ВС США: Хорошо, но не отлично, стараются оставить своих солдат в живых. С 1775 года. Американская поговорка Любовь – это единственное доступное нам чувство, способное выйти за пределы времени и пространства. Interstellar
«Не думал, что мы это пропустим. В смысле, мы не пропускали ни одной кинопремьеры со Скарлетт Йохансон с тех пор, как вышел «Вики Кристина Барселона», мы вполне могли бы заслужить почетное звание непропускателя», − недоумевает Желтый. Нет, это не его имя, он правда Желтый. У него мерзкий узнаваемый голос, способный вызывать у неподготовленных разжижение мозга и водянку яичек. С таким голосом его могли бы звать как-то вроде Алоис Фернандо или типа того. «Ну, этот дебил не слишком-то внимателен. На днях он сожрал шаурму вместе с бумагой, потому что та размокла от вытекшего соуса. А помнишь тот случай, когда он откусил кусок кебаба вместе с зубцами пластиковой вилки? − подключается Белый. – Мы все ждали, когда один из них вонзится в наш желудок изнутри. Делали ставки. Но все прошло гладко. Мы способны переваривать пластик?..» У него голос не лучше. В крайнем случае, он сошел бы за Джереми. «И прекрати давать нам дурацкие имена. Серьезно, это последнее предупреждение», − бесится Белый. У него сложные отношения… да буквально со всеми. − И что ты мне сделаешь? Будешь распевать рождественские гимны, пока у меня не начнутся судороги? – Уэйд пытается засунуть в рот остаток тако, то есть примерно половину, и сам удивляется, когда у него это выходит. Какое-то время он не может продолжать мысль, потому что старательно пережевывает – любой из ведущих программ о здоровье мог бы им гордиться. Пожалуй, половина тако – это все-таки слишком много. Челюсть начинает ныть. Уэйд наслаждается обедом в совершенно пустом кафе. Позади него, прямо над окошком выдачи блюд, телевизор сеет панику хорошо поставленным женским голосом. Нетрудно вообразить, как выглядит его обладательница – прямой нос, высокие скулы, красивые ключицы, маленькая грудь. − Кмфрлы, − булькает Уэйд и, поморщившись, проглатывает многострадальный тако. – В смысле, Кимберли. Прямо перед ним – огромное панорамное окно. Владелец кафе, мистер Перес, поставил прямо у стекла стойку наподобие барной и высокие стулья, чтобы посетители могли есть, глядя на прохожих, словно на рыб в огромном аквариуме. Кто-нибудь скучный, вроде того заторможенного снайпера с красной звездой во весь металлический бицепс, сказал бы, что есть перед огромным окном опасно, что так любой, у кого есть хоть один глаз и авторучка с пружинным механизмом, может пришить тебя, но Уэйд не какой-то там коммунист-параноик. К тому же, ему нравится наблюдать за бардаком, творящимся снаружи. «А помнишь, как мы пропустили начало зомбиапокалипсиса?.. Это было очень неожиданно. Ну, или нет». − Ты, конечно, сравнил, − Уэйд откидывается на спинку стула, заставляя тот покачнуться. – Теперь-то мы в курсе происходящего. Славная, милая Кимберли не дает нам расслабить булки. Люди бегут по улице – все с рюкзаками, пакетами, переносками для животных. В новостных репортажах вторые сутки показывают пробку на чудом уцелевшем Бруклинском мосту. За это время гигантский затор из машин вряд ли сдвинулся больше, чем на десяток метров. Желтый клянется, что начинает узнавать лопоухого парня в «Форде», стоящем в крайнем правом ряду. Так же часто, как это подтверждение краха современной городской инфраструктуры, по телевидению показывают лишь ролик о землетрясении, хорошенько взбудоражившем Квинс. Капитан Америка бегает среди завалов и раздает приказы, чумазая девочка бьется в истерике, когда полицейские пытаются ее увести от воронки, на месте которой некогда стоял ее дом, кто-то роет землю окровавленными руками. Съемка любительская, поэтому изображение дрожит. Горе-оператор матерится через слово, его трогательные откровения об устройстве мироздания кое-как прикрывает звуковой сигнал. Уэйд ожидает увидеть, как под конец, под непрекращающееся пиканье, прилетает Человек-Паук и раскидывает в стороны гигантские обломки бетонных плит, но он почему-то так и не появляется. После этого ролика обычно включают блок аналитики, в котором старый импозантно выглядящий хрен рассказывает: землетрясение оценивается в 7,5-7,8 баллов по модифицированной шкале Меркалли, но по разрушительности запросто может потягаться с Великим Аляскинским землетрясением, потому что эпицентр расположен близко к поверхности. Сейсмологи сообщают, что это еще не конец, нью-йоркцам нужно готовиться к новым подземным толчкам и новым потерям. Активное движение земной коры зафиксировано также в Японии и на острове Сахалин, Хоккайдо привычно накрыло цунами; различные секты Судного дня активизировались, предсказывая скорое падение гигантской кометы и смерть всему живому. − Что-нибудь еще, мистер Уилсон, сэр? – кричит, выходя из кухни, мистер Перез. Это симпатичная кафешка, открытая несколько лет назад семьей мексиканских иммигрантов. Тесная – не развернешься. На полу сероватый потрескавшийся кафель. В туалете периодически заклинивает защелка на двери. Отличное место. «Жаль будет, если ее не станет, − замечает Желтый. – Тут нам всегда бесплатно добавляют соус. Где еще сейчас такое встретишь?..». − Может, тако, амиго? – Уэйд окидывает оценивающим взглядом пивную кружку. Ну, не будет же он допивать его просто так. – С нарезанным стейком, в острой томатной тортилье. Спасибки! Мистер Перес, немногословный мужчина лет пятидесяти, кивает. − А вы почему не бежите? – интересуется Уэйд. – Типа, весь город в панике, срочная эвакуация. Фильм «Двадцать восемь дней спустя» начинается прямо сейчас, а не через месяц. Блин, какой это к черту месяц, если в нем двадцать восемь дней? Разве что февраль. − Эвакуация – это для богатых бездельников, − отвечает мистер Перес с акцентом. – Бедные не выбирают. Кроме того, бедным надо работать. Добавить вам соус «Чеддер»? За счет заведения. Уэйд щелкает пальцами и изображает, что стреляет из револьверов, как на старом-добром Диком Западе. Да, да! Он хочет соус, хочет тако и допить наконец свое пиво. Потому что ему не нужно руководить разбором завалов и, тем более, не нужно эвакуироваться. Уэйд берет большой лист желтоватой бумаги, которые тут используют вместо салфеток под тарелку. С одной стороны на них напечатаны ребусы для детей, но другая сторона пуста. Уэйд выбирает из кучи восковых карандашей, разбросанных по стойке (все, чтобы подрастающее поколение не заскучало), красный и размашисто выводит: «ЭТО АПОКАЛИПСИС, СУЧКИ!». «Добавь инфографики! – сухо советует Белый. – Ну же, нарисуй что-нибудь. Расправь свое дряблое воображение!». Закусив нижнюю губу от усердия, Уэйд изображает вокруг надписи гигантские фейерверки, кривые звезды и большую желтую субмарину, плывущую между облаков. Тут он замечает, что несколько подростков с рюкзаками, проходящих мимо «его» окна, замедляют шаг, глядя на него. Воспользовавшись моментом, он прикладывает свое творение к стеклу, ухмыляясь во весь рот. Подростки, не на шутку впечатлившись не то рисунком, не то великолепием уэйдового рта, отскакивают от окна и очень быстро идут вниз по улице. «Это не потому, что ты пиздец какой страшный, − утешает его Желтый. – Просто ты отвратно рисуешь».*** *** ***
После новой серии подземных толчков Нью-Йорк проводит шесть дней без электричества, а на седьмой день свет очень по-библейски дают (не везде, а только там, где еще сохранились вышки линии электропередач и порванные провода легко заменить), но магазины не возвращаются к привычному графику и никто больше не жарит хот-доги на углу Бродвея. Громкоговорители аварийного оповещения транслируют на опустевшие улицы краткие сводки новостей. С удручающей периодичностью звучат слова о том, что президент США гордится стойкостью американцев, но что-то в голосе диктора заставляет заподозрить − сам президент этой стойкостью обделен и давно забурился в свой сияющий бункер в самом центре Европы. Ряды полиции изрядно поредели, а оставшиеся в живых офицеры безуспешно борются с небывалым разгулом преступности. Словно предчувствуя неминуемый крах прежней экономической системы, никто не грабит банки (кроме, может быть, идиотов, которым невдомек, что деньги и драгоценные металлы такими темпами скоро выйдут из оборота). Зловещая Шестерка под шумок забирает огромный генератор радиантной энергии из лаборатории Колумбийского университета, что выясняется с просто огромным опозданием – искать, где они затаились, уже бесполезно. Тем временем простые граждане познают все прелести жизни в обществе, где нормы права и морали постепенно уходят в небытие. Самые предприимчивые оптом вывозят из оставшихся без охраны супермаркетов консервы и вещи общего пользования, чтобы перепродавать их с наценкой – поколение людей, выросшее на благодатной почве фильмов про зомбиапокалипсис. Уэйд не какой-то там паникующий придурок, вооруженный битой, и он видел настоящий зомбиапокалипсис, поэтому, когда Белый начинает нудеть, что в их Крепости Одиночества не помешает организовать схрон, он отправляется в армейский магазин. Там всегда можно найти что-то дельное, но когда весь мир решил накрыться звездой, полезность этого места попросту зашкаливает. В конце концов, именно там в изобилии водятся галеты в металлических банках, сухие пайки всех мастей (с некоторых пор для доблестных военных американской армии запечатывают в вакуумную упаковку практически все – от чили до лимонного пирога), спальники маскировочной расцветки, всепогодные зажигалки Windmill, наборы для чистки оружия и прочие нужные вещи. Получив четыре блока влажных салфеток и личную гору энергетических батончиков, на которой точно можно продержаться пару лет, запасливый Белый наконец успокаивается и дает Уэйду возможность вынести из ближайшего не разграбленного до конца продуктового с десяток упаковок M&M’s и одного совершенно неадекватного типа, который на эти упаковки посягнул. Точнее, последнего выносит взрывом гранаты. Магазин при этом лишается дверей, но это – сущий пустяк. − Вежливость, мать твою! – поучает Уэйд оторванную ногу, валяющуюся на развороченном крыльце. – Слышала о таком когда-нибудь?.. Я первым увидел этот M&M’s! В общем и целом, положение дел в новом Нью-Йорке ему не нравится. Проблема даже не в том, что все ужасно недружелюбные, а эре фастфуда пришел конец. За те шесть дней, что света не было, Уэйду пришлось четырежды сгонять на мотоцикле в Юнион-сити, чтобы посмотреть вечернюю программу HBO East, а один раз странная визгливая семья даже вынудила его взять их в заложники. Это не круто, совсем не круто, тем более, что мать невротичного семейства все время хлюпала носом и молилась. Такое кому угодно испортит драгоценные часы у телевизора. С электричеством все как-то веселей. Сначала подача тока в его съемную квартиру (одну из них, но судьба остальных теперь под большим вопросом) слабая, ее едва хватает, чтобы заставить гореть настольную лампочку, но со временем Уэйду удается подключить даже ноутбук. Вознося осанны всемогущим ягодицам Святого Покровителя Убийц за терминалы спутникового интернета, он выходит в сеть. − Еще немножко, и у меня бы началась ломка. Я бы корчился на полу в страшных мучениях и блевал, − делится Уэйд с голосами в своей голове. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь будет чувствовать такое облегчение всего лишь от вида того, как в браузере загружается стартовая страница. – Эй, почему никто из вас мне не сочувствует? «Ты рожден для страшных мучений, − Белый явно не чувствует угрызений совести за собственное равнодушие. – К тому же, интернет-зависимость проявляется не так. Максимум, что тебя ждало – небольшой дискомфорт в области пригорающей задницы». − С чего это моя задница должна пылать? Кто-то придет к нам в гости с черным резиновым стеком? «Ну… Никакого Твиттера с фотографиями красоток в бикини, никаких новостных лент с фотографиями красоток, у которых под спандексом нет бикини», − объясняет Желтый, делая вид, что зевает от скуки. − И Паучок! – Уэйд в порыве чувств пинает ножку стола и отбивает себе большой палец. Нет, конечно, начисто лишившись однажды этого самого пальца или даже всех остальных, пережив переломы ног, их отрубание, растворение в кислоте и превращение в подставку для торшера, не стоит обращать внимание на такие мелочи, но это, блядь, больно! − Мы столько времени о нем не слышали. Как думаете, Паучья Башка еще жив? Он не пришел разбирать завалы и не захотел отшлепать за плохое поведение зарвавшегося пацана, спершего конфетки из магазина. Черт, а ведь этим пацаном был я! «Можешь проверить, нет ли его в списках погибших», − с неудовольствием замечает Белый. «Если он умер, воздадим ему почести! Сложим алтарь в честь него и нарисуем паутинку на Бруклинском мосту. Ах, нет, дерьмо, мы совсем забыли, что мост все-таки рухнул вместе со всеми теми машинами», − ругается Желтый. «Машин было слишком много». − Если он умер, с него снимут маску? Покажут нам лицо героя? Мы хотим увидеть мертвый пример безрассудной смелости и бесполезной самоотверженности! Он горячий? Так, стоп, возможно, он уже холодный, но готов поклясться, что при жизни он был просто дьявольски горячим! «О, да как скажешь…» − ворчит Белый. − Ты имеешь что-то против Паучка? – осведомляется Уэйд, листая новостные ленты. Списки погибших героев даже искать не требуется, они повсюду, снабженные гигантскими заголовками «Страна будет помнить» и фотографиями с мест бравых подвигов. Это же не какие-то никчемные обыватели, чья судьба никому не интересна. «Нет, просто ненавижу все это пидорство». − О, ну простите, что у меня встает от вида длинных ног и скульптурных ягодиц. Некоторые дрочат на старух, ну, настоящих старух, с пучками искусственных волос и домашними армиями кошек, почему бы тебе не подвергнуть их порицанию? Эти пожилые женщины такие милые, пахнут нафталином и смолой − конечно, ведь старый-добрый Ной привез их когда-то к берегам процветающей Америки на своем корабле, вместе с попарно отобранными зебрами и пингвинами. Кстати, вам не кажется, что Ной был тем еще нацистом? Но вернемся обратно к очаровательным геронтофилам-извращенцам. Почему бы просто не нашлепать им по щекам за то, что вот этими грязными руками они потом обнимают своих мамочек?! – взвивается Уэйд. Некоторые вещи его реально выбешивают, и, к сожалению, с этим не всегда можно справиться при помощи пистолета. – Что, съел, да? Съел?.. «Паучьей задницы нет в почетном списке дохляков, так что просто заткнись, − отзывается Белый. – О, глядите-ка, зато тут есть Хоукай. И Сокол. Плохая неделя для сердитых птичек?..» «М-м-м, и Халк. Можете себе представить? − удивляется Желтый. – Как, блин, эти умники избавились от Халка?..» «Может, добрый доктор начал перевоплощаться во время первых толчков, а потом под его весом развалилось все здание, он провалился в какую-нибудь трещину, и там его раздавило?» «Это же Халк! Он должен был прогрызть себе путь на волю!» − Вы в курсе, что мне вообще не интересно слушать все эти причитания о Халке? – вмешивается Уэйд. – Ну да, он гигантский и зеленый, но он же тупой! И не приспособлен к командной работе. Почему он вообще в Мстителях… эээ, был в Мстителях?.. Теперь великий и всезнающий Гугл снова в его распоряжении, поэтому Уэйд набирает поисковый запрос «почему Халк в Мстителях» и с интересом просматривает несколько форумов, на которых сидят супергеройские фанаты и те, кто любит их троллить. Он так и не получает однозначного ответа насчет членства Брюса Беннера в Мстителях, но это потому, что ищет не слишком внимательно. Почти сразу же он натыкается на одном из форумов на тему «Кто, по-вашему, самая горячая супергеройская цыпочка?». Уэйд изучает ее около часа, изредка вскрикивая «Да иди ты!..» и разражаясь взрывами смеха (Девушка-Белка? Какой дебил вообще считает Девушку-Белку секси?), а после спешно регистрируется, потому что ему есть, что сказать всем этим задротам. Ведь Уэйд знает правду. Самая горячая супергеройская цыпочка – это Человек-Паук.*** *** ***
− Салют, самая горячая супергеройская цыпочка!.. Питер, покупающий хот-дог в «Papaya King», вздрагивает и поворачивается на голос. Джонни Шторм появляется в забегаловке словно бы из ниоткуда. Судя по возмущенным возгласам сзади, ему хватает наглости распихать локтями стоящих в очереди людей, чтобы оказаться рядом с Питером. Периодически Джонни ведет себя как кретин, но это слегка чересчур даже для него. − Твоя сестра – самая горячая супер-геройская цыпочка, а я всего лишь иногда занимаюсь паркуром в цветастых лосинах, − Питер забирает у продавца свой заказ (хот-дог с хрустящим луком и сыром). − Чем обязан такой чести? Джонни присвистывает. − Толсто, Паркер! С тобой уже и пошутить нельзя. − Пошутить о горячих цыпочках? Только если сначала принесешь мне королевское подношение из «Кентукки фрайд чикен». Или просто дашь мне поесть. − Ха, так ты не видел? Питер ненавидит что-то «не видеть»: когда он «не видит» чего-то в школе (а в тех огромных уродливых очках, которые он раньше носил, вообще можно разглядеть удивительно мало), это обычно значит, что весь его рюкзак испачкан супер-клеем с розовыми блестками, а к футболке сзади прилеплен стикер «въеби мне, мне это нравится». Да уж, очаровательные школьные годы. − Не видел чего? − О-о-о!.. – ревет Шторм, когда они наконец выходят на улицу, в самое пульсирующее сердце Манхэттена, и вытаскивает из кармана кенгурухи смартфон. – Щас. Чувак, ты должен заценить, это чума!.. Разумеется, он открывает браузер и что-то судорожно ищет, пока вокруг снуют вечно спешащие люди с дипломатами, рюкзаками, бумажными пакетами «Блумингдэйлз» и «Сакс». Питер хмурится. Интернет – это плохо. То есть, не всегда, конечно, не стоит забывать про Амазон и сайты вроде «Что приготовить из того, что есть в холодильнике», но когда Джонни Шторм скалится во все зубы, активно прокручивая страницу какого-то форума, интернет – это просто ужасно. Самое худшее изобретение дьявола, серьезно. − Если хочешь показать мне порно с Человеком-Пауком, я его уже видел, спасибо. Если хочешь показать мне гей-порно с Человеком-Пауком… та же фигня. − Гуглишь себя? – удивляется Шторм. – Молодчина, для такого нужны яйца! Но это не порно. Просто хотел донести до твоего сведения – один псих в интернете пишет, что серьезно запал на тебя. Я с ним пообщался немного – так, чисто поржать, − и вот этот парень на всю голову ебанутый. Там крыша не то что съехала, ее, видимо, в свое время вообще не достроили. Питер делает бровями движение «расскажи мне что-нибудь новенькое» − рассказ Джонни производит на него не слишком большое впечатление. С таким он, как и все прочие ребята в с дурацкой работой, сталкивался постоянно. Сумасшедшие, определенно, главные его фанаты. Их он привлекает даже больше, чем детей. С тех пор, как Питера приняли в Мстители, в башню стала поступать почта и для него. Разумеется, все «взрывные» и «зажигательные» подарки сразу же отсеивают, зато все остальное он получает и даже просматривает. Иногда в посылках лежит что-то милое, вроде печенья с нарисованными помадкой паучками (конечно, даже самую вкусно выглядящую выпечку нельзя есть без предварительной экспертизы и, на всякий случай, после нее тоже), но куда чаще там встречается чье-то использованное нижнее белье или открытки с аппликациями из раздавленных насекомых, обрезков ногтей и прочих столь же тошнотворных вещей. Все, что Питер успел узнать о мире – это то, что, во-первых, люди жутко неблагодарные, а во-вторых, лучшей метафорой всеобщей известности будет заплыв по океану дерьма в бурю на протекающей резиновой лодке. − И этот чувак считает тебя самой горячей супергеройской цыпочкой! – подытоживает Джонни Шторм. Судя по его взлетевшим интонациям, Питер должен впасть в шок или испытать суеверный ужас, но тот слишком занят размышлениями, стоило ли взять еще и фирменную папайякинговскую «кудрявую» картошку фри. Серьезно, после открыток с ногтями тролли из интернета кажутся наименьшим злом. − Ну же! – Шторм, которому совсем не нравится отсутствие реакции, пихает Питера локтем. – Скажи, это забавно!.. − Забавно – смотреть видео «Человек-Факел жарит зефирки», а это – обычная история из жизни анонимуса с форчана. Правда, я думал, что имиджборды ушли в прошлое. Видимо, ошибался. Если кто-нибудь не будет дрочить одной рукой, пока другой набирает «Я бы вдул», мир наверняка рухнет. Видишь, этот парень спасает всех нас! Кроме того, если кто-то говорит, что он бы вдул, это не значит, что он бы реально вдул. − Конечно, если это касается тебя. Ведь никто не хочет все следующие десять лет своей жизни выковыривать ложкой влажный бетон из-под плаката Риты Хейуорт! – Джонни со всей дури шлепает Питера по плечу – как он сам полагает, ободряюще. – Понял? − А, да, здесь не помешает еще пара шуток про мой рост и про то, что алкоголь без предварительной проверки документов мне продадут только после сорокалетия, когда, знаешь, пойдут первые морщины, − Питер с наслаждением доедает остатки хот-дога. − Ну-ну, не будь так жесток к себе. Тебе всего-то надо подождать, пока не стукнет тридцать пять, − ухмыляется Джонни. – А пока перебьешься безалкогольным кокосовым шампанским… Блин, вот же дрянь! Питер делает вид, что хочет ему врезать. Джонни покупается и отбегает, громко хохоча, наталкивается на проходящую мимо девушку, принимается извиняться, пытаясь выглядеть учтиво и обаятельно. Когда девушка не поддается его чарам и удаляется, оскорбленная, он пожимает плечами и кричит Питеру сквозь бесконечный поток прохожих: − В крайнем случае, попросишь своего поклонника! Но будь осторожен, черт, я не собираюсь покупать костюм с пайетками только потому, что ваша свадьба состоится в Лас-Вегасе!..*** *** ***
Питер вспоминает о «поклоннике», когда ложится спать. В первое мгновение его даже озадачивает, почему он вообще думает о нем. Интернет завален кучей дерьма про Человека-Паука: обещаниями распять его на каком-нибудь столетнем дубе в Центральном парке, насадить на шпиль Нью-Йорк Таймс Билдинг или, в крайнем случае, выебать в крайне грубой форме. Те, кто считает, что быть Человеком-Пауком весело и отпадно, явно никогда не выходили в сеть. Питер пытается не читать всякую мерзость, потому что оттого, прочитает он это или нет, ничего не изменится, мир не станет лучше, разве что кошмары, которые ему снятся, станут на порядок страннее. Но после вдохновенного рассказа Шторма о каком-то поехавшем ему становится… любопытно? Ну, просто так, в порядке бреда. Интересно же, что происходит в мозгах у других людей. Может, это ключ к тому, зачем какие-то психи отправляют Человеку-Пауку открытки, щедро украшенные биоматериалом?.. Питер вылезает из кровати и вновь садится за ноут. С трудом припоминает название того форума, на котором висела тема с обсуждением самых привлекательных супергероинь. Это сложно, потому что мест, где ведут подобные беседы, тьма. Супергерои – новые селебрити. Народ любит перетирать, каким гелем укладывает волосы Капитан Америка и с кем это заявился в Метрополитен-оперу Рид Ричардс. Наконец, Питер находит тот самый форум. Ту самую тему. Он почему-то чувствует себя нервно, и ему смешно от этого. Боже, он на самом деле собирается читать тред о самом себе, когда мог бы посвятить сну на час больше и встать утром, ощущая себя чуть менее разбитым. Начало обсуждения довольно стандартное: грудь Капитана Марвел, грудь Черной Кошки (Питер фыркает – с каких пор она вообще супергероиня?), задница Вдовы, противостояние тех, кому нравится нос Вдовы, и тех, кого тошнит от носа Вдовы… В теме больше восьмидесяти страниц, и Питер, не выдержав, переходит к концу. Потом, правда, ему приходится отмотать на семь страниц назад, потому что – серьезно – все они посвящены холивару на тему его скромной персоны. Ну, и еще того, насколько по-гейски дрочить на святой образ Человека-Паука. Некто с ником Дэдси считает это базовой человеческой потребностью, и с его аргументацией «А ты закатайся в рубероид, у***к» трудно поспорить. Вообще, чувак с ником Дэдси много чего считает. Даже слишком. Наверно, он бы поведал миру еще больше о своих взглядах на оральный секс, государственное устройство и свободную продажу атомных подлодок, если бы в в какой-то момент его не забанили, потому что он перестал ставить звездочки в ругательствах. Еще он считает себя главным фанатом Человека-Паука. Копит дурацкий фанстафф Человека-Паука. Думает, что задница Человека-Паука – произведение искусства, поэтому ее слепок должен стоять в Музее Уитни. − О, как мило, − бормочет Питер. Как человек, никогда не посещавший спортзалов, он почти польщен. Дальше выясняется, что в случае смерти Человека-Паука Дэдси мечтает замумифицировать его труп и посадить у себя в гостиной. − Уже не так мило, − замечает Питер. – Зачем ему мой высохший труп?.. Но он хотя бы не собирается украсить мной громоотвод какого-нибудь небоскреба, это уже дохрена. Зевнув, Питер открывает профиль Дэдси. Серьезно, выбор ника просто кошмарный – что-то среднее между Бетси Росс (1) и чем-то мертвым. Плюс, этот ник девчачий, хотя его обладатель вроде как мужчина. В профиле не указано ничего конкретного – ни настоящее имя, ни возраст, ни место, где этот тип живет. Типичный обитатель холивар-форумов. Все, что в нем есть необычного: красная панда на аватарке и то, что он получил статус мега-флудера спустя сутки после регистрации. Последнее кажется Питеру особенно забавным. − Вот же ему нечем заняться!.. – бормочет он. Наверно, этот Дэдси – просто один из тех неудачников, кто до старости живет в родительском доме на попечении у матери. Не хочет найти нормальную работу, потому что он «выше этого», а восьмичасовое торчание в офисе убивает его талант к изготовлению рыболовных приманок. Целыми днями смотрит телешоу для домохозяек и, конечно же, сидит в интернете. Еще один диванный Наполеон. Или, может, он – обычный подросток? Во всяком случае, все признаки спермотоксикоза и фанатичного отношения к супергероям налицо. Питер задумчиво нажимает курсором на строчку, в которой указан контактный е-мэйл Дэдси – стеганые-чимичанги-собака-точка-ком − и нервно смаргивает, когда перед ним открывается окно для отправки письма. Зачем он ткнул в это? Что с ним?.. Ладно. Иногда бывает просто… любопытно. Есть что-то необыкновенное и ужасно рискованное в знании о том, что представляет собой человек, который мечтает увидеть тебя замумифицированным в собственной гостиной. Это же что-то из разряда экстраординарного, верно? Редко кто думает о таком. Вот, например, разве кто-нибудь жаждет установить в холле своего загородного поместья пластинированное тело Тони Старка, превращенное в отвратительную, анатомически идентичную статую? Вот именно, нет. Или Питер попросту об этом не знает. «Привет», − набирает он в пустом окне для сообщения. А как еще можно начать этот разговор? И что вообще следует написать? «Я – Человек-Паук, и считаю тебя абсолютно больным, но ты мне почему-то интересен. Поболтаем?». Питер издает стон, полный страдания, и опускает голову на сложенные перед собой руки. Он точно наживет себе неприятности, не сможет потом отвязаться от этого психопата, и все, абсолютно все, будут повторять ему, что Питер сам виноват. И он, конечно, будет виноват – потому что не справился со своим любопытством и заварил жуткую кашу. Заваривает прямо сейчас. Питер добавляет к «привету» закрывающую скобку. Вот так, со смайликом выглядит более дружелюбно. «Это ты – самый главный фанат Человека-Паука? Я думал, это Уилл Уэйдсон. Он вроде как глава фанклуба». Вот так – просто и ни к чему не обязывает. А по ответу уже можно будет судить, что из себя представляет этот тип. Хотя в письме Питера нет ничего особенного, вряд ли ответ на него будет фонтанировать безумием на пустом месте. Сто к одному, что это обычный доморощенный тролль… Питер какое-то время смотрит на набранный текст, осознавая, каким же редкостным придурком он является, и уже тянется закрыть окно, когда нечаянно отправляет свое послание. Ну упс. − Точно надо поспать, − Питер трет глаза. – Разберусь с этим завтра. Он и так уже потратил полтора часа своего бесценного времени на всякую чушь. Утром он будет цепенеть от усталости, вырубаясь на доли секунды в подземке и тут же просыпаясь. Пора спать. Однако у мироздания на этот счет свои планы. Как только Питер, потягиваясь, добирается до кровати, ноутбук, который он забыл закрыть, издает радостный звук, свидетельствующий о пополнении в почтовом ящике. − Твою дивизию… Письмо отправлено с почтового адреса имени стеганых чимичанг. «Уилл Уэйдсон?! Это ж вроде мое имя? Или нет?.. Точно, нет, хоть и похоже. Меня зовут Уэйд Уилсон, а ты кто? Только не говори, что ты Паучишка, я в жизни не поверю, так что начинай отрицать прямо сейчас, а не то я приду выбивать из тебя дерьмо. В субботу? Суббота тебя устроит? Однажды нас уже пытались наебать, и этот фокус больше не пройдет». Питер приподнимает брови. М-да. А ведь Джонни предупреждал. «Эй, звезда пассивной агрессивности, ты со всеми такой доброжелательный? Мне просто стало интересно, зачем тебе нужен твой кумир в замумифицированном виде. Хочешь сделать из него подставку для шляп? Опору для книжной полки? Будешь пугать им соседских детей на Хэллуин? Просто раскрой секрет, и я наконец смогу заснуть спокойно», − печатает и отправляет Питер. Он ждет ответа минуту, пять минут, а после падает на кровать. Даже если какой-то сумасшедший хочет сделать из него подставку для шляп, он разберется с этим завтра. Вернее, сегодня. Через четыре часа и двадцать три минуты.*** *** ***
К утру в почте творится нечто за гранью добра и зла. Еще не до конца пришедший в себя Питер лелеет последнюю надежду на то, что это сон, просматривая тринадцать непрочитанных писем. Вот же стеганые чимичанги! «Кто это недоброжелателен?! МЫ ОЧЕНЬ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНЫ!» «И дружелюбны. Прямо как наша красно-синяя конфетка. Так бы его и обсосал. Облизал, я имел в виду облизал. Так лучше?..» «И в каком это месте я пассивный? Хочешь, чтобы я был пассивным? Обломись!». «Эй, ты девчонка? Простите, простите мою грубость! Ты – леди? У тебя большая грудь? Намекнешь, насколько большая? Дьявол в деталях. Можешь не стесняться, мы не из тех, кто сравнивает сиськи нулевого размера с ручками радиоприемников». «Я тебя обидел? Извини, извини. Я паникую, когда кто-то молчит». «Я, БЛЯ, РЕАЛЬНО В ПАНИКЕ! НЕ МОЛЧИ! АЛАРМ! АЛАРМ!» «О’кей, эти маленькие мягкие зефирки помогли мне успокоиться. Божественное благословение сахарной пудры. И Желтый. Хочешь знать, кто такой Желтый? А вот и не скажу!» «Ладно, это мой воображаемый друг. Только тсс, не рассказывай об этом другим детям, они и так не слишком меня любят». «Это все зависть». «И детская жестокость. Вот же маленькие злобные охуевшие берсерки!» «Слушай, а ты тоже фанатка Человека-Паука? Если да, сможем вместе обсуждать его задницу! Тебе нравится его задница? Я бы мог воспеть его локти и хрупкую линию кадыка, но без его восхитительных, упругих, искусно выточенных ягодиц все это не имело бы никакого смысла! Или девушки смотрят в нем на что-то другое? В следующий раз изучим, насколько у него большой член. В последнее время мой телевизор показывает совсем хреново. Проблемы с антенной». «И я не хочу делать из Паучка мумию! Сексуальный и лысый Арнольд Вослу завершил свое триумфальное шествие по большому экрану, и это стало не модным! Но выбора нет. Это наш единственный шанс заставить его остаться подольше… Или ты знаешь способ, как уговорить Паутиноголового быть моим гостем? У меня есть пиво и хреново показывающий телевизор. Да, точно, я уже об этом говорил». «Ты уже спишь, да? Споки-ноки! Не захлебнись слюной во сне, ты нужна мне живой! (Всегда мечтал о друге по переписке. Будешь моим другом?)». Питер представляет себя в виде персонажа комикса. Представляет, как его лицо превращается в густую, вязкую массу и стекает. Да, изображение этого процесса стало бы прекрасной иллюстрацией к его самочувствию в эту минуту. Нужно умыться. И наконец проснуться. А потом проснуться еще раз.*** *** ***
Время подходит к обеду – Питер успевает выпить стаканчик кофе, дважды перекусить, отсидеть полторы лекции и немного успокоиться. Поначалу он не собирается отвечать на письма, потому что все это попахивает безумием и тяжелой обсессией, но потом его начинает точить чувство вины. Каким же нужно быть одиноким, чтобы написать тринадцать е-мэйлов кому-то совершенно незнакомому? Черт. Черт-черт-черт. Сначала этот чувак (Уэйд Уилсон) и его жуткая общительность вызывают у Питера легкую тошноту и чувство, слегка напоминающее панику, но каждая прошедшая секунда все сильнее отклоняет стрелку его эмоционального состояния в сторону жалости. Жалость – это плохо. Жалость ужасна. С другой стороны, вполне возможно, что Питер жалеет его на пустом месте. Парень же двинутый! Вторая лекция (та, половину которой Питер уже отсидел) оказывается очень скучной. Просто мучительной. Время похоже на клейстер – оно даже не тянется, а попросту застывает. Питер достает смартфон и проверяет почту. Новых сообщений нет, но тринадцать предыдущих смотрят на него укоризненно. Питер едва слышно вздыхает. Ведь не случится же ничего страшного, если он всего-то прояснит один момент… «Эй, Уэйд Уилсон. Я вроде как парень». Он не собирается поддерживать эту беседу, ничего такого. Просто у него нет большой груди, и он абсолютно точно не леди. Вот Капитан Америка – тот да, леди, а Питер – нет. Голос лектора навевает мысли о чтении заупокойной мессы. Питер мог бы соврать себе, сказав, что так скучно ему не было никогда, но эти лекции у него каждый вторник, и каждый вторник это именно настолько же скучно. Питер лениво обновляет страницу с почтовым ящиком раз за разом. Ну же! Ну же!.. О да. Ответ все-таки приходит. «Это ничего. Я не против парней. Мне нравятся парни. Не в том смысле. Или в том?.. Так из какого ты типа парней? Ты же не какой-нибудь накачанный шкаф с короткой шеей? Нет, нет. Что-нибудь маленькое и задротское? Остренькие коленки? Хилые ручонки?» Питер ухмыляется. «Эй, вот это сейчас было обидно! Между прочим, мои хилые ручонки здорово надрали бы тебе задницу». «Ммм, спанкинг?.. Я весь готов. Где? Когда?» Гугл любезно проясняет Питеру, о чем идет речь. Не то чтобы он был совсем не просвещенный, просто… ну, да, он не гений БДСМ, и, по большому счету, его жизнь можно было бы назвать скучной. Обычную жизнь, в которой он не супергерой, а так себе парень. Умный и не слишком популярный. И жуткий неудачник. Питер запускает руку в волосы. Так, что можно было бы на это ответить?.. «Хочешь, чтобы я вот так сразу тебя отшлепал? Что, мы даже кофе сначала не выпьем?» Уже отправив очередное письмо, Питер немного озадачивается. Это же не похоже на флирт, нет? Потому что он не флиртует. Это просто его чувство юмора. Да, оно ужасное и напрочь лишено тормозов, он в курсе. Уэйд Уилсон – один из самых странных людей, с которыми Питер прямо или косвенно знаком, − молчит довольно долго. За это время изнуряющая лекция заканчивается, а Питер забегает в ближайшее кафе за добавочной порцией кофе (кажется, ему пора переходить на безкофеиновый – капиллярная сетка на белках глаз начинает напоминать спутниковые снимки рек из космоса). Стоя в очереди между грозным афроамериканцем с дредами и миловидной кореянкой, поглощенной планшетом и видеосвязью по скайпу, Питер в очередной раз проверяет почтовый ящик. Ему приходится постоянно напоминать себе, что он общается по сети с реально прибабахнутым субъектом, но это не слишком помогает: переписка вызывает в нем необъяснимое ощущение веселого, немного нервного ожидания, на которое доводы разума не действуют. Это же так увлекательно – гадать, что будет в следующем сообщении, а главное, никогда не угадывать! «Олдскульное свидание? Наденешь для меня галстук-бабочку и шелковое бельишко?» Питер громко фыркает, представляя себе эту картину. Афроамериканец с дредами оглядывается на него. «Галстук, бельишко… И больше ничего?», − набирает Питер, не в силах прекратить бесшумно смеяться. Наплевать, что даже бариста странно на него поглядывают. Черт, нужно добавить в список дел: «Прекратить вести двусмысленные разговоры с незнакомцами из интернета». Но это просто… сильнее него. Это как если бы какой-нибудь шизанутый, умеющий метать глазами молнии, вдруг вообразил себя новым темным мессией, забрался на самое высокое здание Манхэттена и начал читать оттуда прочувствованную речь, а у тебя на языке уже сформировался изящный способ объяснить ему, какой он посредственный идиот. Как тут удержаться?.. Новое письмо приходит моментально. Вот так – лучше всего. Питер не любит ждать, и да, он сможет насладиться разом и гигантским миндальным маккиато, и собственным остроумием. Не так уж много людей приходят в восторг оттого, что он пускает остроумие в ход, но Уэйд, похоже, не из их числа. «Двинуты-ый», − как сказал (пропел) бы Джонни Шторм своим самым слащавым голоском. Сообщение начинается кучей текстовых смайликов. Во всем этом нагромождении знаков Питер разбирает только несколько сердечек. Далее следует вопрос: «Как тебя зовут, пирожок?». Вот же дерьмо, а. И дело даже не в «пирожке». Питер может представиться любым именем: Лайам, Эрик, Джо, Кларк. Правда, в именах недостатка нет. Никто не узнает. В особенности – не узнает этот тип, Уэйд Уилсон. Он может быть где угодно. Жить себе в Южной Дакоте на ферме и ни о чем не подозревать. Возможно, Уэйд Уилсон – это даже не его имя. Оно просто всплыло в разговоре после диалога о главе фанклуба Человека-Паука и, более того, ужасно похоже на имя главного, с позволения сказать, арахнофила Америки. Наверняка выдумка. И все-таки Питер медлит. Если задуматься, что такого особенного в имени Питер? Есть Питер Пэн. Питер Динклэйдж и Питер Капальди. Питер Джексон еще. В мире изобилие самых разных Питеров. Так почему бы и не назваться собственным именем? Даром, что ли, говорят, что лучшая ложь – это дозированная правда? Имя Питера, по большому счету, совершенно безопасно… Ладно, ладно. На самом деле этот вопрос, про имя, яйца выеденного не стоит. Просто у Питера паранойя, но она есть у всех самопровозгласившихся спасителей мира. Просто чудо, что Тони Старк спит не в ударопрочном титановом гробу с автономной системой подачи воздуха и встроенным биотуалетом. «Питер», − Питер даже зажмуривается на секунду, когда отправляет ответ. «ПИТИ?! Мы ставили на Марка. Кто-то только что крупно проигрался». «Игра шла на деньги?» «Деньги – вчерашний день. Растворимый куриный суп – вот новая валюта!» Питер смеется и, поднимая взгляд от экрана смартфона, понимает, что подошла его очередь. − Миндальный маккиато, пожалуйста, − хотя, черт возьми, теперь ему хочется дурацкого куриного супа с мелкой забавной вермишелью в виде букв.