*** *** ***
Координаты явно не обозначают место захоронения таинственного клада майа. Они приводят Уэйда к проливу Ист-Ривер, который после нескольких крупных встрясок и одного, но неповторимого падения Бруклинского моста представляет собой обыкновенное болото. В грязной воде, затопившей и береговую часть, плавают проржавевшие дверцы машин, одежда и обувь, солома, перья, пластиковые бутылки и мелкий мусор. − Смотрите-ка, тут можно найти столько интересного! – восхищается Уэйд, отпихивая ногой проплывающую мимо шину от велосипеда. – Например, труп. Трупов, он уверен, тут немало. Сразу после обрушения моста погибших извлекали из воды, грузили в военные грузовики и увозили в массовом порядке, чтобы кремировать (тогда, кажется, и перестали проводить опознание, потому что морги уже были забиты, а суматоха в городе нарастала). Вот только, конечно, обнаружили не всех раздавленных и утонувших. Подтверждает это и тяжелый, гнилостный запах, идущий от воды. Уэйд забирается на смятый остов автомобиля и осматривается. Чуть в отдалении, под эстакадой, он замечает одинокого человека в пальто, топчущегося на одном из немногих относительно сухих участков. Больше здесь ни одной живой души. «Проверь наверху, − брюзжит Белый. – Проверь, нет ли вольных стрелков на колокольне!» Уэйд озирается по сторонам, но, как он и сказал сразу, вокруг чисто. Успокоив паранойю самого настырного из голосов в своей голове, Уэйд спрыгивает с крыши машины и направляется к незнакомцу, загребая воду ногами, чтобы поднять в воздух тучи грязных брызг. Ему нет нужды скрываться. Его ждут. − Вы, там, на земле! – кричит Уэйд издалека и машет рукой. – Полундра! Это сейчас было к месту или не к месту? Человек поворачивается в его сторону. Он невысокий, округлый, страдающий от отеков. Его лицо запоминается разве что явным отсутствием скул. Парню явно не помешало бы меньше пить. Одежда такая же неприметная, как он сам. Уэйд ненавидит подобных ребят – в основном потому, что на своей неблагодарной работе встретил их не мало. Крыса, вот кто это. − Мне тут стало интересно – вы тот, кто попросит меня об услуге, или тот, кто будет говорить со мной от лица того, кто попросит меня об услуге? – елейным голосом интересуется Уэйд, разминая пальцы. Человек в пальто приподнимает брови, изображая растерянность. − Я? О нет, я ни тот, ни другой. Я тут, чтобы забрать тело. Уэйд успевает лишь приоткрыть рот, когда выстрел из снайперской винтовки сносит ему заднюю стенку черепа. «Я же сказал – проверь на колокольне…» − голос Белого искажается, становясь нечеловеческим, навевая на мысли о заброшенных домах, полных маленьких мертвых девочек и старых ведьм, а потом вдруг становится совсем тихо.*** *** ***
Вновь открыв глаза, Уэйд обнаруживает себя сидящим в кресле. Это очень хорошее кресло – обивка из индонезийской кожи питона, − что может означать только одно. Он в гостях, причем у кого-то совершенно исключительного. − Мистер Уилсон? Уэйд с трудом поднимает голову. Он сидит в просторной комнате с минимумом мебели: каждый звук здесь наполняется невероятной глубиной и мощью, словно на сцене филармонии. Причудливую акустику дополняет не менее специфическое освещение: в комнате царит полумрак, а блеклые желтые лампы, расположенные по периметру, лениво пульсируют, вспыхивая и угасая. Эта пульсация странно перекликается с болью в затылке Уэйда, где исцеляющий фактор, вытолкнувший пулю наружу, спешно пытается воссоздать в первозданном виде костную ткань. Костюм неприятно липнет к спине – кровь из головы натекла до самых лопаток. − Распорядиться подать вам воды? Может быть, чаю? Или что-то крепче? Голос кажется знакомым. Это же… Это… Уэйд морщится. Блядство. Пытаться воскресить в поврежденном мозгу воспоминание – вот пытка почище китайских. Ну же. Еще одна попытка. Ну!.. Когда перед ним наконец появляется гротескная, почти скалоподобная фигура, все встает на свои места. И, возможно, к тому моменту его мозги чуть меньше напоминают что-то взбитое в блендере на максимальной скорости. − Ах да-а! – Уэйд трясет в воздухе рукой с воздетым к потолку указательным пальцем. – А мы-то гадали, кто это отправил за нами в ночь своих гончих и одного старого одутловатого мопса в пальто! Мой горшочек сейчас варит из рук вон плохо, но я все еще помню, что мы с вами немного тезки, правда ведь, мой старый и совсем не добрый друг Уилсон? Кингпин замирает перед ним во весь свой внушительный рост. Он выглядит тяжелым, заскорузлым, усталым и опирается на трость так, будто хочет пробурить ее наконечником дыру в полу. Будь в комнате другое, нормальное освещение, на его белый пиджак было бы больно смотреть, но сейчас он больше похож на ширму, на которой детям показывают театр теней. − Мне куда больше импонирует, когда меня называют мистером Фиском, − замечает Кингпин тоном, от которого у неподготовленных холодеет в животе. − Но ай проблема. А мы согласны быть даже Мэри из Зефирной страны, если нам объяснят, что это мы делаем в таком славном месте, − Уэйд все-таки не выдерживает и ощупывает голову сзади. Место входа пули почти затянулось. – О нет, не сочтите меня невежливым, я совсем не против походов в гости! Но огнестрелы… брр. Сбивают все настроение. Портят лучшие шмотки. То ли дело хлороформ? Вместо тысячи слов… Кингпин – он же Уилсон Фиск, глава бесконечной по протяженности криминальной сети и страдающий вдовец – склоняет голову набок. − Не был уверен, что он сработает на вас. Не люблю неточности. Уэйд несколько раз кивает, надеясь, что выражение его маски достаточно понимающее. − Ита-а-ак. Я здесь по делу или вы в поисках нового партнера для игры в «Эрудита»? Фиск каким-то образом заставляет свою короткую, но толстенную, словно бревно, шею склонить его голову набок. − Слышал, сейчас вы сотрудничаете со Старком. − О, нет-нет-нет, никакого сотрудничества, − Уэйд закидывает ногу на ногу и упирается в колено локтем. – Я просто живу у него в Башне. Там есть вай-фай и нескончаемый запас еды. Нет, правда, я не знаю, откуда у них там столько жратвы. Они грабят мирное население? Как мрачные нуарные Робин Гуды? У-ух, какой смачный скандал разразится, когда это всплывет. − И космический проект потерпел крах, − Кингпин не спрашивает. Он знает о том, что произошло на мысе Канаверал, а там не произошло ничего хорошего. Ладно, Уэйд сам не в курсе, почему запуск ракеты закончился огромными разрушениями и столь же огромными тратами последних ресурсов. Из слухов, что стали расползаться по Башне как взбесившиеся пауки, он, отправляясь блуждать в зоне затопления у Ист-Ривер, успел почерпнуть до обидного мало. − Да. Большой недружелюбный кусок небесной какашки скоро шлепнется на нас, и наступит тотальный Диа де лос Муэртос, только не такой зажигательный и без сладких черепков. Кингпин проходится перед ним туда-сюда. Уэйд следит за ним взглядом. Он более чем уверен – у него за спиной замер, не дыша, целый отряд личной вооруженной охраны, и как только он подорвется с кресла, они откроют огонь. − Мистер Уилсон, вы читали цикл романов Стивена Кинга «Темная Башня»? − Книги про чувака, который палил направо и налево?.. Нет. Жду экранизацию. Хочу посмотреть на большого черного парня на месте большого белого парня. Нежданчик, верно? Мистер Фиск многозначительно приподнимает брови. − Главный герой этого цикла, Роланд, с начала первого тома и до конца последнего шел к Башне. Башня была мерилом всему. Башня была началом и концом всего. Мир Роланда разрушался так же, как и наш… И теперь, когда все идет к своему завершению – а, я уверен, оно идет, − думаю, самое время и мне обрести свою Башню. Подарить происходящему смысл. Уэйд сужает глаза. − И вы хотите… − Башню Мстителей. Да. Уверен, с верхнего ее этажа будет открываться прекрасный вид на гибель всего сущего. Конец цивилизации. Последняя страница. − Хм… − Уэйд делает вид, что задумчиво чешет подбородок. – И вы подумали: к какому бы такому веселому парню обратиться, чтобы вытурить остатки Мстителей из Башни Мстителей? Умно. Или нет? Даже не знаю, что заставит меня поднять мою уставшую задницу и заняться генеральной уборкой. Деньги уже не канают. Обещания вернуть мне мою прелестную мордашку… И-и-и снова нет. Что же, что же, что же может заставить меня воспылать дивным желанием разорить миленькое гнездышко Мстителей? Фиск смотрит на него долго, очень долго, прежде чем выговорить: − Это вы мне скажите. Уэйд думает. Уэйд слушает дыхание вооруженных типов за своей спиной и размышляет. Вооруженных типов примерно восемь-десять. Будет больно, но он справлялся и не с таким. Кингпин и его омерзительно-белый пиджак – вот две основные проблемы. Первый невероятно силен (вот уж кто настоящий человек из стали), второй… просто жуткая безвкусица. Неожиданно для себя Уэйд вспоминает о Питере. Он представляет себе мир, где ему не нужен смартфон, чтобы слышать голос того, кто ему нравится. Да, Уэйду нравится Питер. Святые чимичанги, теперь придется привыкать к тому, что Питер еще и супер-звезда в красно-синем костюме, а это уже тянет на супер-пупер-мега-комбо. Если бы можно было попросить себе Питера, Уэйд бы так и сделал, не моргнув глазом, но этого мальчика отделяет от него кое-что покруче стен. Чтобы добыть принцессу Паутинку, заточенную в башне из слоновой кости, нужно переспорить сам пространственно-временной континуум. − Разве что у вас есть волшебный шкаф, который открывается не в Нарнию, а в соседнее измерение, где хипстеры до сих пор существуют как класс, а идея устраивать гонки на гигантских червях еще никого не посетила – просто потому, что ни у кого нет ни одного подходящего гигантского червя под рукой. Но что-то нам подсказывает, у вас нет волшебного шкафа, потому что если бы он был – разве задержались бы вы хоть на одну лишнюю секунду в этой отвратительной вонючей дыре? – Уэйд постукивает кончиком пальца по виску. – Ха, а для этого горшочка еще не все потеряно! Возьму золотую звездочку с полки. Внезапно Фиск оскаливается. Нет более тошнотворного зрелища, чем его довольное лицо, озаряемое вспышками ламп. Вот чего не хватало хоррор-режиссеру Джеймсу Вану, чтобы утопить зрителей в подлинном ужасе. − А что, если я скажу вам, что у меня как раз есть в запасе один волшебный шкаф, который унесет вас туда, куда вы пожелаете? − Хм. Неплохая попытка. Но почему же тогда он не доставит вас в домик на не-разрушающемся Малибу? Мы тоже большие ценители эстетики конца света, Желтый вечно говорит, что получил степень магистра искусств в Художественной академии Цинциннати, но что-то мне подсказывает, что он – недостойный доверия пиздобол. Так о чем это я? Ах да! Почему вы не воспользуетесь волшебным шкафом сами? Кингпин разводит руками. − Возможно, этот шкаф не так прост. Во время испытаний подопытные получали травмы, несовместимые с жизнью… Но для вас, мистер Уилсон, это не проблема, верно? Так каким будет ваш ответ? Уэйд обхватывает голову руками и принимается раскачиваться в кресле. По крайней мере, это даст ему хоть какое-то дополнительное время. «Он нас наебывает», − вполне ожидаемо постановляет Белый. «Это – наш шанс», − Желтый тоже не проявляет особой оригинальности. Если бы их мнения совпадали, Уэйд бы, может, к ним и прислушался. − Мой ответ будет… Я подумаю. А потом еще подумаю. А потом подумаю совсем хорошо и… Я сообщу. Когда-нибудь. И это, ребята, давайте уже, − он поворачивается к десяти нацеленным на него стволам. – А то я тут что-то засиделся.*** *** ***
После возвращения Старка из Флориды все становится крайне уныло. В жизни Железного Тони остается только два развлечения: алкоголь и вычисления, как скоро астероид войдет в атмосферу земли. Старк безудержно предается им обоим, выяснив в процессе, что ждать падения астероида остается совсем не долго. После этого он предлагает попробовать унести астероид подальше от земли «вот этими самыми руками», а потом идет блевать. Уэйду не нравятся всеобщие похоронные настроения, поэтому он берет спальник, банку газировки и тащится к лифту. − Куда идешь, ковбой? – равнодушно интересуется у него уже немного протрезвевший после тесного общения с унитазом Тони Старк, направляющийся в мастерскую со складной резиновой емкостью для воды. − Вечерний моцион. Люблю запах напалма перед сном, − отзывается Уэйд, поудобнее закидывая на плечо спальник, похожий на гигантский голубой кокон. − У Копполы вроде было «по утрам», − прищуривается Старк. В его голосе нет интереса – это разговор ради разговора, пресность, очередная уступка ради необходимого перемирия. − О, еще один знаток кино. Влажный воздух, жара, маленькие вьетнамские деревеньки, доблестные американцы… Сегодня, конечно, апокалипсис и самое время распаковывать подарки, но это не цитата, мы просто любим запах напалма. По вечерам особенно. М-м-м, бензин, гарь и разрушения!.. Тони Старк пытается проявить стойкость и не поморщиться, но отпечаток брезгливости намертво въедается в его лицо, ставшее от выпивки одутловатым и нездорово-красным. Когда Старк уходит, Уэйд ухмыляется. Ему нравится быть мерзким. Во всяком случае, в отношении мистера Платиновые Подштанники. На крыше Башни Мстителей намного лучше, чем на любом из ее некогда высокотехнологичных этажей. Пониже концентрация чувства вины, просторно и дышится легче, чем внизу. Отсюда видно, что руины тянутся до самого горизонта. Раз и навсегда изменившийся ландшафт города взрывает воображение: кажется, это уже никакой не Нью-Йорк, вообще ни один из реальных городов, а что-то, существующее лишь в сознании самого Уэйда, но он уже видел такое, эти мертвые мегаполисы внутри и снаружи себя, поэтому чувствует умиротворение, словно вернулся в давно знакомое место. На крыше стоит кресло, которое Уэйд сам же сюда и приволок. Если придвинуть его совсем близко к краю, можно упереться ногами в обесточенное ограждение из металлической сетки – оно жесткое и почти не прогибается, очень удобно, когда поблизости нет какого-нибудь пуфика или хотя бы перевернутого бака с радиоактивными отходами. Завернувшись в спальник, словно в плед, Уэйд опускается в кресло, со щелчком открывает банку газировки. Сюда никто не придет, так что маску можно снять. Теперь без нее накрывает каким-то странным чувством беззащитности и уязвимости, затылку холодно, глазные яблоки непривычно остро реагируют на малейшее дуновение ветра, но Уэйд провозгласил эту крышу суверенным государством Дэдпулэнд, так что где еще он может прохлаждаться без своей извечной формы, если не здесь?.. Солнце садится – большое, круглое, алое. Его лучи ложатся на остовы зданий, пронизывают насквозь изломанные металлоконструкции и покореженные скелеты мостов, делая их еще более сюрреалистичными. Игра отчаянно-яркого света и тени меняет формы, искажает то, что уже искажено. Город снизу черный и красный, оранжевые и пунцовые блики играют на водах разлившегося Гудзона. «Это наш мир», − говорит Желтый с благоговением. − Дерьмовый, как и все, что имеет к нам отношение, − мрачно замечает Уэйд, отставляя жестянку с колой на подлокотник кресла, и прикрывает глаза. Его немного крутит, приподнимает и опускает – так бывает, когда начинаешь дремать. Уэйд моргает − медленно, нехотя. Появляются, будто всплывая со дна, из вечной темноты, новые ощущения. Тяжесть. Тепло. Крыша, небо и город все те же, но на коленях у Уэйда сидит совершенно голый Питер, закутанный в спальник, и, выгнув шею, смотрит на закат. − Взгляни, − обращается он к Уэйду, улыбаясь уголками рта, и указывает на солнце, опускающееся все ниже и ниже в фиолетово-черные тучи у горизонта, в небытие. Движение заставляет край спальника сползти с обнаженного плеча Питера, такого невыносимо белого, будто тот совсем никогда не загорает. – Красиво, правда? − Как взрыв сверхновой, − соглашается Уэйд, даже не пытаясь перевести взгляд на небо. Питер смешливо фыркает: − Ты смотришь не туда. − Сам ты смотришь не туда, Паутинник, − ворчит Уэйд, одной рукой поправляя спальник, а другой поглаживая поясницу Питера, легче, еще легче. Он ужасно, невыносимо хочет смять Питера в объятиях, втиснуть себя в него, хочет трахать его до тех пор, пока мир не начнет растекаться перед глазами чернильными пятнами от недостатка кислорода, но это же один из этих хрупких романтических моментов, разве нет? И Уэйд сдерживает себя, сглатывая сладковатую, вязкую слюну, хоть от возбуждения его дыхание становится слышным, с присвистом на выдохе. – Думаешь, раз у тебя IQ − 195, ты тут самый умный, да? Питер наклоняет голову по-мальчишески упрямо, качает ей, но это движение наполнено самодовольством, уверенностью в своих силах. Он сидит на коленях у монстра и знает, что тот не сделает ему ничего плохого, не посмеет, даже не попытается – это ли не причина для самодовольства? Уэйд может нащупать кончиками пальцев позвоночник Питера – размеренный ритм твердых выступов ощущается, как конструктор «Лего», вшитый под кожу. Руки Уэйда поднимаются выше, расходятся, накрывая выгнутые дуги тонких ребер. От этого Питер начинает извиваться, пытаясь уйти от прикосновения. Он боится щекотки, и оттого так сладко его щекотать. − Блин, что ты… Аааа! Прекрати! – восклицает он, хихикая и задыхаясь, бестолково толкается. Он нечеловечески сильный, этот мальчик, и запросто может выломать Уэйду руки из плеч, но сейчас он об этом не помнит. Он не помнит о том, что по ту сторону металлического заграждения осталось очень мало от Большого Яблока, от обыденности, где можно купить десяток или даже сотню стаканчиков с кофе – в каждом будет новый сорт, устойчивая молочная пенка или горечь двойного ристретто, может быть, даже сахарный сироп со вкусом мяты или фундука, или кюрасао. Он не помнит, что большая честь тех, кого тут нужно было защищать, мертвы или прячутся в стылых бункерах, стремительно сокращая запасы кислорода, а то и наспех мастерят оружие из деревянных ножек стульев и опасных бритв. Он улыбается Уэйду, не замечая ада вокруг, а все потому, что его попросту… … что-то шлепается на носок ботинка. Уэйд дергается в кресле, задевает локтем банку с недопитой газировкой, и та опрокидывается, гулко стукнувшись о металлическое покрытие пола. − Бля, − хрипит Уэйд. За то время, пока он был в отключке, совсем стемнело. Над ним, башней и мертвым Нью-Йорком очень яркие звезды, как блики света на металлических шипах внутри Железной девы. Это волчьи звезды, они могут вонзиться и разодрать; сразу чувствуется, что наступила осень. Лето прошло как кокаиновый бред, галлюцинация, сон (красиво, правда?), теперь воздух выстывает по ночам, превращая каждое произнесенное слово в облачко пара, заставляя фразы костенеть на ветру. Не закрытые спальником ноги мелко покалывает от холода. Уэйд приглядывается – на ботинке белеет прощальный подарок от какой-то наглой птицы. − Бля, − повторяет он и запрокидывает голову на холодную и жесткую спинку кресла. Он молчит, голоса в его голове молчат, и в этой неправильной тишине мир начинает схлопываться, вообразив, что он – пресс для мусора. Тягостное, тупое ощущение. Уэйд не любит просыпаться, но, раз уж ему пришлось… Он спускается вниз. Достает все собранные невероятными усилиями стеклянные бутылки и начинает распихивать по ним измельченный пенопласт. Заливает его ацетоном, так кстати обнаружившимся в одной из лабораторий Старка. Добавляет горючую смесь из керосина, скипидара и машинного масла. Содержимое бутылок вступает в реакцию. Уэйд разрезает простынь и скручивает из длинных полос фитили. − Люблю запах напалма… − повторяет он, ухмыляясь, после чего отправляет сообщение на номер, с которого прислали координаты места встречи: «Хочу попасть в Нарнию».*** *** ***
Все они сидят на кухне − Капитан Америка, Зимний Солдат и Железный Человек. Больше никто из тех, на ком зиждилась надежда свободного и независимого народа Соединенных Штатов, не живет здесь… И правильно делает. Уэйд некстати задается мыслью о том, где обретается Человек-Муравей. Или, например, Сорвиголова? Об этом набожном дьяволенке давненько не было вестей. Уэйд уже не помнит, значился ли он в списках погибших. Троица, оккупировавшая кухонный стол, синхронно поднимает на него взгляды. Уэйд замирает напротив, не торопясь присесть. При нем катаны, но когда это он ходил без катан? В сущности, ничего необычного не происходит, но последние члены проекта «Мстители» как-то необъяснимо напрягаются. − Уэйд? – спрашивает Стив Роджерс, сидящий справа. Кажется несправедливым, что на этой Тайной Вечери ему не досталось место посередине, ведь в нем-то осточертевших всем моральных ценностей куда больше, чем в стареющем алкоголике с юношеским максимализмом. Да, Тони Старк сидит в центре, одетый в футболку и штаны для тренировок (на которые он, вероятно, уже давно положил, потому что зачем нужны мышцы, если есть костюм?). Даже без обуви. Но это совсем не означает, что его всемогущая броня не сможет собраться в доли секунды. «Все готово», − говорит Белый. «Камеры выключены», − соглашается Желтый. Выключены не только все внутренние каналы видеозаписи (мониторы охраны, на которые давно уже никто не обращает внимания, прилежно показывают записи двух-трехдневной давности; пустые экраны могли бы вызвать вопросы), но и кое-что еще. Просто об этом пока никто не догадывается. − Алоха, девочки и мальчики. Не впадайте в уныние раньше времени, самое веселое еще впереди. А сейчас – время для маленького вопроса… − Уэйд… − устало выдыхает Стив. Он явно хочет сказать, что сейчас, вообще-то, не время. Что у них тут мозговой штурм. Что… − Знаете, что сделало бы все лучше? − Отсутствие конца света? – прищурившись, предполагает Барнс. − Виски? – проверяет свою догадку Старк. Стив Роджерс просто пожимает плечами, давая понять, что он не знает. Уэйд расплывается в настолько широкой улыбке, что у него немеет нижняя челюсть. − Нет, нет и… Что там назвал Человек-Морозильник?.. Нет! Все стало бы лучше от ощущения гладких и упругих ягодиц Человека-Паука на моих усталых коленях! – сообщает он, пытаясь вложить в свой тон как можно больше чувства. Что могут какие-то слова объяснить людям, которые никогда, никогда не слышали, как один совершенно особенный мальчик тяжело дышит в трубке, задыхаясь от желания? Но им и не нужно этого слышать. Это не для них. Выражение на лице Старка бесценно. − Человека-Паука? − Да. − Супергероя и любимца детей? − Определенно. − Из старого мультфильма? − Хм-м… А ты слишком узко мыслишь для филантропа, − Уэйд упирает руки в бока. – У него отлично прорисована задница. Уверен, и твое ненастоящее сердечко что-то заставляет биться быстрее. Тебе нравятся ондатры? А что насчет порно с горячими бразильскими цыпочками? Человек-Паук почти так же крут, как порно, но это все вынуждает нас поднять болезненный вопрос о его возрасте, и, понимаете, в некоторых странах за такое сажают… − А ты не мог бы поскорее подвести нас к сути дела? – спрашивает Барнс, нетерпеливо постукивая по столешнице живой, человеческой рукой. – Потому что мы тут, вообще-то… − Ах да! Точно! Разумеется! – Уэйд делает паузу. – Я хочу его себе. Троица за столом обменивается взглядами. Их чрезвычайно важные планы нельзя откладывать. Щ.И.Т. ждет их следующего шага. Земля ждет их следующего шага. − И что для этого надо? – Стив Роджерс обреченно озвучивает вопрос, которого было не избежать. Бедный, бедный Стиви, гордость нации. Уэйд наклоняет голову набок. Взгляды собравшихся прикованы к нему, словно он – брошенная коробка, из которой того и гляди выскочит чертик. − А, ничего особенного… Вот это. Самое начало боя – это всегда весело. Боли еще нет, а мозг захлебывается адреналином. Волшебные ощущения. Уэйд быстро шагает вперед, перенося вес на одну ногу, и рывком выхватывает катаны из ножен. В нем совсем нет напряжения – напряжение тормозит, а ему нужно быть быстрым и смертоносным. Движения его рук переходят в мах, который задает телу импульс – он легко уходит в переворот и приземляется возле стола. Эффект неожиданности все-таки срабатывает: супергерои успевают лишь вскочить со своих мест и, судя по свистящим металлическим звукам вдали, на помощь к Старку уже несется его чудо-броня. Но - недостаточно быстро. Уэйд делает выпад и одним широким движением взрезает глотку Капитану Америке. Брызги крови отлетают к противоположной стене. − Первый. Какая жалость, что сыворотка для суперсолдат не дает бессмертия, − притворно вздыхает Уэйд, попутно уходя от удара металлического кулака. – Ох, детка, ты будто с цепи сорвался. Перспектива одиноких ночей не греет? Ладно, он готов признать: бионическая рука – это круто. Ее можно использовать как щит, что Барнс и делает. В первый раз катана попросту по ней проскальзывает, во второй раз Уэйд более внимателен и метит в одно из сочленений, но Старк, еще так до конца и не превратившийся в железного рыцаря, наносит ему грязный удар в спину, и Уэйд промахивается. Между тем случается другая не слишком приятная вещь. Барнс добирается до ножей, и Уэйд немедленно получает один в левое плечо. Лезвие разрывает подключичную артерию. Отличная тактика в битве с кем-то, кто не может в считанные минуты восстановить объем крови в организме. Уэйд выдергивает нож из плеча, заливая пол кровью, и не слишком просчитанным движением отправляет его в полет. Он не надеется на большую удачу, и не зря. Нож, чиркнув Барнса по боку (царапина, не более), падает на пол. Старк наконец получает полное обмундирование и с энтузиазмом подключается к замесу. Уэйд решает, что сегодня он останется на десерт, поэтому продолжает начатое. Черт возьми, Зимний Солдат – еще один человек с дырявой памятью, могущий немного больше остальных. Ничего невыполнимого. − Джарвис! – орет Старк. Похоже, он только установил, что Джарвис не прогружается в его навороченную броню. – Джарвис, тревога! Чрезвычайная ситуация на семнадцатом этаже! Ему никто не отвечает. Костюм работает исправно, но никто не отзывается по киберпатической связи. Теперь – как и должно – костюм это просто костюм. Уэйд бы отпраздновал этот факт, если бы ему только что не загнали еще один нож между ребер. Кажется, его печень превратилась в жаркое на вертеле. − Ну, это даже не смешно, − он, поднырнув под удар, локтем выбивает у Барнса очередной нож, и, стремительно развернувшись, вонзает катаны ему в живот. Те проходят сквозь мягкие ткани, как сквозь масло. Глаза Зимнего Солдата становятся очень большими, наполняясь совершенно смехотворным удивлением. Уэйд налегает на катаны, используя их как рычаг, и пытается поднять Барнса в воздух, чтобы выпотрошить его, как индюшку, но… Блядская бионическая рука слишком тяжелая. Барнс продолжает стоять на земле, как ни в чем не бывало, и таращиться на Уэйда, переживая болевой шок. Потом он приходит в себя и делает шаг вперед. Лезвия проскальзывают внутрь него, глубже и глубже, и выходят, окровавленные, с другого конца. − Вау, − впечатляется Уэйд. – Я где-то читал о таком. Барнс из последних сил бьет его металлической рукой в лицо. Уэйд чувствует все это. Набор ощущений фантастический: трещина в черепе, перелом носа, левый глаз попросту готов вытечь. Под маской слишком много крови, и почти ничего не видно. Впрочем, даже в этом состоянии он слышит, как Железный Человек заходит с фланга, чтобы проделать в его черепе еще одну дыру. − Ой, да наплевать, − бормочет Уэйд и, вместо того чтобы пытаться стряхнуть Зимнего Солдата с катан, с силой дергает руками в разные стороны – влево и вправо. Где-то там, за алым маревом, затмевающим плексигласовые стекла, живот Барнса раскрывается, как шкатулка. Очень поэтичное сравнение для чего-то, полного кишок. − Второй, − отсчитывает Уэйд, и ему в голову прилетает удар, по силе сравнимый со столкновением небесных тел. А ведь его глаз только-только перестал походить на растоптанную перезревшую сливу. − Какого хрена, Дэдпул? – кричит Старк страшным срывающимся голосом. – Какого блядского хрена? Что ты сделал с Джарвисом? − А, я тут недавно узнал одну новую фишку, − хрипит Уэйд. – Оказалось, если ты знаешь пароль для внесения незначительных корректировок в протокол работы электронного дворецкого, можно так сильно напрячь его незначительными поручениями, что перегрузка отправит его в режим сна до внесения существенных корректировок. Старк замирает напротив него в центре разгромленной, залитой кровью кухни. − Ты – самая грязная и отвратительная тварь из всех, что мне встречались, − выплевывает он. – Зачем, зачем ты это сделал? Уэйд качает головой, и его ведет. Он хватается за стену, оставляя на ней длинный багровый след. − Я же сказал. Мальчик. Мне просто нужен мальчик. Я хочу быть с ним. Я хочу его. − Мальчик? Какой мальчик? Ты безумен. Ты просто больное, социально опасное и неисправимое ХУЙЛО, − Старк бросается к Уэйду, обхватывает его поперек туловища и приподнимает над полом. − Эй, умник, ты забыл, что я не Бэтмен. Даже не Кристиан Бэйл. Старк не бросает его об пол, чтобы перебить ему позвоночник. Он швыряет его в стену, но выбирает для этого дивно неудачное место, и Уэйд, пробивая собой кирпичи, обнаруживает ложе прокладки кабелей. Перед глазами носятся красно-черные мухи, одно ухо не слышит ничего, в другом бьет набат… Уэйд чувствует, что скоро отрубится, поэтому отбрасывает одну из катан, хватается за пучок проводов и дергает. В этот же момент Железный Человек вцепляется в его плечи, чтобы еще раз макнуть Уэйда головой в кирпичную кладку и… Разряд такой мощный, что Уэйду кажется – он начинает понимать, что чувствует фейерверк. Да, вот та фигня, взрывающаяся в небе снопом искр. Потом сердце Уэйда ненадолго останавливается и начинает биться не так скоро, как хотелось бы. Он приходит в себя в кромешной темноте, воняющей гарью и палеными волосами. Должно быть, на всем этаже отключило электричество. Бездыханный Железный Человек придавил его к полу и, ну, это не самые приятные ощущения, кто бы там что не говорил. Уэйд кое-как выбирается из- под него и, отдышавшись, стаскивает с него шлем. Без света так сразу не понять, сдох Старк или в отключке. На всякий случай, Уэйд перерезает горло и ему. − Третий, − говорит он со вздохом. – Ничего личного. Просто… сами понимаете. Мальчик. Питер.*** *** ***
Обещанный ему волшебный шкаф сделан из металла и выглядит, на самом деле, не слишком волшебно. Он стоит в одном из старых павильонов, где когда-то давно располагались лаборатории. Уэйд не знает, какому научному гиганту они принадлежали, он может судить о прошлом лишь по тому оборудованию, которое еще сохранилось. Большую часть приспособлений вывезли, но вдоль дальней стены павильона по-прежнему стоит что-то, похожее на ванны для физиотерапии. О, как же Уэйд ненавидит медицинское оборудование. «Но если не попробуешь – не узнаешь», − шепчет ему Желтый. Кингпин очень доволен его работой. «Надеюсь, и вы найдете свою Башню, мистер Уилсон», − говорит он густым, тяжелым голосом, оседающим где-то внутри барабанных перепонок асбестовой пылью. Уэйду срать на Башню. Люди в черной форме (личная армия, что-то типа того; криминальные авторитеты могут себе позволить) открывают перед ним створки волшебного шкафа, как будто врата в рай, и Уэйд входит. Внутри – обитое велюром место, куда нужно встать, полностью повторяющее изгибы человеческого тела. Что-то вроде очень мягкой кушетки для лежания… только для стояния. − Мне же не будет больно, так? – спрашивает Уэйд безликих мужчин в форме. – А то мы все это уже проходили и… Блин, я решу, что авторы начали повторяться. Он не получает ответа. Двери с грохотом закрываются. Уэйд откидывает голову на велюровый подголовник и закрывает глаза. Тьма под веками начинает сжиматься, как компрессионный мешок, но сквозь нее брезжит свет. Уэйд видит себя – бесконечное множество себя в бесконечном множестве вселенных. Есть миры, в которых все так хорошо, что в их существование верится с трудом. В одном из них у Уэйда и Питера есть ребенок – маленький кареглазый хитрюга. В этом мире Уэйд может просто подойти к Питеру сзади, прижаться бедрами к его прекрасным соблазнительным ягодицам, собственнически положить руку ему на грудь, сдвинуть ладонь вверх, к шее, и ему ничего за это не будет. В следующую секунду удар не вомнет его в кирпичную кладку – Питер просто развернется к нему, улыбаясь, и скажет что-то вроде «Только посмотрите, мистер Красно-черный вернулся», прежде чем потянуться за поцелуем. Ночью тот Уэйд может вылизывать его, целовать, кусать за подбородок и за кончик носа, заставляя Питера глупо хихикать и отталкивать его, но не по-настоящему, а будто это игра. И, разумеется, тот Уэйд может вбиваться в красивое, совершенное тело Питера, пока оргазм не перегрузит нервную систему, помножив на ноль болевые ощущения. Уэйд так ненавидит того Уэйда. У него есть все, и остается только надеяться, что этот мудила знает, как невъебенно ему повезло. Уэйд хотел бы прикончить этого засранца и занять его место. Есть мир, где Уэйда не приглашают в программу Оружие X, и он заканчивает свои нью-йоркские каникулы в компании неоперабельного рака. Когда метастазы просачиваются в легкие, он начинает курить по-черному. Однажды, когда Уэйд в растянутой майке, дурацких пижамных штанах с цыплятами и тапочках (на улице декабрь) тайком дымит на пожарной лестнице больницы, мимо проносится Человек-Паук. − Эй, мне нравится твоя задница! – кричит Уэйд ему вслед. − Эй, мне нравятся твои штаны! – отвечает Человек-Паук, кувыркнувшись в воздухе, и растворяется среди силуэтов зданий. В этом мире Уэйд красавчик, но без вечных синяков под глазами он бы выглядел намного сексуальней. Болезнь просто выжирает его изнутри, и он никак этому не препятствует. Он страшно задолбался, и ему насрать. Тем временем в другой вселенной очередной нерегенерирующий Уэйд каким-то немыслимым образом выздоравливает сам собой, просто потому, что пообещал одному упрямому и доставучему пацану сгонять с ним на Юкон. Пацан, хоть и страшно умный, долгое время считает, что Юкон – это где-то в Сибири, но Уэйд канадец, и ему лучше знать. Юкон – это такое (канадское) место у черта на рогах, где брутальные чуваки отмывают золото. Об этом на «Нэшенел Джиогрэфик» даже есть передача – «Золото Юкона». «Из тебя золотоискатель, как из меня – мультипликатор, − говорит пацан. – Может лучше махнем на Мальту?». «Паутиноголовый, где твой дух приключений? − возмущается тот Уэйд и легонько шлепает его под зад. – Иди ищи рюкзак, зануда, мы собираемся копать и сеять, сеять и копать… Захвати свой лучший розовый совочек». На этом, похоже, благополучные вселенные заканчиваются. В следующем мире Уэйд может отрастить себе новый палец или даже целый пищеварительный тракт, но все это полная хуйня, потому что у него никак не получается закрыть мертвому Питеру Паркеру глаза. «Так, малыш, это ни в какие ворота не лезет», − говорит Уэйд и, содрав зубами перчатку, в очередной раз нажимает пальцами на веки Питера, чтобы заставить их сомкнуться навсегда. В прошлые три раза он тоже так делал (правда, в перчатках), но глаза почему-то вновь открывались. Их тупой, ничего не выражающий взгляд страшно бесит Уэйда. «Возможно, надо немного подержать веки, и они застынут в таком положении», − подсказывают голоса. «В кино все иначе. Провел ладошкой и ура, победа над жирной посудой, − жалуется Уэйд. Глаза режет, в горле и в носу чешется от пыли. Уэйду хочется не смотреть и не дышать. – Сладкий, пожалуйста, закрой глазки. Понимаешь, я убиваю людей за деньги, но им не нужно закрывать глаза. Всем плевать на их глаза, так что у меня тут важный первый раз, что-то типа лишения девственности, а ты мне совсем не помогаешь». Разумеется, Питер и не думает внять просьбам. При обрушении здания его торс прошило восемью арматурными штырями, торчащими из здоровенного куска колонны. Теперь окровавленные концы штырей выходят из спины Питера и впиваются в асфальт, словно энтомологические булавки, пригвождающие засушенного жука к специальной плашке. «Может быть, нам взять его с собой? – спрашивает Уэйд без особой надежды. – Всегда мечтал жить с Человеком-Пауком. Спать в одной кровати с Человеком-Пауком. Ну, вы знаете». Голоса не позволяют ему, где-то вдали начинают реветь сирены, и он уходит, забрав с собой маску Питера. Тому она больше не нужна. В следующей вселенной Уэйд не заинтересован собиранием реликвий. У него в голове появляется что-то в миллион раз страшнее аневризмы и опухоли. Оно может говорить – у него страшный, омерзительный голос, способный превращать белки в прионы и воду – в серную кислоту. Он почти как Белый и Желтый, но те тихие и мирные, он уже смирился с ними, а этот, новый, прибыл скорым поездом из страны кошмаров. Каждая из его реплик появляется на табличке цвета ярости – раскаленно-красной, − и все его слова об одном. Убить, убить, убить. − Все, мне надоели эти твои шуточки, ясно?! – орет Человек-Паук, тряся Уэйда за шею. К слову, Уэйд только что рухнул с высоты восемнадцатого этажа на бампер так некстати оказавшегося снизу автомобиля, встреча с которым превратила верхнюю часть его тела в омлет. – Ты вообще передрал фишку «языкастого наемника» у меня, ты ведь в курсе, да? Одни лишь махания мечами не продвинули бы тебя так далеко, так что и не мечтай поковыряться у меня в кишках! В обычный день Уэйд срастил бы ребра и отпустил какой-нибудь подходящий случаю комментарий о том, что он сделал бы это настолько нежно, что Паучок бы еще и кайфанул в процессе, но сегодня реально плохой день. Просто кошмарный. Уэйд… как бы это сказать… сам не свой. − Т-ты прав, − кряхтит он. Кровь булькает в горле. – Резать тебя я не стану. Его руки в этом состоянии двигаются быстрее, чем язык: он выхватывает из набедренной кобуры пистолет, молниеносно приставляет его снизу к симпатичному супергеройскому подбородку. Будь это другой день, он не упустил бы шанс приподнять красно-синюю маску и жадно облизать влажную от пота кожу под ней, но сейчас… сейчас… Выстрел похож на удар гонга. На звук откупоренного шампанского. Дружелюбному соседу нью-йоркцев сносит полголовы, в провале черепа виднеется кровавая каша и острые белые осколки костей. Уэйд думает о любимой чашке, которую он разбил. Все пошло по пизде, так? Уэйд вновь хрипит. − Вот и нету Паучка, н-да? – выводит он фальцетом, с болезненным интересом рассматривая тело, распростертое на асфальте. Вокруг простреленной головы успевает натечь целая лужа крови, похожая на грязно-бордовый нимб. – А знаешь, что стоило попробовать всем тем «психопатам и похлеще», которых ты нахваливал? Пистолет. Тьма наваливается на него внезапно, скручивает, опустошает. Сотни вселенных проносятся мимо, как далекие звезды. Это заставляет чувствовать облегчение. Состояние неуправляемого полета приятней, чем однотипное дерьмо во всем своем бесконечном разнообразии. Что лучше: рак в терминальной стадии или мозговой паразит, заставляющий тебя истреблять последние ростки человеческой надежды? Красная таблетка или синяя? Молочный коктейль с клубникой или с шоколадом?.. Уэйд открывает глаза. Ну… Он все еще в этом странном… шкафу? На дверцах даже нет окон. Уэйд пытается выбраться наружу, но двери заперты. Так. Вот это уже похоже на обычный сценарий его жизни. Он сглатывает сладковатую слюну с привкусом железа (у него шла кровь?) и выбивает двери. Не с первого раза, черт, и не со второго. Он тратит на борьбу с ними как минимум полчаса и, когда оказывается на свободе, узнает кое-что новое и потрясающее воображение. Вот эта штука – совершенно точно никакой не волшебный шкаф. Даже не фантастическая телефонная будка Доктора Кто. Это газовая камера. Почему-то он не заметил выводы трубок сразу и ничего не почувствовал, когда начали пускать газ. Возможно, тот не смертелен - обычный галлюциноген. Но исцеляющему фактору Уэйда все равно понадобилось какое-то время, чтобы полностью очистить организм от токсина. − Это было подло, − замечает Уэйд. – Но я видел потрясающие вещи. «Да-а-а. Мир, где тебе дают, − хмыкает Белый. – Мы тоже видели». − А что там этот хрен сказал про Башню? «Что ты должен найти ее! – напоминает Желтый с каким-то нездоровым весельем. – Най-ти!» Уэйд протирает руками лицо, закрытое маской. Кожа реагирует на прикосновение привычной тусклой болью. − Не понимаю только, нафига мне что-то искать, если у меня уже есть Башня, − он мрачно оскаливается. – И с нее так здорово будет наблюдать апокалипсис!*** *** ***
Уэйд молчит уже очень давно. Это кажется неправильным и наводит на подозрения. Питер бросает пробный шар, отправляя ему ссылку на какой-то дурацкий видеоролик, а после рассказывает о своей дилемме с киносеансами (вечером они дороже, но утром − лекции). Ноль реакции. Уэйд даже не выходит в сеть. Тогда Питер начинает подозревать неладное. Это из-за его альтер-эго, да? Вполне возможно, прямо сейчас Уэйд продает информацию о Человеке-Пауке… да кому угодно! У Питера много врагов. Но тайна его личности так и не просачивается в газеты, а его дом не разносят в щепки. Значит, Уэйд просто чем-то очень занят. Или с ним что-то случилось. «Я волнуюсь, − пишет ему Питер. – Что происходит?» Уэйд не отвечает. Снова. Питер ждет, и ждет, и ждет. Это очень мучительно – когда не знаешь, сколько продлится ожидание. becauseofreasons: Уэйд becauseofreasons: Я, конечно, все понимаю becauseofreasons: Или нет becauseofreasons: Я не понимаю вообще ничего becauseofreasons: Но я думаю о тебе becauseofreasons: Надеюсь, у тебя все хорошо*** *** ***
Уэйд заходит в холл Башни Мстителей, оставив позади несколько мертвых патрульных. В холле светло. Тела расстрелянных лаборантов и прочего персонала (на который у Уэйда не нашлось времени, зато нашлось у людей Кингпина) лежат ровным рядом около лифтов, прикрытые белыми полотнищами. Уэйду нужен его схрон. Его школьный проект. Он припрятал его под подушками в одном из кожаных диванов, так как подозревал, что этим все и закончится. В крайнем случае, он собирался от души накормить этим Старка, но тому хватило и феноменального светопреставления. Уэйд убирает катаны и любовно достает рюкзак, полный бутылок с горючей смесью. Все. Теперь начинается настоящая дискотека. В холле нет ни одной живой души, поэтому Уэйд поднимается наверх. Хромированный, полный света и ложного ощущения защищенности лифт лениво ползет все выше и выше. На панели заполошно красным вспыхивают номера этажей. Уэйд достает из разгрузки зажигалку (божественную всепогодную Windmill!) и щелкает ей, высекая искры. Пожарная сигнализация не срабатывает. Возможно, включать ее тоже было обязанностью почившего вечным сном Джарвиса. − Люблю сжигать дома я, заводы также жечь; Люблю сжигать я все подряд, моя правдива речь; Музей, библиотека – от них остался пшик; Люблю сжигать я вещи, огарки – это шик (3), − с выражением читает Уэйд. Лифт мягко останавливается. Последний этаж. Вот тут-то все и случится. Двери разъезжаются так мучительно медленно, что Уэйду невероятным усилием воли приходится удержаться от самоубийства (хотя он бы такими темпами успел умереть и воскреснуть снова). За дверями так много вооруженных до зубов наемников, что картины Босха и парады на День Святого Патрика отдыхают. − Поджигаю, поджигаю, я сегодня жгу, − напевает Уэйд, дирижируя рукой зажигалкой. – Все поджарю, все поджарю, сжарю, что смогу (3), − и запаливает первый фитиль. Пенопласт придает зажигательной смеси вязкость; когда бутылки разбиваются, импровизированный коктейль Молотова не стекает по кричащим и палящим по сторонам людям из личной охраны Уилсона Фиска, а прилипает к ним намертво, превращая их в живые факелы. Некоторые из наемников, отбросив ставшее бесполезным оружие, начинают хвататься друг за друга и за Уэйда. Его тоже немного поджаривает, но, честно говоря, он сталкивался и не с таким. На выходе из лифта образуется знатная суматоха. Уэйд тратит все содержимое рюкзака на то, чтобы нейтрализовать засаду, но это определенно того стоит. Школьный проект себя полностью оправдал. Уэйд даже успевает разжиться кое-чем огнестрельным – тем, что не слишком пострадало в пожаре, − прежде чем проходит дальше. Уэйд знает, где искать Кингпина. На крыше. Его, Уэйда, крыше. И он идет туда. По пути ему встречаются еще несколько вооруженных парней, но все они заканчивают свои бесславные дни разрубленными и истекающими кровью. − Эй, ты разве никогда не слышал о том, что нехорошо рушить детскую веру в чудеса? – спрашивает Уэйд своим самым наглым голосом, выходя на открытую площадку, с которой видно весь этот исстрадавшийся, жаждущий смерти мир от края до края. Кингпин стоит у металлического заграждения, глядя на горизонт. − Мистер Уилсон, вы уже не ребенок, − негромко говорит он, поворачиваясь. – Не знаю, что влекло вас в другой мир, но… вряд ли это что-то реально существующее. Я не хочу с вами драться. До столкновения астероида с землей осталась всего пара часов, и, когда они истекут, не станет ни вас, ни меня. Я знаю, какую свалку вы устроили внутри Башни. Отдохните. Выпейте «Беллини». Насладитесь последними минутами своего существования. Уэйд какое-то время тупо смотрит на него. Его ярость выветривается, но злость никуда не исчезает. Он не придумал себе Питера. И не придумал себе Человека-Паука (даже если его придумал кто-то другой и срубил на этом целое состояние, продавая комиксы, фигурки и прочие не слишком нужные, но приятные вещи). И он бы все променял на одну лишь призрачную возможность заключить Питера в объятия и узнать, чем пахнут его волосы. «Какие-то криповые у тебя желания», − замечает Белый. − Заткнись, − огрызается Уэйд. Кингпин предупреждающе сужает глаза: − Как неуважительно. Что ж… Как пожелаете, − и начинает двигаться вперед с явным намерением атаковать. − Ах, черт, это было не ва… − взвизгивает Уэйд и тут же одергивает себя, − а, впрочем, нет! Драться с Фиском тяжело. Этот тип в щегольском пиджаке только выглядит ленивым увальнем. На самом деле, это два центнера мышц и боевых навыков. Фиск буквально раскатывает Уэйда по крыше, превращая его ребра во что-то вроде дробленого миндаля. Уэйду почти не остается шансов на контратаку (и времени на болтовню), поэтому он терпит и ждет, ждет и терпит. Он более чем уверен – Фиск обязательно попробует скинуть его с Башни в лучших традициях боевиков. Кингпин знает, что Уэйд не может умереть, поэтому спустить его вниз на скоростном лифте – самое простое решение. Когда Фиск волочет к Уэйда к заграждению, словно тюк с тряпьем, тот контролирует каждый вздох. Нужно очень точно рассчитать время. Очень точно. Вот… вот… вот… Сейчас! Он изворачивается в воздухе и заезжает Фиску по голове буквально всем своим телом. Это действенный, но, откровенно говоря, не самый удачный прием. Фиск, потеряв на мгновение ориентацию в пространстве, опирается на заграждение, которое проседает под ним, но так и не проваливается вниз. − Если ты думал, что этого достаточно… − начинает он, но Уэйд с боевым кличем «Падай, падай, падай!» наваливается на него сзади. И они падают. Вместе. О’кей. Уэйд не совсем падает – храни кто-то великий сетчатые заграждения, которые нужно ставить на крышах небоскребов в угоду технике безопасности. Уэйд висит на смятых, деформированных останках этого заграждения. Молиться ему некому (да и падение вниз не означает для него скорую кончину), поэтому, с черепашьей скоростью забираясь обратно на крышу, он повторяет себе под нос: «Пити, Пити, Пити». Вот теперь все точно кончено, и осталось… ну, допустим, полтора часа до большого взрыва. Уэйд спускается вниз, в пищеблок для персонала лабораторий, долго ищет консервированные персики и еще дольше – шампанское (конечно же, там его нет, и он забирает «Вдову Клико» из не таких уж неприкосновенных запасов Старка), методично смешивает из этого трижды проклятый «Беллини» и возвращается на крышу, по пути осознавая одну очень странную вещь – за все это НЕМЫСЛИМО долгое время он так ни разу и не написал тому, ради кого устроил все это. − Питер решит, что я мудак, − жалуется Уэйд. – А я просто его люблю. «Это потому что ты мудак, − соглашается Белый, − и любишь его. По-мудацки». − Ага. Его сердце начинает биться быстрее, когда он видит количество неотвеченных сообщений в скайпе. − Я… я ему нужен. «Послушай…» − пытается привлечь его внимание Белый. − Он по мне скучает. «Так, ты, давай, отвлекись…» − Он меня хочет. Готов поспорить на… нет, не на это, но, в общем, я готов спорить, что он меня хочет, − улыбается Уэйд. – Смотри, он пишет: «Я скучаю по тебе». С рукой в трусах, ага. Молодчинка, все правильно сделал. «Посмотри на небо, придурок!» − одергивает его Желтый. Небо совсем не ночное. В нем начинает вспыхивать что-то, похожее на кометы, змеиться, сверкая, и исчезать на горизонте. Падающие осколки, сгорающие в атмосфере. «Давай, быстрее попрощайся с ним», − торопят Уэйда голоса. − Отправлю ему свое фото, − решает Уэйд. – Чтобы он ничего не ждал. Или… нет. Чтобы ждал. Блядь. Блядь. Я должен его найти. Я… ну вы поняли. Он быстро набирает: «Будь умницей, Пити. Я тебя <3», − и отправляет свое последнее сообщение в полет по междумирью. Он не знает, как это все происходит, как его послания из этого куска дерьма попадают в другую, более благополучную вселенную. Ему это и не важно. Главное, чтобы сообщения доходили. После этого он убирает смартфон в карман разгрузки и салютует коктейлем гигантскому раскаленному шару, окрашивающему небо в кровавый цвет бесконечного пожарища. − Думаю, самое время для последнего…*** *** ***
Питер пишет Уэйду каждый день. Это уже превратилось в ритуал – дебильный и откровенно мешающий. Питер знает, что ему давно пора перестать подкармливать свою надежду, но он не может остановиться − даже несмотря на то, что Уэйд в оффлайне. Или глубоком инвизе. Питер не знает, что хуже. Он пишет: «Мне снился странный сон. Зеленый Гоблин перестал быть зеленым и стал фиолетовым». И: «Я тут попробовал лавандовый раф. Это всего-то непозволительно дорогой кофе со вкусом травы». И: «Капитан Америка в плавках! ТЕПЕРЬ Я ОФИЦИАЛЬНО ВИДЕЛ ВСЕ!». И: «Слушай, а тебе не жарко в спандексе? Мне кажется, я однажды умру от теплового удара с этим чулком на голове, а все будут думать: «Ооо, он погиб как герой». И: «Я снова раскроил руки стеклом. И да, я хочу, чтобы ты на них подул. Все равно ты это не прочтешь, верно?». Он отправляет сообщение за сообщением, утром и вечером, не в силах остановиться. Иногда, когда выдаются совсем нелегкие дни, он позволяет себе постыдную слабость и дрочит, стискивая смартфон в свободной руке. Ему очень хочется услышать голос Уэйда. Просто пообщаться с ним хотя бы еще раз. Это желание становится настолько навязчивым, что все идиотские эротические фантазии Питера начинаются с того, что скайп вновь издает сигнал пришедшего сообщения. Питер оправдывает свои тщетные попытки вновь наладить контакт с Уэйдом лишь одним – ни один нормальный человек никогда не напишет кому-то «Я тебя <3», прежде чем навсегда порвать с ним общение. Проблема лишь в одном – Уэйд Уилсон ненормальный.*** *** ***
С усилием он поднимает веки. О да, у него снова есть глаза и веки, которые можно поднять, молекулярные и межклеточные связи вновь имеют какое-то значение. Он садится, хрустит плечами, оглядывается. Собравшиеся из пыли органы чувств услужливо принимаются за работу, запечатлевая на подкорке дома, большие и очень большие, асфальт, неизменный запах канализации, типографской краски и мерзких хот-догов, небо, еще не успевшее превратиться в огромную космическую яичницу, землю – ах да, долбанный асфальт с окурками и смятыми стаканчиками от кофе около бордюров, это уже было, − мимо проходят люди, десятки ровных, кривых, длинных и коротких ног в мельтешении допотопного скринсейвера откуда-то из девяностых, прохожие обтекают его, стараясь сохранять достаточное расстояние, чтобы не заразиться чумой – то есть, раком, или безумием, или эпическим невезением, в крайнем случае, триппером. Он ощупывает себя – красно-черный костюм здесь, вместе с пистолетами и катанами, подсумки тоже на месте, но оскорбительно пусты, если не считать канцелярские скрепки и крошки за что-то стоящее. Ни одной гранаты, ни одного самого завалящего патрона. Смартфона тоже нет. − Вот черт, − качая головой, он поднимается с асфальта. – Придется потратить уйму времени на то, чтобы вновь раздобыть телефон Пити. Но это же не смертельно? Для него ничего не смертельно.