Ангел-Хранитель
14 мая 2016 г. в 22:42
alan walker — faded (1 раз).
За несколько дней до окончания каникул приехал Гроувер — он с мамой каждый год ездит на могилу отца в Сирию. Он позвал меня прогуляться по Праймовскому парку.
Мы шли в прогулочном темпе, но не из-за его коляски, нет-нет. Я везу его, мне не тяжело; стоит шум гуляющих семей и счастливых детей; лёгкий ветерок обдаёт лицо и приятно освежает от августовской жары; зелень деревьев, травы и яркие пятна клумб вперемешку с синевой неба и частых прудиков придавали необъяснимую лёгкость; мы разговаривали обо всём — кого из класса мы видели за лето, как мы с мамой ездили в Монтаук, как Гроувер провёл две недели в санатории в Альпах, как я набил морду отчиму в конце июля, кто сколько за лето прочитал (тут-то я и промолчал), связывались ли с Пайпер и Джейсоном, как я как-то бежал по лесу и нашёл реку, которой нет ни на одной карте, и мне дали за это деньги, как Гроуверу показалось, что он пошевелил пальцем ноги, как моей маме дали две премии, как Гроувер научился играть на гитаре и многое другое.
Когда мы уже направились к выходу, и вечерело, когда уже зажглись фонари, и из колонок зазвучала музыка, Гроувер решил проехать с ветерком — начал умело и активно крутить ручки колёс, весело крича и смеясь. Я продолжал идти, внимательно смотря за другом и улыбаясь. Эта странная фигура словно излучала свет. Дети, замечая его, заливались смехом и бежали за ним, радостно подпрыгивая. Родители ему грустно улыбались, поражаясь, как можно быть настолько счастливым и благодарным жизни; некоторые мамы хватались за сердце или сильнее сжимали руку супругов, с тревогой думая о своих детях. Но ребятня в конце концов устала и разбежалась к родителям. А Гроувер продолжал кататься. Из-за деревьев откуда ни возьмись выбежал парень перпендикулярно моему другу, не видя его; Гроувер же начал тормозить — а у него это всегда выходит не важно — я срываюсь на бег, они вот-вот столкнутся, но парень перебегает путь моего лучшего друга. Слышится крик.
— Чёрт бы тебя подрал, ты мне лодыжку подрезал своим колесом! — ругался он.
— Я… тебя не… подрезал… Даже не думал!.. — не мог отдышаться Гроувер.
— Да как же, не думал он! На других смотришь, завидуешь! Охота тебе и других пригвоздить! — я подошёл к коляске, отволок немного назад.
— Эй, ты тут свои права не качай! Он не думал об этом.
Я вступился, загораживая друга и зная, что Ундервуд больше слова не вымолвит, ему стыдно. Но он ведь не виноват!
— Твой дружок мне чуть ногу по колено не отсёк!
— Ты сейчас серьёзно?! Он не виноват, что ты несёшься наперерез ему, ничего вокруг не видя — глаза, как фары! Ты сам виноват и не сваливай свою вину на тех, кто невиновен! У тебя вместо головы пустое дерево, или да?
— Да как ты!.. — начал он, но остановился, замечая что-то сбоку от меня. — Ребят, гляньте, Прокажённая домой идёт! — обратился он к группе парней, которые уже давно подошли.
Я нахмурился и повернул голову. Это была девушка — невысокая, худая, будто её руки и плечи можно сломать одним движением, с золотыми волосами, собранными в хвост, в джинсах, чёрных кедах Vans и оранжевой кофте с длинными рукавами, что из них выглядывали лишь пальчики, к груди она прижимала что-то, голова была опущена вниз.
— Эй, Серость, наболталась с матушкой-природой вдоволь?! — он залился противным смехом, парни его подхватили, тыкая в неё пальцем. — Ну же, Аннабет, хоть посмотри на нас! — девушка остановилась, вздохнула и подняла голову, встав вполоборота.
Дыхание перехватило от глубины этих серых серьёзных глаз; я забыл о том, что вот-вот хотел врезать этому уроду; острота её скул и пара царапин на щеке придавали ей мужества и отважности; к груди она прижимала маленького чёрного котёнка, который сжимался в комок; она выглядела, словно его Ангел-Хранитель, закроет его грудью от кого угодно. Её взгляд мимолётно коснулся того мудака, его дружков. И устремился ко мне, скользнул от головы по пят. Смотрела она одна, но было чувство, будто тысяча пар глаз изучала меня. Затем она перевела взгляд на Гроувера и сощурилась. Мимолётно посмотрев на парней снова, она развернулась и пошла дальше.
— Серость, ну куда же ты? — продолжал гнуть свою палку один из парней.
— Ай, пусть идёт, — махнул «раненый» придурок и перевёл взгляд на меня. — Если ещё хоть раз увижу тебя и твоего товарища, вам мало не покажется, — преспокойно проговорил он, развернулся и ушёл, забыв о своей «боли».
У него ничего не болит, просто чёрная полосы шины — строил раннего, мудак чёртов.
— Да кто же они? — спросил я себя самого.
— Это ист-лайнинские ребята. Самые старшие, — ответил он тихо.
— Какие? Ист-лайнинские? Это кто?
— Школа Ист Лайнин, в восточной части города, со спортивным и французским уклоном. У меня там брат двоюродный учится.
— Никогда не слышал, — задумчиво ответил я.
Молча повернувшись к другу, я повёз его домой. Всю дорогу мы молчали, он корил себя, я знаю. У него чувство недостаточности в таких ситуациях, он винит себя. Но он не должен ничего и никому, чёрт возьми. Он не должен чему-то соответствовать, быть для всех хорошим. Но он не понимает этого. Дорога домой оказалась быстрее, чем я думал. Открыв дверь, я стянул толстовку — в доме стоял жар, значит, мама что-то печёт. И, значит, отчима нет дома! Замечательно выходит!
— Перси, это ты?! — кричит она.
— Да, мам, — отвечаю я, поспешно разуваясь и спеша на кухню.
— Я думала, ты поздно, — говорит она.
Мама обнимает меня одной рукой за шею, целует в щёку, а я её. Вторая рука в муке, волосы собраны заколкой, в глазах блеск радости, милая и до боли родная улыбка, старый фартук — её любимый.
— Я тоже так думал, но кое-что произошло не так, — пожал я плечами. — Тебе помочь? — провёл я рукой по волосам.
— Конечно, если тебе не трудно, — я подорвался к фартуку и нацепил его. Хотел уже окунуть руки в муку, как… — Персей Джексон, марш мыть руки! — весело крикнула она, дав мне лёгкий подзатыльник.
— Ну, мам! Я же просил, не называй меня так! — возмутился я, смеясь.
— Я твоя мать и буду называть тебя так, как мне вздумается, сорванец, — ответила она.
— О, круто, моя мама — застройщица, — прыснул я, вытирая руки.
— Что ты там сказал? — обратилась она со скалкой и горсткой муки.
— Ничего, — отрезал я, приподнимая руки вверх.
— Вот и славно, — наигранно улыбнулась она. — Люблю тебя, — отвернулась она снова к доске.
— И я тебя, — вздохнул я.
Мы принялись раскатывать тесто для печенья. Я любил готовить с мамой. Во-первых, это происходило редко, потому что отчим, в основном, был дома, даже на свою «работу» не ходил. Во-вторых, мама рассказывала о своём детстве, что тоже было редко, а я это любил. В-третьих, это времяпровождение наедине с ней. В-четвёртых, я просто любил запах муки, синего красителя, сиропов, ягод и жестяных кондитерских формочек. И мама становится такой светлой, невинной, будто никогда на уставала, не валилась с ног, всё у нас хорошо, никто не портит нам кровь.
— Как погуляли? Гроувер сильно загорел? — улыбнулась она.
— Да. Он был две недели в Альпах, в санатории, вчера с могилы отца вернулся, — я взглянул на мамину реакцию: она напряглась, сжала скулы и чуть нахмурилась. — Погуляли мы на славу, только какой-то парень выбежал ему наперерез, когда он один ехал быстро. Колесо задело лодыжку этого парня, он начал кричать на Гроувера, что-то типа «Сам в кресле сидит и завидует другим, только и думает всех вокруг к коляске пригвоздить, чтоб обидно не было», — мама нахмурилась совсем. — Я заступился, чуть морду не раскрасил, но он отвлёкся вовремя и ушёл.
— Ты это правильно делаешь, Перси, — задумчиво сказала она. — Ему нужен тот, кто его защитит, присмотрит за ним. Ты ему заменяешь мать, ты его Ангел-Хранитель, — я вспомнил про ту девушку, Аннабет, кажется. — Ведь он по сути не инвалид, инвалидом его делают обстоятельства, ты знаешь, я много раз тебе это говорила. Не ссорься с ним, ему без тебя будет совсем худо, — взглянула она на меня с грустной улыбкой. — Я горжусь тобой, сынок, — я улыбнулся в ответ.
Мы сели за стол, ожидая синие печеньки и слойки.
— Перси, я хочу тебе кое-что сказать, — я осёкся и внимательно посмотрел на неё. — Я долго думала, может я всё-таки сделала неправильно, но… Я перевела тебе в другую школу, — я сделал лицо «Матерь Божья!» и посмотрел на потолок. — Я-я знаю, что зря разлучила тебя с Гроувером, что ему будет тяжело, но нутро мне говорит, что так нужно, — я хмуро смотрел на свои руки. — Господи, Перси, прости меня! Я не должна была… Я должна была спросить тебя! — запричитала она, кладя руки на лицо. Она вот-вот заплачет.
— Мама, мам, что ты, нет, я не возражаю, — я схватил её за руки. — Ты моя мать, и тебе решать, где я буду учиться. Ты всё сделала так, как посчитала нужным, будь спокойна. Тем более, с ним остались Джейсон и Пайпер — они не перевелись, я знаю.
— Ты правда не злишься на меня? — заглянула она мне в глаза. Я встал, обошёл стол и сел перед ней на корточки.
— Мам, я в жизни никогда не буду на тебя злиться, я безумно люблю тебя, я сделаю всё, что угодно, лишь бы поскорее выучиться и обеспечивать тебя, чтобы ты не вставала каждый день ни свет, ни заря на работу. Ты подарила мне жизнь, я посвящу её тебе, — проговорил я, неотрывно глядя ей в глаза.
— Я тоже тебя очень люблю, мой мальчик, — обняла она меня. Мама у меня такая сентиментальная…
— А что за школа? — спросил я, отпрянув от неё.
— Школа Ист Лайнин, — вздохнула она, гладя меня по щеке и разглядывая. — С французским и спортивным уклоном, — где-то я сегодня этого уже слышал.
Тут прозвонила духовка, говоря о том, что время истекло, и наши творения готовы. Весь оставшийся вечер мы просидели перед телевизором, смеясь над всем подряд и уплетая печенье со слойками. И, к счастью, отчим так и не вернулся.