Shakespearean

      У него отсвечивающие лиловым в свете неоновых огней светлые волосы и вытатуированное на плече средневековое солнце. Он пахнет дезодорантом, очень сильно, это сказывается даже в душном, переполненном чуть ли не трахающимися юными телами помещении, но Зейн закрывает на это глаза после выпитых стаканов джека с колой. Ты думаешь, что светло-коричневой жидкости подо льдом на дне стакана почти нет, и заглатываешь один за другим, не понимая, что в том-то и фишка.       Перестав пытаться перекричать паршивые клубные ремиксы, парень медленно переходит к шёпоту прямо на ухо, вскользь прижимаясь влажной щекою к виску Малика и опаляя дыханием его ушную раковину. Зейн по-идиотски смеётся, не услышав ни слова, и позволяет обхватить себя за талию, чуть ли не вдавливать в барную стойку.       «Я буду сидеть в своей комнате тихо, как мышь, будто меня нет.»       Но Зейн всегда чувствует его присутствие.       Сначала он видит блондинистый хохолок Гримшоу, потом его самого, с его красивым лицом и белозубой улыбкой. Он говорит с каким-то парнем, похожим на модель американского Garage, а за ним идут Гарри и Эмми, подруга Ника; мальчик чуть испуганно моргает и пытается слушать то, что ему орёт Эмс; почти получается быть спокойным наружно.       Зейн не замечает, как приходят в порядок его ослабевшие коленки и растянувшийся в оскале рот. Он тянется в карман за смятыми купюрами и кладёт их на стойку со знаком, что сдачи не надо. Зажимающий его парень пытается возмущаться, но тонкая фигура через мгновение пропадает в водовороте танцующих.       Зейн не может терпеть запах дезодоранта, если он имеет возможность до унции вдыхать тёплый запах нежности с шеи Гарри, собирать мягкий аромат юности с его кудрей, быть объятым облаком спокойствия, который исходит от алебастровой кожи плеч, спины, рёбер и запястий.       Он улыбается Нику, Эмми и парню, когда она встречают его с улыбками. Зейн смотрит на Гарри и чувствует, как тот успокаивается. Больше не выглядит загнанным в угол, хотя для Гарри Стайлса это феномен. Малику хочется накричать на Гримшоу за то, что привёл мальчика сюда.       Зейн чувствует запах сушащихся на ветре простыней и кондиционера для белья. Он чувствует спрятанные между бельем сушёные яблоки. Мальчика, должно быть, вытащили из дома, потому что он не выглядит потрёпанно. Гарри откидывается на сидение и поворачивается к Зейну, глаза блуждают по футболке, они светло-светло сиреневые в освещении.       — Какой приятный запах дезодоранта, Зейн, — он медленно произносит, чуть наклоняя голову. — Он был милый?       Зейн молчит, не сдерживая улыбки. Сейчас не стоит отвечать, Гарри ещё не закончил. Он ещё не ответил на свой вопрос.       — Ах нет же. Думаю, не настолько, — выёбистая дрянь. — Ты же тут.       — Ах, какие вы прелестные, — кидает Ник, жестом подзывая к себе официантку.       Он стал раздражительнее и как будто бы старше. А у Луи появился парень, и Зейн даже имени его не знает, потому что Томлинсон напаивает его каждый раз, чтобы не лез сосаться. Он говорит, что хочет попробовать серьёзные отношения. Что не хочет спешить. Гарри говорит, что от Ника пасёт пойлом поутру даже сквозь Paco Rabanne и гель для бриться.       Зейн бы даже верил Луи, если бы тот не выкладывал жизнерадостные сэлфи из органических магазинов с его бойфрендом и приглашения погулять с ними «как-нибудь в воскресенье. возьми Гарри?».       — Я даже не знаю, — внезапно, мальчик наклоняется к Зейну и шепчет ему на ухо горячей обжигающей волною, — стоит ли мне говорить Нику, что шоу Лу только для него.       Зейн чуть хмурится, не вполне хорошо воспринимая поступающую информацию.       — Он этого не понимает?       Гарри качает головою, щекоча щёку Зейна кудрями.       В кабинку с громкими разговорами вваливаются знакомые Ника и Эмми, становится всё теснее и душнее. Гарри уже выпил пару коктейлей, и даже одержал победу в споре о вокальных данных Эксла Роуза с Ником, но в конце концов он закатывает глаза и объявляет заигрывающему с ним Коди, что его вечерние подборки — дерьмо, и одним ловким движением пересаживается на колени Зейна, обхватывая одной рукою его шею.       — Привет, — он чуть расхлябанно улыбается, глаза направлены прямо в глаза Зейна.       Очень странно осознавать, что человек тебя не видит. В упор перехватывает твой взгляд, дышит тебе почти в губы, кончик носа маячит в паре миллиметров от твоего, а запах волос ограждает от запахов пота, стоптанных ног, льющегося бухла. Но он не видит тебя. Он не видит твоего взгляда, не видит чувства, с которым ты обводишь глазами его поблескивающие тёмные губы, лоб с капельками пота у линии роста волос, розовые щёки, контрастирующие с белой кожей. Не видит. До него не доходит картинка. В отличие от твоей.       Гарри прижимается лбом к виску Зейна и дышит, подушечка большого пальца правой руки легла под мочку уха.       — А вот ты никогда не задумывался, у кого на коленках сидишь? — внезапно, перекрикивая музыку и разговоры, спрашивает Коди, последние минуты пожирающий взглядом Гарри и Зейна. — Ну там, кто как выглядит или что-то такое?       Зейна от удара по челюсти Коди спасает лишь тело Гарри.       — С таким еблом я бы тоже только о других и задумывался, — он нарочито дружески и спокойно говорит, лишь чувствуя, как слегка сжимаются пальцы у него на шее и на скулу ложатся тёплые губы, всего на мгновение.       — Чувак, если тебя кто-то послал, ты не имеешь права его обсирать, — кто-то говорит в поддержку Гарри.       — Просто Коди кусок дерьма, — анонсирует Гримшоу, и хоть в каком-то случае его дилдо в заднице даёт положительные результаты.       Парень даже не пытается протестовать. Его лицо становится красным, он залпом выпивает свой говняный клубничный Дайкири и уходит, заставляя всех сидящих за столом вежливо похлопать.       К тому моменту, как такси несётся по ночному городу, не спеша, в такт умеренному мартовскому дождю, стучащему по окнам, Гарри в говно. Зейн думал, что он вообще заснул, положив голову ему на коленки, но, оторвавшись от тянущихся домов, от чёрного неба, кажущегося серым в свете фонарей, Малик видит, что глаза, в которых тенью растворилась радужка, распахнуты.       Гарри сморит прямо вверх, его скулы отбрасывают густые тени, грудь как-то стянуто вздымается.       — Гарри? — Зейн, не замечая за собою действий, перебирает пальцами его кудри, проводя по тёплой голове, по мягким завиткам. — О чём ты думаешь?       — О сонете.       — Почему?       — Потому что мне нельзя о нём думать.       Он дико пьян. Это патологически обоснованная речь.       — И о каком сонете?       — Восемьдесят третьем.       Зейн видит, как блестят его глаза. В них отражаются рыжие фонари, а по стёклам ещё пуще барабанит дождь, так и не в состоянии стечь вниз: их пресекают с дикой скоростью другие. Тени от них падают на лицо Гарри, по щекам бьют тёмно-серые полосы, белая футболка в густой синей луже.       Зейн не знает, стоит ли ему читать восемьдесят третий сонет. Он также не знает, знает ли он, что там, и хочет ли знать. Его пальцы запутались в волосах, на глаза спадает чёлка собственных.       — Двадцать два пятьдесят, — оповещает тихий голос водителя такси, когда машина затормаживает перед кирпичной восьмиэтажкой.       Зейн протягивает деньги и благодарит, аккуратно подталкивая Гарри. Он только закрыл глаза.       — Хей, — Гарри вмиг распахивает веки. Зейн улыбается. — Пошли. Приехали.       Они выходят из такси, Гарри опирается о руку Малика, едва переставляя ноги. Он спотыкается о левую, и Зейн с трудом его ловит, крепко придерживая за талию.       Найл перехватывает мальчика у двери квартиры с жалобной материнской гримасой, кивая Зейну.       — Останешься? — он спрашивает, кивая внутрь, пока Гарри молча валяется на нём.       Малик качает головою, хотя его качает ничуть не хуже. В его голове что-то мешается, и он уже вызывает такси, выкуривая дрожащей рукою сигарету. У него вся шея горит, и сейчас точно вывернет нахуй.       Его выворачивает через пару секунд, он блюёт прозрачной вязкой омерзительной жидкостью, не похожей ни на что поглощённое накануне, и после становится лишь хуже. У Зейна было такое чувство в двенадцать, перед тем, как ему сказали, что его пёс умер. Его тогда тоже вырвало. Овсянкой и апельсиновым соком.