magic - madness - heaven - sin

В четыре тридцать утра на набережной совсем нет людей. За полчаса до рассвета спящий город кажется пустым и вымершим, только ветер гоняет опадающие листья по асфальту. Юнги любовь к этому времени делит с тоской, пощипывающей в солнечном сплетении, и наслаждается им в одиночку, как человек, который заперевшись в комнате просматривает старые фотографии. В четыре тридцать утра, каждый день, Юнги отправляется на неспешную пробежку. Раньше в это время он только отправлялся спать. Сейчас Юнги тридцать три, у него красивая жена и милая дочурка, работа на радио и жизнь, которая его, в принципе, устраивает. Он не страдает по ушедшим годам, неизбежной старости, его не тянет к кардинальным переменам, свойственным его возрасту. Вот Намджун, например, внезапно продал квартиру и уехал с парнем на Филиппины, а Хосок снова выбелил волосы, чтобы покраситься в персиковый. Юнги считает, что выход из зоны комфорта - для тех, кому в этой зоне все-таки некомфортно, на что Намджун завистливо шутит: смысл искать перемен, когда из отражения на тебя все еще смотрит твоя двадцатипятилетняя копия. А Юнги не виноват, что режим "меньше эмоций, больше сна" помогает лучше кремов от морщин. В четыре тридцать утра на набережной совсем нет людей. Кроме двоих: Юнги, который на пробежке, и молодого парня, едва ли выпускника, который сидит на скамейке и смотрит в полоску утреннего света между рекой и ночным небом. Первый раз Юнги просто пробегает мимо за скамейкой, толком не глянув. Вдруг отходняк ловит после вечеринки - сидит, не шелохнувшись, вещей с собой нет. Второй, четвертый, шестой раз Юнги подмечает все новые детали: парень всегда сидит на той же скамейке, ноги босые, в руках что-то зажато. Сидит и сидит, хорошо, что не мусорит, не пьет, и вообще выглядит как хороший мальчик... В седьмой раз зрелость и здравый смысл уступают место любопытству. Юнги замедляет бег у скамейки, аккуратно заглядывая парню через плечо: у того между белыми кедами на асфальте целлофановый мешок, а в руках бумажная лента, из которой он делает звездочку - парень смотрит вдаль, только пальцы двигаются быстро-быстро, сворачивают, бросают в мешок, берут новую ленту со скамьи, ни секунды промедления. Это может быть много чем: романтический подарок для девушки или все-таки отходняк или тренд какой - Юнги в них не шарит. Но может начать. Правда, он смотрит на часы и думает, что у него эфир утренний через четыре часа, а еще душ принять, семью разбудить, накормить, развезти - одну любимую женщину в сад, другую на работу. Обычно Юнги успевает это за два с половиной часа. И стоит только допустить эту мысль, как любопытство берет верх над всеми остальными. На обратном пути он замедляется до неспешного шага и, когда до скамейки остается еще два, ежится от неуютного беспокойства. Может, не стоит, может, парню вообще восемнадцати нет, подумает глупость... Поколение параноиков - никогда не знаешь, в чем сойдешь за угрозу. Юнги почти отступает в сторону, когда парень поворачивает голову и своей искренней, милой улыбкой примораживает к месту. - Привет. Юнги еще пару секунд мнется на месте - ну и кто тут еще параноик? - и как можно непринужденнее присаживается рядом. Границы неловкости ломаются дальше: Юнги облокачивается на спинку, достает сигарету, неспешно прикуривает. Неловко оно, оказывается, только для него, потому что парень, который не только хороший, но еще и достаточно красивый, смотрит несколько секунд с той же радушной улыбкой и возвращается к своему занятию. - Привет, - наконец говорит Юнги после первой затяжки. - Меня Чимин зовут, - тут же бросает незнакомец. Юнги, глянув на него с удивленным интересом, смешком выпускает дым. - Юнги, - он мотает головой на мешок, - что это ты делаешь? Чимин останавливается и смотрит на звездочку между пальцев так, будто только что осознал, чем занимается. Крутит кончиками среднего и большого и с улыбкой бросает ее в мешок. - Ну вот, - неопределенно говорит он, - складываю. Юнги аккуратно заглядывает в мешок и присвистывает. - Сколько ж их у тебя там, - Чимин на своеобразный комплимент улыбается уголками губ, а Юнги вдруг кажется, что это для паренька перманентное состояние - улыбаться так, словно ему известна тайна вселенной. - Ты вроде этих, которые журавликов складывают? - Парень молчит и Юнги, затягиваясь, заполняет на удивление комфортное молчание: - Я помню историю про смертельно-больную девушку, которая складывала тысячу журавликов, чтобы исполнить желание. - Ах, это... - Чимин берет новую золотистую полоску, всматривается в нее с легкой тоской. - Не думаю, что так можно исполнить желание умирающего. Почему-то мне кажется, - он ловким движением складывает звездочку и поворачивается к Юнги. Тот не знает, сколько ему лет, чем он живет и чем планирует, но в его глазах столько тихой мудрости, что Юнги где-то внутри замирает, - что если ты хочешь, чтобы это сработало, нужно искренне желать для тех, у кого еще есть шанс. Юнги хмыкает и тушит сигарету. Альтруист, значит? Он бегло оглядывает паренька и кивает сам себе - а ведь и правда, тот сойдет за какого-нибудь волонтера в доме престарелых, гринписовца, спасителя бездомных котят или еще какое солнышко. Исходит от него какое-то легкое, наивно-теплое всепринятие. - Интересно. И сколько тебе таких надо? - Сто тысяч. - Оу, - только и говорит Юнги. Это не "я планирую", "я хотел бы", это сто тысяч - четко, уверенно. - Зачем же так много? - Ну, врачи говорят, что больше ста дней я не протяну, - Чимин легонько вдавливает фигурку по краям, сплющивает кончики и бросает звездочку к остальным, тут же берется за новую, словно ускоряясь немного, - и я так подумал - если делать по тысяче в день, то я могу успеть. Юнги застывает, только внутри все подрагивает мелко и холодно, и ощущение это пугающее, будто где-то, на много-много километров далеко, сбросили бомбу, а тебя ударной волной трясет в твоем же доме - еще секунду назад все было солнечно и степенно, а сейчас тебе жить с сомнением, выдержит крыша или нет, потому что другой информации у тебя попросту нет. Вот так Юнги себя чувствует, когда неизвестный ему парень говорит, что жить ему осталось около трех месяцев. - Я загадал, чтобы хотя бы сто тысяч человек, хотя бы в моей стране, получили второй шанс. Они все-таки замолкают; Чимин продолжает складывать, а Юнги просто шаркает кроссовкой по асфальту. Он известный в городе радиоведущий, он учился говорить по поводу и без, когда спрашивают, и когда говорить просто надо, он при необходимости может держать спонтанный монолог до часа - но сейчас ему просто нечего сказать. И потому он говорит самое глупое, что приходит в голову: - Тебе чем-то помочь? Чимин смеется - не злобно, не с издевкой, - он смеется слегка устало и ласково, потому что вопрос этот слышал слишком часто, чтобы верить в его искренность. - Нет, спасибо, - говорит он мягко. Юнги еще сидит несколько неловких секунд, трогает пачку сигарет, решая, закурить еще или не стоит - боже, может, у парня вообще какой-нибудь рак легких - и приходит к единственному решению. - Я, пожалуй, пойду, - вставая, произносит он. Ему хочется оставить гадкое ощущение собственной трусости на скамейке, но оно тянется за ним и облепляет жирными масляными пятнами. Юнги прокашливается, чувствуя его вкус даже в горле, и протягивает руку. - Приятно было с тобой познакомиться. - Взаимно, - отвечает Чимин, пожимая руку. Он не провожает Юнги глазами, потому что интуитивно чувствует, что они еще увидятся. А вот Юнги в этом совсем не уверен. Но когда он приходит снова, Чимин поворачивается, только услышав его шаги, и, заправляя каштановую прядь, в свете разбуженного солнца отливающую тепло-медовым, улыбается, поднимает золотистую ленту выше. - Поможешь мне? - вдруг говорит он. Юнги, принимая бумагу из теплых пальцев, впервые решает улыбнуться в ответ.