***
Ему казалось, что внутренности связали в узел, а этот самый узел пытались вытянуть через глотку наружу. Мьон с отвращением мотал головой, пытаясь прогнать туман, стоявший у него перед глазами. Смутный образ незнакомца подергивался где-то в углу комнаты. Изредка на нем поблескивало железо, а со стороны, где-то на улице, слышалось воронье карканье. Единственное, что радовало мага, так это чувство боли. Если больно, значит, живой и могу двигаться… наверное, — подумал торговец, ещё раз тряхнув головой. На этот раз картина стала яснее, и темная фигура незнакомца приобрела привычные человеку цвета и формы. Заметив осознанный взгляд, Миша резко встала. Она плотно сжимала в руке топор и была готова в любое мгновение нанести удар. Ей так и не хватило смелости отрубить кисть мага. Переливчатый звон, усиливавшийся при её приближении, сильно напрягал девушку, и она невольно вспоминала механизм живых взрывчаток, когда те за пару секунд до взрыва начинали противно пищать, а затем разносили вдребезги даже каменные дома. — Имя, — прошипела Миша, прижимая тупую сторону топора к горлу мага. — Мьон, а вас? — он попытался улыбнуться, за что нечто тяжелое врезалось в скулу, распоров кожу рваной линией. — Скажи мне, Мьон, — Миша с силой надавила рукоятью оружия на торс мужчины в том самом месте, где была татуировка, — что означает этот символ? Понимая, что от его ответа многое зависит, Мьон решил не говорить, что получил наколку из-за обычного спора в академии. Он прищурился, всматриваясь в лицо незнакомки. Это была женщина не старше двадцати лет с маленькими черными глазами и желтоватой кожей. Под глазами красными линиями были выведены символы, а переносица скреплена странной металлической пластиной, словно её нос неоднократно подвергался переломам. По мнению Мьона, девушка выглядела как типичная представительница бандитской организации, а красные символы на коже лишний раз доказывали, что она была связана с преступным миром. Такие метки ставили ворам и убийцам, которые попадались орденам паладинов Таморан, но каким-то чудом сбегали от плахи. Паладины не имели власти отнимать жизнь и потому ставили клейма позора, а затем отвозили в города для суда, но по дороге могло произойти очень многое. Не придумав ничего лучше, Мьон решил на ходу сочинять историю. — Это знамя моего дома, — ответил маг. — Не слишком ли ты темный для солнца? — она дернула за один из темных локонов, и Мьон невольно скривился. Впервые он пожалел, что отрастил волосы длиннее собственных ушей. — Таких, как ты, в Гартии пруд пруди, — фыркнула Миша. — Правда, они куда выносливее и внимательнее, так что не спят под деревьями с маленьким ножичком в сапоге. Женщина ухмыльнулась, довольно отметив, что оказалась права. Одно название недогосударства из трех городов ненавистью отражалось на лице мага. Однако, подняв глаза выше, она на мгновение выдала себя коротким, но встревоженным взглядом. — Что за безделушка? — Пояс верности, — фыркнул Мьон, усиленно отгоняя от себя все связанное с родиной. — На руке? — Ну, он универсальный… безопаснее, если на руке. Мьон сам до сих пор не мог понять, почему не может сохранять равнодушие, когда говорили о его доме, даже просто упоминали название. Одно слово «Гартия» — и Мьон вновь чувствовал, как на спине гудят шрамы от кнутов. Он долго путешествовал в одиночестве и ему неоднократно приходилось иметь дело с разбойниками, городскими воришками и даже убийцами, но ничего из этого не могло сравниться с самой первой болью. Боль, которую причинила родная кровь. Миша застыла на месте. Она смотрела на окаменевшее лицо мужчины так, словно не могла выбрать, каким именно способом расшевелить заложника. Женщина знала, что пленника сворачивает от тошноты, и он до сих пор не видит четко, по крайне мере, она так считала, так как в полностью черных глазах трудно было разглядеть зрачки. У решетки, что заменяла окно, что-то звонко брякнуло, и девушка отвлеклась. Мьон тоже повернул головой в сторону шума, но увидел только темно-серый силуэт размером с мяч, который быстро скрылся за одним из ящиков. Миша мгновение вглядывалась в темноту и резко развернулась к магу. — Твоя специализация, маг? — прорычала она с такой злобой, словно Мьон уже попытался сбежать. — Дух, — выдохнул мужчина, уже догадавшись, что темный образ был обычной птицей, и, будь он Ловчим, то вполне мог бы перенести себя в тело животного и сбежать. Миша недоверчиво нахмурилась, но ничего больше не сказала. Она отошла к двери и, пару раз щелкнув щеколдой, зазвала в помещение двоих в латных доспехах. — Следите за пленником, я прибью птицу, пока она не принесла нам покойников. — Суеверная же ты, Миша, — усмехнулся один из стражников. — Этот, — она злобно дернула рукой в направлении Мьона, — маг. Я многое слышала о их дружбе с лесными тварями. Двое послушно встали по обе стороны от столба, пока Миша с факелом удалилась в угол комнаты, где спряталась птица. Один из стражников приподнял забрало шлема и всмотрелся в погнутую решетку окна. — Я же три дня назад новую поставил… Послышались воронье карканье и удар топора о дерево. Факел, что держала девушка, укатился в сырой угол и затух. Прошли мгновения, но ни ругани девушки, ни шума от последних взмахов крыла не было слышно. — Ты все? — спросил второй стражник, все это время следящий за поведением мага. Не услышав ответа, он задал вопрос ещё раз и на этот раз встревоженно переглянулся с товарищем. Они вынули мечи. Мьон ощутил слабый кислый аромат, но тот сразу же смешался с сыростью комнаты, так что маг так и не сумел что-либо понять. Он знал только то, что появился шанс сбежать. Стражник осторожно двинулся к ящикам, когда второй обошел столб, все ещё присматривая за магом. Мужчина прошел за ящики, то и дело приподнимая руку вверх, чтобы его товарищ видел, где тот находится. Он подобрал погасший в луже факел. — Что там? — Ничего, — хмуро отозвался стражник, отбрасывая в сторону факел. Мужчина не понимал, что произошло. Ни тела, ни птицы он не нашел, и винить в случившемся оставалось только прикованного к столбу мага. Стражник пошел обратно, попутно обнаружив всаженный в ящик топор. Мьон все больше уверял себя в том, что свобода близко, хотя и не забывал о возможных намерениях убийцы пришить всех в темнице. Кисло улыбнувшись, он обернулся к стражнику, чтобы спросить про решетку, но так и застыл с застрявшим в горле вопросом. Позади стражника возвышалась темно-серая тень, в образе которой местами проскальзывали вороньи перья. Широкие, слабо мерцающие белым глаза обратились к магу, и Мьон был готов поклясться, что ему подмигнули, хотя из-за отсутствия зрачков он даже не понимал, действительно ли существо смотрело на него. Существо мгновенно проникло в щели доспехов, и стражник, слабо дернувшись, но не успев издать даже звука, склонил голову. Тень вновь выскользнула и, поддерживая за плечи, оттащила тело человека к стене за одну из камерных решеток. Второй стражник вынырнул из кучи ящиков и, не обнаружив друга, сразу же напрягся. — Где второй? У Мьона от только что увиденного зрелища пересохло в горле, и он сумел пробормотать что-то невнятное. Мужчина в два шага приблизился к магу и с силой заехал тому кулаком по лицу. — Что ты сделал?! Торговец слабо мотнул головой, не в силах выдать что-нибудь мало-мальски адекватное. Он скривился от острой боли в виске, но все же посмотрел на взбешенного стражника. За его спиной возвышалась тень, и Мьон не сомневался, что она вновь подмигнула ему.***
Ода не любила больших городов, и Кермаш со всем своим сияющим очарованием и переливающейся музыкой никак не растрогал сердце стражницы. На её вкус город был слишком каменным. Деревьев на улице было крайне мало, и еще меньше было земли. Она с грустью представляла, как после дождей вода затопляет улицы, застилая весь это вычурный блеск, а затем со всей грязью улиц стекает в жилые районе, что располагались ниже. Она быстро пересекала улицы вместе с конем, так как, несмотря ни на что, этим же вечером Ода планировала вернуться обратно в башню и смиренно принять наказание, но до этого момента ей было необходимо выжить в торговом городе без единой монеты за пазухой. Хуже всего было то, что она в порыве гнева оставила свою сумку с провиантом у гончего, и теперь ей пришлось бы голодать целые сутки или надеяться, что у Ауашера есть немного нормальной еды. Спустя полчаса беготни по городу, не найдя указателей с парком, она наконец подошла к уличному прилавку. — Извините, не подскажете, где Тенистый парк? Старушка, что торговала ягодами и овощами, устало посмотрела на девушку. Оде даже стало жаль женщину, так как, видимо, к ней подходили только с таким вопросом, совершенно не интересуясь товарами. — Видите вон тот шпиль с пятилучной короной? Это кермашская академия магов, вот за ней парк. Ода благодарно кивнула, приметив, что добираться ей придется не меньше часа. Стражница покосилась на коня и тяжело вздохнула. С толпами людей, что наводняли улицы, было совершенно невозможно ехать верхом, а проезжая часть была так плотно заставлена каретами, что Оде оставалось только посочувствовать их владельцам. Не желая терять ни минуты, она стремительно зашагала в сторону академии. К парку она подошла уже на закате. К удивлению, Оды парк представлял из себя вовсе не тот привычный ухоженный зеленый уголок, что, по обыкновению, были в городах. Единственное, что указывало здесь на присутствие человека — хорошо протоптанные тропы и мусор, тут и там встречающийся по бокам от дороги. Пробравшись немного глубже, стражница вышла на широкую, выложенную камнями тропу. Теперь конь мог идти рядом с ней, но Ода все же прижалась к краю, ближе к кустам репейника и массивным стволам тополей. Походив по парку ещё минут двадцать, женщина пришла к мысли, что парк намного больше, чем она представляла, и теперь случайно столкнуться с Ауашером казалось глупой идеей. — Закричать? — спросила Ода, повернувшись к коню. Тот мотнул головой и запыхтел, словно действительно понял, о чем его спрашивают. Стражница прислушалась к себе. В тишине парка, вдали от духоты Йоровой башни и пристального взгляда Табиуса, можно было подумать. Подумать о самом важном или не имеющем смысла, но здесь не было той скованности и страха, что каждая неверная мысль отразится в пергаментах брата. — Ты сделала свой выбор, — прошептала она, всматриваясь в первые звезды на небосклоне. — Если я не умираю, то разве это к лучшему? Порыв ветра выбил несколько локонов из небрежно собранного хвоста. Ветер оказался на удивление холодным и сырым с примесью болотной гнили, словно это было дыхание самой смерти. Ода криво улыбнулась такому сравнению. Она не знала, куда идти, и, по правде говоря, даже не хотела двигаться. Стоять в окружении пусть и небольшого, раненного людьми, но все же леса было её единственным сейчас желанием. Долгие два года она наблюдала из своего окна жизнь леса, вдыхала его аромат, но никогда не могла покинуть стены башни, словно запертая принцесса. Но Ода, к счастью, не была принцессой, а в своем заточении была виновата сама. По крайне мере, она предпочитала думать именно так. Очередной леденящий кровь порыв, но на этот раз с холодом и смрадом пришли отзвуки гитары. Знакомая до боли мелодия вырвала Оду из оцепенения. Звуки гитары стали сильнее, врезаясь в чуткий слух девушки. Предательская влага собралась в уголках глаз, и стражница поспешила их стереть. Она резко потянула коня за собой, пролезая сквозь плотные заросли шиповника, резучки и высокой, доходящей чуть ли не до плеч, полыни. Ауашер не был талантлив и за всю свою жизнь играл только одну мелодию, которую разучил в своих странствиях. Он наигрывал её пятнадцатилетней девчонке в дождливые вечера и просто когда было тяжело, но гордость не позволяла пролить слезы. Ей всегда казалось, что эта мелодия была написана именно для таких чувств. Каждая нота отзывалась в сердце болью, но стражница упорно утирала глаза и даже рычала от злости, что не может успокоиться. Вырвавшись из объятия чащи, она вышла на полянку, где под дубом сидел эльф и продолжал играть. Ненавистная ему повязка валялась рядом, и длинные, заостренные уши слегка прикрывали немытые несколько суток рыжие волосы. За те дни, что Ода не видела его, эльф вновь постарел. Молодое лицо осунулось, в уголках глаз пролегли лучики морщин, а ожог казалось стал ещё глубже, словно продолжал полыхать глубоко под кожей, иногда расползаясь на всю правую сторону лица. Ода сделала осторожный шаг вперед, и мелодия закончилась. Эльф отложил в сторону гитару и, пошатываясь, приподнялся. — К-как твоя нога? Стражница нахмурилась. Она практически забыла о том, что он напал на неё. Единственное, что она помнила, так это ярость и желание защитить Мьона, а свои раны как-то быстро позабылись. — Ты позвал меня, чтобы спросить об этом? — Нет, — вымученно ответил эльф, сделав осторожный шаг вперед. — Но я хочу, чтобы ты поняла, почему это произошло. — Я знаю, ты много раз объяснял нам это. Украденное время отравляет твой разум, тем более, что это время, принадлежащее людям, а не эльфам. Все верно? Ауашер слабо кивнул и сделал ещё один осторожный шаг к Оде. — Я сам в это верил, но, знаешь… Время — это ведь не порченная еда, это даже не материя. Мне пришлось покинуть свой дом очень рано, и никто ещё не объяснил эльфу-недоноску, что к чему. Я умел только брать и отдавать время, но это самое первое, чему нас учат после умения ходить и говорить. — Что ты хочешь сказать? — вновь нахмурилась стражница, но больше от волнения, чем от недовольства, что ей врали. Эльф взял девушку за руки и осторожно сжал их, словно этот жест мог придать ему сил. Он не боялся притронуться к закрытым участкам кожи, а руки Оды, как всегда, были скрыты в перчатках. — Я не знаю, почему теряю себя, но такое было ещё задолго до твоего появления на свет. Ещё до появления Табиуса я уже был на грани, и ответ я могу узнать только дома. — Курганы — твой дом? — возмутилась девушка, одернув одну из рук, но второй, наоборот, сильнее сжала ладонь эльфа. — Нет, но туда меня отправят. Сюда я больше не смогу вернуться, даже если меня вылечат. Ода, прошу, не смотри так… Я три столетия был в бегах и крал чужие жизни! Я заслужил смерть. Девушка упрямо мотнула головой. Сейчас она совсем не чувствовала себя как тридцатидвухлетняя женщина. Сейчас Ода была той капризной девочкой-подростком, что до дрожи в руках хотела врезать своему приемному отцу за дурость. Видя смятение и закипающий гнев, Ауашер осторожно приобнял дочь за плечи. Это все, что он мог сделать до того, как расскажет ещё одну болезненную правду.***
— Должно быть, это Мьон, — сказал Сивис, убирая от уха руку. — Ещё утром это была его песня, — мрачно согласилась женщина. Она скрестила руки на груди и встряхнула плечом, сгоняя с него воробья, что мешал ей прислушиваться к мелодии. Тенистый парк находился в самом сердце города, но даже вековые деревья, что росли здесь, не могли скрыть шпили и остроконечные крыши высоток. Горизонт был плотно закрыт черными образами домов, и только бледно-розовая полоска проплывала над ними. Небо стремительно темнело, и местами уже виднелись первые звезды. Сивис поежился. С наступлением вечера в парке становилось прохладно, когда же каменные улицы города вплоть до утра излучали впитанное за день тепло. Не подумав над тем, что его занесет в такое место, каратель вышел из таверны в одной рубахе с короткими рукавами, а теперь страдал от сырости и надоедливых насекомых. — Интересней всего то, что браслеты упорно указывают на это место, но продолжают петь, даже если мы уже здесь, — сказала Ульва, снимая с головы оранжевый шарф и укрывая плечи друга. Шарф был большим, но все же слишком тонким, чтобы помочь согреться, но это было лучше, чем ничего. — Вот почему торговцы не должны группами бегать, а выполнять свою работу поодиночке, — фыркнул каратель, сильнее натягивая на плечи платок и отмахиваясь от очередного комара. — Черт поймешь, кому какой звон принадлежит! — Если бы ты не прыгал по рангам, как горный козел, то, может быть, и понял отличия. — Завидуй молча, — буркнул он. Ульва только усмехнулась. Зависть была не свойственна ей, и карательница прекрасно знала своё место, дело и способности, которые её полностью устраивали. К Сивису женщина испытывала скорее жалость, так как тот совершенно немыслимым образом с ранга Неофита сразу же стал Странником, а после, перепрыгнув через ещё один ранг, стал Кровником. Мужчина был обучен самым необходимым вещам, которые должен был знать каждый Носитель Времени, но не более того. — Ты ведь и сама не разобрала о ком браслет пел, — все не унимался Сивис. — Так что не надо мне про образование. — Я сказала, что это, скорее всего, «тело», но это никак не относилось к твоему фехтовальщику. Да и если бы ты был хоть немного компетентнее, то объяснил бы мальчишке, что к чему! — Я? — возмутился каратель, поворачиваясь всем торсом к женщине. — Прекрасно образованная леди Ульва была рядом, так чего же она ничего не объяснила? А если тебе так нравится сваливать вину на других, то это не ко мне. Женщина прикрыла глаза. Гнев тоже был не свойственен ей, и сейчас ничего, кроме усталости, её не тронуло. — Заказ был твой. Я не должна вмешивается в процесс сделки больше, чем наблюдатель, но, видимо, с Мьоном ты работал иначе, что неудивительно. И насчет вины, — она приложила руку к щеке карателя. — Ничего не произошло, а если и произошло, нас касается только убийца. — А Мьон? — Его стоит поискать, но, что бы с ним не случилось, серый гражданин сам в ответе за это, а не кто-то из нас. Сивис молча отстранился от женщины. Последнее время он плохо понимал себя и с трудом объяснял резкую смену настроения. Таких скачков мужчина не замечал за собой, даже будучи подростком, и это не могло не беспокоить его. — Пойду куплю что-нибудь перекусить, подожди здесь, — сказал он и быстро скрылся за поворотом. Ульва так и осталась сидеть на скамейке, не подозревая, что совсем рядом с ней прошел ещё один торговец.***
Как бы сильно ни спешил гончий, но крюк оказался куда длиннее, и добрался до города он только на закате. Камни мостовых пылали жаром дневного солнца, и Тимьян, снаряженный для куда более холодного климата, за первый час прогулки по городу снял с себя не только куртку с ушастым головным убором, но и сапоги. Даже добравшись то Тенистого парка, мужчина так и не надел их, а продолжал нести в руке, когда все остальное закинул в вещевую сумку. Из-за обилия запахов ему было сложно найти один единственный, особенно если Ода шла совершенно с другой стороны огромного города. — Где-то здесь? — тихо сказал он, сойдя с тропинки в чащу и укрывшись в зарослях кустов. Сбросив сумку и закидав её жухлой листвой, он вновь вернулся на тропинку. Тимьян ощущал что-то до боли знакомое, но никак не мог вспомнить, что именно. Его то и дело подстегивало желание вытащить маску и вызвать фамильяра, однако, каким бы большим и демократичным не был Кермаш, появление гончего в неимперском городе воспринималось болезненно, особенно для самих гончих. Прежде чем продолжить путь, он все же нацепил сапоги, так как в парке, несмотря на вполне естественные заросли, тут и там виднелось то стекло, то ещё какой-то подозрительный мусор. Тимьян привстал и уже было двинулся вперед, как вдруг замер. Впереди, прямо на него шел мужчина с подозрительно знакомым лицом. Гончий хорошо запоминал лица, и вид некогда убитого его отрядом человека ошеломил гончего. Он продолжал стоять в полной растерянности, не понимая, где оказался и что должен делать в такой ситуации, пока Сивис не прошел мимо него и не скрылся за очередным поворотом. — Что это значит? — судорожно выдохнул гончий, с силой сжимая в кулаке собственные волосы. — Это ведь точно был он… или нет? Недолго думая, мужчина вновь снял обувь и бесшумно двинулся за торговцем, которого до этих пор считал мертвым.