В плену у ласковых туманов

Путешествие оказалось долгим. Логан боялся не успеть. Отчего-то он был уверен, что к моменту, когда его сын появится на свет, он непременно должен быть в столице. Рядом, так близко, как позволит Великая Мать, ведь она покровительствует дарующим жизнь. Лотгард плавился от жары. Логан ехал по непривычно пустым улицам, марево дрожало над раскалённой мостовой. Таверну, рекомендованную ему капитаном, он нашёл не без труда. Там останавливались в основном купцы средней руки, и завсегдатаю квартала Сладких Грёз не приходилось бывать в таких заведениях. Логан снял себе просторную и чистую комнату, принял прохладную ванну, спустился в общий зал. Супруг хозяина принёс ему тёмного эля и густой похлёбки, и Логан любезно пригласил омегу присесть. Ему позарез нужны были сведения. Словоохотливый омега рассказал ему о ценах на шерсть и скандале с новым храмом Гофанонна, рухнувшем в ходе строительства, об эпидемии непонятной болезни, вспыхнувшей в квартале Ста Путей, о пожаре в том же квартале, на месяц затянувшем столицу дымом. С большим трудом удалось Логану направить разговор в нужное русло, но омега оказался не слишком сведущим в делах двора. Удалось лишь узнать, что войны с Пависом в этом году, похоже, не будет. Да, ещё сына принца Эллара взял в супруги какой-то никому не известный дворянин, вроде боевой товарищ принца, а свадьба была совсем скромной, даже и рассказать о ней нечего, хотя юноша – единственный омега королевской крови, а значит корона могла и расщедриться по такому поводу. То ли дело, когда женился наследник... Нужно было срочно попасть во дворец. Логан послал мальчишку с запиской к знакомому омеге, известному придворному сплетнику и мелкому интригану, и получил приглашение. Омега встретил его испуганным кудахтаньем: – Милостью Моны, милый граф, вы ли это? Что с вами приключилось, и, простите, что это на вас надето? Расскажите мне все! Пришлось угостить собеседника красочным блюдом из правды и лжи, щедро приправленной романтическим вздором, в котором фигурировали разбойники, прекрасный омега, скрывающий лицо за маской, зловещий колдун и некромансер... Омега предсказуемо восхищался и пугался, но в конце рассказа все же спросил: – Но вы так и не сказали, граф, отчего вам вздумалось покинуть столицу, да ещё столь поспешно? – Долги, прелестный Катрен, – вздохнул Логан, на сей раз вполне искренно. – Ах, мы так и знали, – в восторге всплеснул руками омега. – Мы постоянно удивлялись, откуда у лорда столь скромного состояния такие значительные средства. Признаюсь, мы даже подозревали, что вас содержит некий таинственный покровитель, богатый замужний омега... – Право, Катрен, это было бы неплохим выходом из положения. Взгляд омеги стал трезвым, оценивающим. Разглядывая перстни, он проговорил: – Вы знаете, такая возможность существует... Мой супруг часто бывает в отъезде и при должной скромности в расходах... – Любезный друг, – перебил Логан, – не думаю, что я готов к такому решению. Вам, несомненно, тоже требуется время, чтобы все обдумать. Пока прошу лишь об одном пустяке: позвольте вас сопровождать в вашем следующем визите во дворец. И держите моё возвращение в секрете, вдруг нам все же удастся прийти к соглашению. Вы ведь не хотите, чтобы кредиторы бегали за мной толпой?.. – Разумеется! – рассмеялся омега с облегчением. – Приходите завтра в полдень, я собираюсь навестить его светлость младшего крон-принца. Оденьтесь так же, как сегодня, и вас примут за моего слугу... Последнее замечание, вероятно, должно было задеть Логана. Как же давно это было, пышные наряды, драгоценности, золотой дурман. Очень хотелось спросить об Элиноре, но Логан не решился, слишком извращённой была фантазия Катрена, слишком близкими к истине могли оказаться его догадки. Назавтра Логан пришёл чуть раньше назначенного. Ему пришлось ждать. Каждая минута наполняла его болезненным нетерпением. Наконец, Катрен появился, протянул руку для поцелуя, чуть поджав полные губы, осмотрел простой наряд Логана. В карете глядел в окно, разговоров не заводил и, вероятно, сожалел о вчерашней откровенности. У входа во дворец надменно сказал камердинеру: – Младший лорд Вествуд к его высочеству крон-принцу Эстефану! Логан смотрел себе под ноги, чуть ссутулив плечи, и вслед за Катреном прошёл туда, где знал его каждый стражник, куда в прежние времена он мог явиться и без доклада. Но это был граф Дарман, а не Петер из Кернива, и многие двери были для него теперь закрыты. В галерее, где чинно прогуливались придворные, они расстались. Логан пошёл в сад. Жара немного спала, лёгкий ветерок касался листвы деревьев, розы в пышном летнем цвету истекали приторным ароматом. На ухоженных дорожках было многолюдно, нарядные пары сидели на каждой скамье у пруда, и многих из них Логан знал, а значит и они могли узнать его. Ноги сами привели его к беседке на лужайке. Ещё издали он заметил, что в беседке кто-то есть, но виноградные листья мешали разглядеть сидевших в тени. Сердце сжалось болезненно, Логан споткнулся, едва удержавшись на ногах. Отчего бы, ведь кто угодно может сидеть на скамье, наслаждаясь прохладой... И все же... Логан узнал его, почувствовал сердцем, кожей, каждым волоском, каждым вдохом. Не узнал только глазами. Зрение упорно не хотело признавать в сидящем на пышных подушках омеге того самого, нежного, единственного. Логан склонился в почтительном поклоне: – Ваша светлость, простите за вторжение, я не хотел нарушить вашего уединения... Никакого уединения не было, рядом с Элинором расположились двое пожилых омег и один грузный бета. – Позвольте засвидетельствовать своё почтение. Вы, вероятно, не помните меня. Я – граф Дарман. На балу Второго Урожая я имел честь и удовольствие быть вашим партнёром по танцу Благоденствия... – Отчего же, я помню вас, граф, – прозвучал тихий ответ, сухой ломкий голос, будто ветер в листьях. – Прошу вас, присядьте. Сегодня не так жарко, не правда ли? Логан сел на скамью напротив, стараясь придать своему взгляду вежливую рассеянность, заставляя себя не вглядываться в изменившиеся черты. Но все же он отмечал каждую черту любимого лица, каждую складку, каждую тень. Волосы Элинора уложили в строгую причёску на затылке, затянули так сильно, так гладко, что приподнялись уголки глаз. Он казался болезненно худым. Под бледной, туго натянутой кожей лица проступали кости высоких скул, впадины висков, хрящи тонкого носа. Глубокие тени легли под глазами, вокруг рта угадывались горестные складки, губы сжались в одну тревожно напряжённую линию. Тяжёлые одежды, украшенные богатой вышивкой с драгоценными камнями, не скрывали огромного выпирающего живота. На хрупком теле омеги он казался нелепым, как будто кто-то глупо пошутил, засунув под одежду большой и круглый мяч. Тяжёлые брачные браслеты, усыпанные изумрудами, выглядели наручниками на хрупких запястьях, массивные серьги болезненно оттягивали мочки маленьких ушей, ожерелье на тонкой шее по весу не уступало кирасе. Грубое варварское великолепие делало Элинора нелепым, похожим на ребёнка, по глупости напялившего папины драгоценности. Логан заставил себя заговорить: – Поздравляю вас с супружеством, ваша светлость, и желаю семейного счастья. Радостная весть, матушка Мона благословила ваш брак. Паника блеснула на дне серо-голубых глаз, сменилась затравленным, обреченным выражением. – Благодарю вас, граф, вы очень любезны. Простите, я не помню, вы состоите в свите его высочества наследного принца? – Нет, ваша светлость, я никогда не был придворным, хотя появлялся при дворе достаточно часто. Я путешествовал, вернулся лишь недавно. Возможно, я хотел бы получить придворную должность... – Думаю, его высочество не откажется от такого дворянина в своей свите. Вы знакомы с принцем? – Да, мне посчастливилось быть представленным его высочеству. Впрочем, я не уверен, помнит ли он меня. Ведь я – один из многих, удостоенных такой чести... Логан был рад такому повороту разговора. Пускай спутники Элинора, несомненно шпионы, донесут своим хозяевам, что бедно одетый дворянин искал у герцога протекции. Такое досадное невежество случается каждый день. – Простите, я устал, – вздохнул Элинор, вставая. Двое омег помогли ему подняться, подхватив под локти. Их движения показались Логану лишенными тепла и участия, будто они поднимали предмет мебели, случайно оказавшийся на пути, и Логан возненавидел за это обоих. А Элинор вдруг протянул ему руку с неожиданным: – Не будете ли так любезны, граф, проводить меня к покоям? – Сочту за честь, ваша светлость, - отозвался Логан, подставляя предплечье. Они шли по дорожкам сада, провожаемые любопытными взглядами, шли медленно и чинно, непринуждённо беседуя о пустяках. Сердце Логана грохотало безумным колоколом, воздух разрывал горло. Все это было неправильно, невыносимо неправильно. Не так они должны были встретиться, не о праздниках вести разговор. Грузные мрачные омеги, как тюремщики стерегущие его мальчика, мрачная аляповатая роскошь его одежд, так резко контрастирующая с обычной сдержанной элегантностью, и запах, в котором к простому и милому аромату малины добавилась густая тревожная нота – все это раздражало каждый нерв альфы, дыбом поднимало волосы на затылке, наполняло его острым, животным чувством опасности, как перед боем, как под прицелом невидимого в темноте врага. Элинор как замужний омега занимал теперь другие покои, в более престижном центральном крыле дворца, совсем рядом с резиденцией королевской семьи. У входа в покои застыли статные стражники, горцы в килтах, похожие, как братья. Элинор, тяжело опирающийся на руку Логана, внезапно оступился и, на мгновение оказавшись совсем близко, прошептал почти беззвучно, одним дыханием: "Десять утра, храм Моны..." А потом они распрощались с изысканной и безликой вежливостью чужих людей. Весь остаток дня Логан не выходил из своей комнаты в таверне, метался, как дикий зверь в клетке, трупом лежал на кровати, молился, плакал. Его любимый несчастен, слаб и болен, и, находясь под неусыпным надзором, более одинок, чем прежде. Кто-то пытается переделать его под свой лад, наряжает и причёсывает, как куклу, превращая в пародию на благородного замужнего омегу. Кто-то уродует его и подчиняет, ломает под себя. Что же делать дальше? Знает ли принц Эллар о его причастии к бесчестью сына? Не оставил ли канцлер своих убийственных планов? Впрочем, один ближайший план не вызывал сомнений. Следующим утром в половине десятого он вошёл в храм Матери Моны, огромное круглое строение со множеством колонн, с алтарём в центре и каменными сиденьями вдоль стен, с приватными часовнями для желающих помолиться в одиночестве. Он обошёл алтарь, опустил золотую крону в урну для пожертвований, вдыхая запах благовоний, страстно, бессловесно помолился за своего мальчика, за его удачное разрешение от беременности. Вскоре появился и Элинор, в тяжелых пурпурных одеждах, усыпанных рубинами. Двое давешних омег вели его под руки. Встав в тени колонны, наблюдал Логан, как все трое скрылись в приватной часовне, как один из омег вскоре вышел из часовни и покинул храм. Вернулся он лишь ближе к полудню, и через несколько минут вместе со вторым слугой вывел из часовни Элинора. Логан смотрел, как грузно ступает когда-то невесомый юноша, как напрягаются тонкие плечи под грузом драгоценных одежд, как крепко, по-хозяйски сжимают его локти грубоватые слуги, и новое чувство дышало в его груди, слишком похожее на ненависть. Логан приходил в храм каждый день, и каждый день был похожим на предыдущий. Так же конвоировали Элинора грубые омеги, ни на минуту не оставляя его одного, с той же бессильной ненавистью глядел им вслед Логан. Лишь на четвёртый день случилось чудо. Логан увидел, как второй омега вышел из часовни и торопливо направился к выходу. В тот же миг он проскользнул в дверь, в тот же миг прижал к сердцу родное, единственное, бесценное. Омега тихо всхлипнул в его объятиях, горячо выдохнул в шею: – Логан, у нас всего несколько минут. Я послал его за лекарем. Они сейчас вернутся. Прежде всего: вам нечего опасаться. Я не выдал вас. Никто не знает о нас... Логан взял в ладони милое лицо, покрыл торопливыми поцелуями. – Моё сердечко, – голос не слушался его, слова путались. – Просто скажи, что я могу сделать для тебя? Все, что угодно, любимый... – Будь рядом. Мы не можем быть вместе, я замужем. Но если я могу видеть тебя, хотя бы издалека... Это так нужно мне. Когда ты исчез, я не хотел жить. Теперь хочу. Не исчезай больше. Логан снял губами слезы с глаз любимого, они оказались странно солёными. Слова нашлись сами: – Я не исчез, радость моя. Я был в тюрьме. – Как? – ахнул Элинор, по-детски приоткрыв рот. – За что? – За долги. Я задолжал много золота, и меня бросили в тюрьму. Я вышел только неделю назад. Элинор отстранился, низко опустив голову, закрыл лицо ладонями. Логан обнял узкие плечи, осторожно прижал омегу к груди, опустил щеку на гладко причесанную макушку. – Не надо, сердечко моё. Все позади. Я вернулся. – Прости меня, – невнятно простонал Элинор. – Они все говорили: твой любовник бросил тебя, сбежал. И я поверил. Им, не тебе. А я должен был знать, и верить, ты никогда не оставишь меня. Ты назвал меня своим. А я поверил им. Мне нет прощения. Логан зашатался в слепом, разрывающем душу раскаянии. Он не хотел перекладывать вину на хрупкие омежьи плечи, ну почему, почему все всегда получается не так. – Взгляни на меня, любовь моя... Элинор поднял голову. Его лицо сияло в полутьме. – Отец сказал: или я пойду за Каллора, или мне вытравят ребёнка. Твоего ребёнка. Я должен был спасти его, понимаешь? Я не мог иначе. Теперь я супруг Каллора. Матушка Мона... Матушка, за что?.. Снова Логан прижался губами к любимому лицу. – Я буду рядом. Мы должны набраться терпения. Я найду выход, верь мне. Я обязательно придумаю, как нам быть вместе. Жизнь длинна. И этот мир, он так велик. Есть такие места, где никто не знает о принце Элларе, о короле Гвинедде, о герцоге Рутленде... Только верь мне, и жди, любовь моя... – Иди! – всхлипнул Элинор. – Они сейчас вернутся, в любую минуту. Пожалуйста, ступай... Огромный храм Матери всего живого показался Логану склепом.