Истории

      Когда я была маленькой, я обожала фильмы-катастрофы, типа Войны Миров или Послезавтра. Наверное, эти фильмы сформировали мои ложные надежды, ведь когда началось всё это дерьмо, я верила, что появится Брэд Питт или какой-нибудь Николас Кейдж и всё вернется на круги своя. Но я ошибалась, как и сценаристы этих фильмов. Никогда уже не будет так, как было. Наше полное истребление — вопрос времени, апокалипсис наступил задолго до того, как зелёный глаз корабля появился в небе над нашими головами.       Мы в Техасе сразу поняли, что дело плохо. Мой отец выкурил не одну сигарету, пока мы смотрели большой воскресный выпуск новостей, в котором разные ученые, политики и прочие бесполезные люди выдвигали свои версии развития дальнейших событий. Тем вечером отец научил нас с братьями обращаться с охотничьим ружьем, и его негласная версия оказалась верной. Мы были обречены с самого начала.       На случай если кто-то найдет мои записи, советую взять на заметку, что апокалипсис, каким его рисует кино и даже Библия — чушь собачья. Апокалипсис — это вовсе не стихийные бедствия, внезапно начавшийся ледниковый период или восстание машин, апокалипсис — это когда твой отец умирает у тебя на глазах, когда младшего брата сжирает взявшаяся из ниоткуда чума, когда мечтаешь поскорее освободиться, но продолжаешь бороться, как таракан, больше на подсознательном уровне, чем из желания выжить.       Моей семьи давно нет, и я не стану расписывать, как умер каждый из них: папа, Мэдисон, Джо, Хэнк и Аарон. Это пытка. Хуже любых игл под ногтями. Ты осознаешь, что умер вместе с ними. Ты нелепый призрак, который задержался на мгновение длиною в короткую подростковую жизнь.       Первое правило жизни под пристальным взглядом зеленого огонька в небе: живи сегодняшним днём. Этот день может быть последним, так же как и вчерашний, и позавчерашний, и завтрашний, если доживёшь.       Я жила в старом лодочном сарае, недалеко от нашей фермы. Домой возвращаться опасно и глупо. Ублюдок, что там засел часто приходил к реке, чтобы наловить рыбы или набрать воды, видно этим тварям их собственная зараза не страшна, потому как я речную воду не стала бы трогать даже носком своего старого ботинка. Когда он приходил, одетый в какую-нибудь рубашку моего отца, я пряталась под брезентом, которым когда-то сама накрыла лодку. Я научилась часами лежать без движения. Это всё, что нам осталось. Приспосабливаться. Учиться. Ждать.       Мы всё время чего-то ждём. Сначала мы ждали спасения, чуда, потом мы осознали, что грёбаных чудес не бывает и что мы в полном дерьме. Буквально по самые уши. Потом мы ждали лекарства. Забавно, как мы любим верить во всякую несуществующую ерунду. Теперь мы ждём смерти. Ведь пятая волна — это смерть.       Мы как дельфины стали сами выбрасываться на берег, без всякой причины, ведь можно прятаться, скрываться. Это всё обида от осознания того, что всего за день мы рухнули с вершины пищевой цепочки в самый её конец, ниже червей и грибов, ниже самого нижнего. В бездну. Мы вымирающий вид, у которого нет ни единого шанса на спасение.       Теперь я понимаю, какого было мамонту из «Ледникового периода». Вымирание — это очень фиговая штука. Очень.       Второе правило нашей новой жизни: брезгливые привереды умирают первыми. Хочешь жить — привыкай к жизни насекомого, червяка, микроба — называйте, как вам угодно, суть не изменится. По началу старая жизнь, которая оборвалась внезапно, даёт о себе знать, хочется найти еду получше, мечтаешь о шоколаде и кукурузных хлопьях, гамбургерах и картошке, а затем начинаешь есть подобных тебе: червей, лягушек, если повезет — крыс или мышей. Убить мышь или крысу легче, чем выйти из сарая и идти на поиски еды, пусть даже прямо перед тобой кукурузное поле. Ведь всякий раз, когда ты закрываешь глаза, перед тобой снова кровь и страдания твоей семьи. Которой нет.       Третье правило (самое простое) — не верь даже собственному отражению, ведь и ты можешь быть дрянью, которую засадили в твой мозг.       Мой спутник и единственный оставшийся связной с жизнью «ДО», Дэни, видел, как его старший брат вынес мозги их матери, а затем кинулся на отца с ножом. Дэни выпрыгнул из окна и бежал со всех ног к нашему лодочному сараю, пока его брат, отличник и спортсмен Гарольд расправлялся с их родителями. Он не любит о них говорить, я их почти не знала, видела в церкви по воскресеньям, зато его брат был настоящей звездой школы, а потом и колледжа. А потом он убил их. Убил своих родителей. Потому что с тех пор, как зеленый фонарик появился над нашими головами, Гарольд умер. Управление телом Гарольда получила тварь, которая сидела у него внутри и ждала своего часа.       Сейчас мы ночуем в чьем-то доме на окраине города. Здесь держали лошадей, но теперь они, видно, разбежались, может, их съели. Урожаем ведь никто не занимался, а магазины опустели в первые же дни Пришествия. Голод ужасная вещь. Он превращает нас в чудовищ, которые готовы сожрать даже собственные руки и ноги, лишь бы заполнить пустоты собственных кишок.       Здесь относительно безопасно, в городке никого не осталось, потому что тут нет еды. Мы экономим свои запасы и скоро отправимся в путь, мы идем в Оклахому, дальше от воды, ближе к полям.       Надеюсь, нам удастся этот переход, мы уже давно не сталкивались с живыми и, дай Бог, не столкнёмся. Люди уже не те, кем были «ДО», и я не желаю вам узнать, какими мы стали «ПОСЛЕ».

Энди Хоуп, 16. Дентон, Техас.