В плену у ласковых туманов

В плену у ласковых туманов Вздыхает спящая река. Ей снятся бури, ураганы И грозовые облака. Ты также спишь, мой друг прелестный, И грезишь о судьбе иной, Летают сны мечты чудесной Над белокурой головой. Проснись, проснись! В ночи ненастной Рассвета, как спасенья, жду. Проснись для жизни и для страсти, Проснись, быть может, на беду! Это было рискованно, неразумно, дерзко. Это могло сломать то хрупкое, прозрачное, то удивительное и невероятное, что протянулось между ними, но не окрепло, а будто наполнилось новыми красками. Каждый день они встречались в библиотеке и проводили несколько часов в беседе. Они говорили об истории и искусстве, о войнах и открытиях, делились детскими воспоминаниями, страхами и мечтами, называли друг друга по имени и не отводили глаз, а когда их пальцы соприкасались, всякий раз будто случайно, омега не отнимал руки. Нетерпение наполняло Логана, холодом бежало по спине, стучало в висках. Он искал во взгляде Элинора, в его каждой улыбке и каждом движении что-нибудь хоть отдаленно напоминающее приглашение, понимание, поощрение, искал и не находил. Наконец, он решился на эту глупость, на эту дерзость... Омега прочёл стихотворение вслух, тихо и медленно, будто пробуя слова на вкус. Когда он поднял глаза, взгляд его показался Логану странно расфокусированным, будто устремлённым вдаль, а быть может, в себя. Тонкий пергамент, покрытый изящными строками, подрагивал в его руке. – Логан... Это ваши стихи?.. Но почему?.. – Элинор, я бы не осмелился, – тихо возразил альфа. – Это стихи моего любимого поэта, барда Талиенна. Мне просто показалось, что это о юности, о времени грёз... О вас, быть может... Юноша вскочил на ноги, пергамент выпал из его пальцев, Логан торопливо поднялся следом. Щеки омеги пылали. – Вы думаете, я не знаю, о чем эти строки? Возможно, вы считаете меня ребёнком? Или вы думаете, что я читаю только сказки про войну и до любовной лирики ещё не дорос? – Элинор, прошу вас, не гневайтесь, позвольте, я выброшу глупую записку, и мы забудем об этом недоразумении... – Да будет вам известно, я достиг возраста согласия! Отец ещё с Белтэйна ведёт переговоры с претендентами на мою руку! – Ах, прошу простить меня, мой принц! – воскликнул Логан. Ему даже не пришлось разыгрывать обиду, она вспыхнула сама по себе. – Как мог я позабыть о том, что омеге королевской крови не пристало принимать стихи из рук мелкопоместного дворянчика! Как вовремя вы напомнили мне о непреодолимом различии между нами. – Я вовсе не это имел в виду, граф! – Позвольте мне удалиться, пока ваш слуга на вытолкал меня взашей!.. Логан повернулся прочь, но был остановлен неожиданно сильной рукой и тихим, гневным: – Стойте! Я не давал вам позволения уйти! Они оказались очень близко друг к другу, так близко, что обострившееся обоняние альфы уловило тонкий аромат, простой и приятный запах очень юного омеги. Логан опустил голову, почти коснувшись лицом волос Элинора. С тихим вздохом, будто решившись, юноша встретил его взгляд. И только тогда Логан заметил, что его все ещё держат за локоть. Не отводя глаз, самыми кончиками пальцев провёл по руке омеги от локтя до плеча, пропустил между пальцами лёгкие пряди волос. Каждую секунду ожидая отпора, не веря себе, он коснулся губами тёплого виска, влажного угла глаза, гладкой щеки... Замирая от волнения, склонился к чуть приоткрытым губам. Поцелуй получился самым лёгким, едва ощутимым, пронзительно нежным. – Пощадите, – прошептал Логан в запрокинутое лицо с дрожащими опущенными ресницами, – вы погубите меня... – Нужно идти... Нас могли услышать, ведь мы кричали... Но он не двинулся с места, и Логан осторожно взял в ладони милое лицо и накрыл губы омеги ласковым поцелуем. Все изменилось с того дня. Они будто перешагнули невидимую преграду и оказались рядом, и увидели друг друга так, как никто и никогда не видел их прежде. Они стали встречаться чаще, случайно и нарочно, на арене для выездки, на прогулках в королевском саду, в театрах, на приёмах. Они не подходили друг к другу, но с изобретательностью влюблённых оставляли тайные знаки: букет фиалок, забытый на скамье парка, перевязанный лентой, лишь вчера украденной из косы омеги, нарядный томик стихов Талиенна, спрятанный в конюшне под седлом камбрийского жеребца, модель парусника под пиратским флагом, случайно найденная слугой в сундуке с зимними вещами, пушистый дымчатый котёнок с голубыми глазами, непонятно как попавший в покои принца Эллара... Милые мелочи, которыми нельзя завоевать сердце, но сердцу уже близкому можно сказать: я здесь, я помню и думаю о тебе. Лишь в библиотеке они оставались наедине и там, над раскрытыми фолиантами, среди пыли древней мудрости они говорили друг другу обо всем. О том, как царапается новый котёнок, названный Бериллом, о да, и не думайте, распутный Логан, что я не знаю о ваших театральных пристрастиях! И о том, что поцелуи – лучшее лекарство от царапин. Их поцелуи, оставаясь невинными, наполняли Логана мучительным нетерпением, и лишь страх спугнуть стеснительного юношу заставляло его сдерживать желание. Однажды служитель едва не застал их врасплох, и пока он раскладывал по полкам потрепанные свитки, Элинор рассказывал об имперской аннексии Камбрии, а Логан едва заметным движением пальцев поглаживал колено и бедро омеги. Когда шаги смотрителя замерли вдали, они обернулись друг к другу с новым нетерпением и, целуя своего омегу, Логан почувствовал на губах прикосновение маленького язычка. Нет, Элинор не думал обольщать его или напрашиваться на более смелую ласку, он лизнул его бездумно, как котёнок. Но Логан обнял юношу за талию и ладонью подхватил под затылок и прижался к губам омеги настоящим властным и требовательным поцелуем, раздвинув языком его губы, погладив дёсны и нёбо, входя в тёплую и влажную глубину, лаская, подчиняя... Через минуту омега задохнулся и отстранился, тихо ахнув, и тотчас же уронил голову Логану на грудь, крепко обхватив его руками. В приливе острой пронзительной нежности Логан гладил мягкие волосы, узкие плечи и спину, касаясь губами тёплой макушки, вдыхая аромат возбужденного омеги, сладкий, трогательно невинный, пьянящий безыскусностью и чистотой. Нескоро омега освободился из его объятий и, спрятав в ладонях пылающее лицо, пробормотал: – Простите, Логан, я совсем забыл... Мне нужно быть сейчас... Простите! Его уход был похож на бегство. Логан заметил на темно-розовом бархате обивки маленькое влажное пятнышко. Коснулся его пальцем, поднёс к лицу. Желание юного Элинора пахло малиной. Он рассмеялся неожиданному открытию: омега, в чьих венах смешалась кровь древнейших правящих династий мира, источал аромат, подходящий фермерскому мальчишке с соломой в растрепанных косах. И отчего он сбежал тоже яснее ясного. Неужели он впервые ощутил желание? Сам Логан был в таком же положении. Мысль о "Сладкой Магии" мелькнула и пропала. Запах малины кружил голову, и пачкать этот чистый аромат продажной страстью показалось кощунством. Логан немного волновался не испугается ли юноша вновь открытой чувственности, и отчасти его опасения оправдались: некоторое время Элинор пытался держать дистанцию, будто не доверяя себе. Но Логан запасся терпением и вскоре был вознаграждён. Элинор заговорил о запретном. Страшно стесняясь и глядя в пол, он спросил у Логана о его первом опыте. – Я был молод, вашего примерно возраста... – начал альфа со лжи, ему тогда было почти шестнадцать. – На мою беду я полюбил взрослого двадцатилетнего омегу, предназначенного в супруги нашему соседу, не слишком знатному, но богатому барону. Мы стали тайно встречаться, отправляться на верховые прогулки, гулять по лесу. У нас прекрасные леса, светлые, сосновые... Корабельные сосны, из них строят лучшие ладьи нашего флота. И вот однажды нас застигла гроза. Мы нашли убежище в заброшенной полуразрушенной мельнице. Там, под раскаты близкого грома, под сияние ослепительных молний, среди мрачных теней, холодных камней и странных, изъеденных ржавчиной машин, похожих на огромных сцепившихся в схватке насекомых, мой омега, наконец, отдался мне... Это было упоительно, потрясающе, волшебно. Я чувствовал себя, как человек, открывший в себе способность летать. Я был уверен, что тот омега разорвёт помолвку и станет моим супругом. Но он остался с бароном, который годился ему в отцы. Моё сердце было разбито. Вот тогда я и стал на преступную стезю, которая в конце концов привела меня к пиратству. Теперь я похищаю благородных омег и требую за них выкуп в аметистовых серьгах... – Вы просто смеётесь надо мной! – воскликнул Элинор, одновременно обиженный и не способный сдержать смеха. – Да, смеюсь, мой милый друг. Но тогда мне было не до смеха. Это была первая любовь, и первая потеря. Тогда было просто больно. – Мой бедный, мой хороший, – прошептал Элинор со слезами на глазах, и Логан снова поцеловал его. По-другому поцеловал, как любовник, как альфа целует омегу. Он чувствовал, как прижималось к нему тонкое тело, как таяло, прогибаясь под его ладонями, он слышал тихие стоны, дрожащие на губах омеги, и этот запах малины, такой простой, такой желанный... Его ладонь скользнула по бедру юноши и мягко прижала твёрдый бугорок, заметный под слоями одежды. Элинор отбросил его руку, резко разорвал объятия. Заговорил сбивчиво, задыхаясь: –Пожалуйста, никогда, слышите, никогда не делайте этого!.. – Простите, милый Элинор, я не хотел оскорбить вас, – заговорил Логан тихо и мягко, как будто успокаивая испуганную лошадь. – Моё единственное желание – доставить вам удовольствие. Если это вам неприятно, поверьте, я никогда не осмелюсь. – Я не знаю, что сказать вам... Просто это очень сильно, очень интимно. Так, верно, касаются друг друга супруги. – Элинор, вы мне верите? – Логан с улыбкой протянул руку взволнованному омеге. После секундной паузы тот коснулся пальцами ладони альфы. Логан поцеловал руку юноши, тепло, несильно сжал тонкую лапку. – Я никогда не сделаю того, что будет вам неприятно. Никогда не поступлю против вашей воли. Вы всегда, в любой момент, сможете меня остановить одним словом. Вы верите мне? – Конечно! – воскликнул юноша с видимым облегчением. – Конечно, я верю вам, мой драгоценный друг!