной и еле различимой на фоне довольно белой кожи парня, словно выгорая под солнцем. Возможно, нить сквозь грудную клетку, через сердце, проникала на кожу спины, тянулась к солнцу и сгорала, постепенно утаскивая за собой остальную татуировку.       Хината не был холодным. Он не был и горячим. Он был ослепительно ярким, как и положено солнцу. Солнце греет только летом; зимой и летом оно слепит твои глаза так, что ты теряешь зрение. Шоё, вероятно, делал то же самое с Кагеямой. Сверкал своими чёртовыми карими глазами, улыбался как-то по-солнечному (чёрт, даже его волосы были рыжими, а это что-то да значит) и прыгал высоко-высоко, чтобы быть подальше от земли. Солнце от Земли же далеко, солнцу так положено.       Тобио не заметил эту чужую метку на своём теле сразу же — вполне вероятно, она там была с первой их встречи, всё может быть, — поэтому растерялся. Как давно он был влюблён в этого придурка? И был ли влюблён? Связующий ощущал себя маленьким птенцом, который, увидев первое живое существо в жизни, посчитал его мамой. Так и он, ощутив поддержку за спиной и проведя с кем-то настолько удачную атаку, влюбился по самые уши?       В любом случае, его всё устраивало. Даже если он и был влюблён, парню это было неинтересно. Достаточно того, что есть сейчас.       Точно ненужно. Ненужно. Не... нужно. Нет, нужно.       Ненужно.       У Хинаты перо с длинной красной нитью на бедре стало выцветать — обидно до зажмуренных глаз и закушенной губы. Воронье перо появилось там сравнительно недавно, но уже стало родным и нужным, щекоча кожу и хлестая в нужные моменты. Шоё любил играть с красной нитью, протягивая её от основания по ноге и обратно, потом на грудь, на руки — нить была действительно длинной, — и завязывал узелки, бантики, вырисовывал разные фигуры и рожицы.       Он тогда думал, что это точно метка Кагеямы, и не мог сдержать смех. Докатился. Влюбиться в Короля площадки, который даже улыбаться, не ухмыляться, не умеет.       (Возможно, у него были мечты о том, что, сказав про свою метку, он заставит его улыбнуться радостно и открыто, а затем заставит повторить, и снова повторить, и так улыбаться Кагеяма будет только ему, он научит его. Это та мечта, при которой складываешь кончики пальцев правой и левой руки и пытаешься скрыть лицо, ведь улыбаешься глупо.)       Шоё хотел признаться этому мрачному парню, нет, хочет признаться и признается. Пусть понесёт ответственность за то, что испоганил его тело, в конце концов! Хинату пробирало на дикий смех во время таких мыслей. Он влюбился первый раз. Шоё, возможно, любил. Центральный блокирующий любил связующего не только на площадке и не только за эти чертовски точные пасы. За его стремление к саморазвитию, за его поведение, за его мысли, за его жизненные позиции, за его характер (возможно?), но, скорее, его целиком. Вся эта совокупность качеств и навыков — Кагеяма.       Когда к нему пристали в раздевалке — эй, этим людям вокруг него по пять лет? — Хината немного разозлился. Какое кому дело, был ли он влюблён? Это ведь никак не отражается на его игре или синхронности с командой, так что делиться чем-то таким просто смысла не имеет. Он показал солнце на коленке и сказал, что не интересуется этим. Тсукишима посмотрел на него в этот момент с явным раздражением. Но, на самом деле, странно, что его татуировку никто не видел — колено вполне себе видное место.*       А ещё паренёк с радостью насмотрелся на природную татуировку человека, в которого влюблён. У Кагеямы перо находилось рядом с сердцем, а нитка запуталась в какой-то странный маленький клубок, который словно выражал чувства самого обладателя.       — Ладно, ребята, пялиться так на чужие метки неприлично, и это я тебе говорю, Танака. Просто представьте, что будет, если она поплывёт под вашим взглядом? В конце концов, я надеюсь, в нашем клубе не все такие уж безнадёжные, — Сугавара вздохнул, расстёгивая все пуговицы на рубашке, затем снимая её, и спиной ощутил давящую атмосферу приближения чего-то ужасного.       — В смысле поплывёт? — голос Нишинои раздался слишком низко — в плане высоты — даже для его роста, а остальные продолжали вторить. Шоё присел рядом с либеро для слушания новой и очень познавательной лекции, и, нет, он не пытался унять дрожь после соприкосновения ногами голыми участками кожи с Тобио. Он в ней тонул и грамотно скрывал.       — Ну, знаете, бывает так, что метка проявляется ну на совсем уж неприятном месте...       — На лбу?       Коуши передёрнулся.       — Да, например там. Так вот. Если метки парные, а люди знают, что влюблены друг в друга, то знаки окрашиваются более ярко и плотно, ещё их можно передвигать по собственному желанию в любое место. Конечно, это требует огромных усилий, да и не у всех срабатывает, и вообще, такое, похоже, действенно только у соу... — оставшиеся слова потонули в мальчишеском гомоне, но кое-кто из первых рядом сумел заметить, как их семпай сделал лицо на подобии "Как же с ними сложно".       — А вы откуда знаете, Сугавара-семпай? — у Хинаты вырвался вопрос невольно, но он всё равно поднял руку прежде, чем его задать. Ещё он невольно толкал пяткой ногу Кагеямы, чтобы тот прислушался хоть к какой-то части лекции, потому что тот практически отсутствовал в реальности и налаживал связь с космосом — его задумчивое лицо немного пугало.       — Некоторые скелеты в шкафу должны оставаться там же, Хината.       Когда их отослали на тренировку, центральный блокирующий немного задержался у прикрытых дверей раздевалки и не отозвался на крик "Придурок, давай быстрее!". Ему нужно было кое-что спросить позарез. Подслушивать он совсем не хотел. Правда-правда. Так получилось.       — Суга-а-а, — на выдохе и с лёгкой податливостью голос капитана звучал непривычно и не для чужих ушей, — ты не слишком им много... нет, мало рассказал?       — Ещё чего! Не хотят слушать до конца, так не надо. Я им не мама, чтобы объяснять все тонкости связи и родственных душ, — связующий по-детски фыркнул и с резким шорохом отвернулся от Дайчи, хотел уже выйти, когда увидел рыжую макушку прямо за приоткрытой дверью. — Хината? Ты что-то забыл? — тон семпая сразу смягчается, и Шоё, если честно, немного пугала эта быстрая перемена интонации и заставляла думать на тему лицемерности или слишком хорошей актёрской игры вице-капитана.       — Нет, я спросить хотел, можно?       Коуши подошёл ближе и прислонился к косяку, закрывая всем корпусом тень Савамуры в самом углу комнаты. Хотя это было уже бесполезно, да? В любом случае, без давящей ауры капитана говорить такому ребёнку будет проще.       — Конечно, спрашивай.       — А что значит исчезающая метка? То есть, бледнеющая.       Страх за члена команды. Страх за друга. Страх, будто за собственного ребёнка. И немного лукавства в самых дальних искрах глаз, которые Шоё увидеть не смог.       — Тебе срочно надо обратиться к врачу, Хината. Понимаешь, это очень серьёзно. Если метка тускнеет, то значит что-то не так со связью с твоей родственной душой или у кого-то из вас начался синдром отрицания. Такое смертями заканчивается, Хината. Об этом не семпаев спрашивают, а врачей! У тебя точно ничего не болит? Кровь из носа не шла? — Сугавара не тараторил, но выпаливал слова быстро со слишком обеспокоенным выражением лица, при этом пытался проверить температуру лба с помощью своей ладони и много... дёргался? От такого кружилась голова.       Хината отшатнулся от явно перебарщивающего с заботой человека напротив него и сумел промямлить только:       — Нет, я... я... не для себя... Спасибо большое! — и рванул к спортзалу.       — Суга-а-а, — второй раз за пять минут имя с этой интонацией был рекордом всех времён, — ты не был слишком жесток?       — Им полезно будет, — Коуши немного прищурился и склонил голову набок, во рту прикусывая свой собственный язык, чтобы сдержаться от ещё нескольких комментариев. И вышел на улицу. — К тому же я ни разу не соврал. С этим действительно не шутят. А что будет, если метка Кагеямы исчезнет? Думаешь, это не отразится на нас всех? Эх, пора юности... — Суга посмотрел на небо, прикрыл глаза для более чёткого воспоминания картин с первого года старшей школы.       — Не надо говорить так, будто мы с тобой какие-то старики.       Связующий не в основном составе зашёл в спортивный зал как раз тогда, когда Тсукишима пытался мысленно убить Хинату за мяч, врезавшийся в его родной белобрысый затылок. Хинате, впрочем, было даже всё равно и свою рыжую голову не жалко — его больше Кагеямы уже никто в жизни не напугает.       Шоё, возможно, действительно плохо учился. Очень плохо. Но два плюс два складывать умел. И в принципе был социальным человеком, поэтому замечать нечто, связанное с людьми, у него получилось достаточно легко. Они с Кагеямой — родственные души? Бред. Встретить свою родственную душу в их возрасте — нереально, как в общем встретить свою родственную душу за свою жизнь было практически невыполнимой задачей. Больше 80% населения умирали не со своими соулмейтами (вполне счастливыми), это им на уроках рассказывали. А чтобы вот так просто? Встретиться на волейбольной площадке, разделить одну школу, клуб, увлечение, смысл жизни, воздух? Не может им так повезти.       — Что, лекция Сугавары-семпая не выходит из головы? Точно, куда там таким волейбольным маньякам познать все возможности парных меток. Вы то сами не способны влюбиться, — Тсукишима вышел из раздевалки и закрыл дверь с громким стуком, Ямагучи выбежал следом с двумя портфелями. Хината воспроизводил их образы в памяти и думал, что вот они, скорее всего, могли бы быть родственными душами. Тсукишиму другой бы не выдержал.       Кагеяма ещё мрачнее обычного шёл рядом и своим молчанием словно морозил воздух — а вечерами летом, когда солнце село, не тепло. Вообще, что этот высокий блондин себе позволяет?! Ничего не знает ведь толком, а лезет со своими глупыми замечаниями, которые пропитаны сарказмом.       У Тобио, кажется, рука отнималась от холода, что шёл по лопатке в плечо, предплечье, кисть, до самых кончиков пальцев. Он удивлялся, как мог сжать лямку сумки — рука и впрямь не чувствовалась. Чёртова метка! Как же было бы хорошо, если её там не было. Этого яркого солнца со всполохами пламени, которое Кагеяма изучил вдоль и поперёк. А если... И Хинаты бы не было?       Связующий на секунду покачнулся, закатывая глаза, но тут же пришёл в равновесие. Брр, голова закружилась на пару мгновений — перетренировался, похоже. Хотя ничего особенного не делал, всё как всегда.       — Кагеяма? — голос слишком обеспокоенный, без обычной живости и переваливающей через край радости, поэтому ввёл в ступор. — Чёрт возьми, у тебя же кровь из носа идёт! Ты что, совсем уже на голову больной? Мячом попали и сотрясли то, чего не было? А если у тебя сотрясение мозга?! Кто связующим будет, кто пасы будет отдавать? У нас же скоро лагерь... — запихивая в кровоточащий нос свой собственный платок и не давая вставить хоть слово отрицания, Шоё насильно заставил Кагеяму сесть на бордюр возле дороги и немного посидеть. — Голову только не запрокидывай, а то в горло затечёт.       — Придурок Хината, ты мне не мать! — Тобио попытался огрызнуться и резко повернул голову в сторону, тут же почувствовав, как кровь полилась ещё интенсивнее.       — А-а-а! Твою же направо, не открывай рот! У тебя зубы в крови! Сплюнь! — после третьего плевка куда-то в траву, рыжая мать продолжила: — А как мне ещё себя вести, если у тебя ни с того ни с сего начинает кровь течь из носа, а ты даже не замечаешь? Только не умирай, ладно?       — Дурак, не умираю я!       — Вот когда твоя метка полностью пропадёт на коже, ты точно так же истончишься в этом пространстве и исчезнешь из нашей вселенной... — парень продолжал что-то шептать с пустым и даже безжизненным лицом, отвернувшись в сторону. Кагеяма, как следует прицелившись, кинул в мусорное ведро испорченный и не подлежащий восстановлению алый платок.       — Э? Выражайся яснее, тебя даже не слышно. В любом случае, со мной уже всё хорошо, так что...       — Я говорю, что у меня твоя метка на коже стала резко тускнеть! — Хината зажмурился, сжал кулаки и немного подпрыгнул, когда прокричал фразу. Пусть до него хоть так это дойдёт. — А она мне нравится, — уже гораздо тише и с высоко поднятой головой. — Ты ведь мне врёшь. Что-то точно с тобой случилось.       В тот момент они оба готовы были поклясться, что внутри них взорвалось солнце. Яркое, безудержное, очень горячее и необъятное, расплёскивая пламя счастья по каждой клеточке тела и въедаясь в него, отменяя земное притяжение и перенаправляя силу к человеку напротив.