Змеюшка

Проснувшись, вижу лежащий на тумбочке букет алых роз. Том… Достаю маленькую открытку: «С добрым утром! Люблю вас, Том». Она отправляется в тайничок к портрету. С букетом спускаюсь вниз. Ставлю цветы в вазу в гостиной. В окно замечаю, что мальчишки гуляют на улице, так что увидеть Игорешу на кухне я не ожидаю. Сразу замечаю, что он как-то подавлен, но разговор пока не начинаю. — Завтракать будешь? У нас сегодня овсянка с вареньем. Клубника или абрикос? — Абрикос. С кем ребята? — Фенрир решил задержаться, — он кивает сам себе и без перехода сообщает. — Том написал. Сказал, что мне нужно устроиться в школу как можно скорее. — Это, наверное, из-за ребенка. Только я не понимаю, зачем так торопиться. Ребенку до школы еще одиннадцать с половиной лет. — Деканом можно стать только через десять лет работы. Насколько я понял, нынешнего декана Слизерина Том не переносит. Качаю головой. Логично. Девяточка-то о Слагги отзывается весьма скептично, а уж Том с его перфекционизмом должно быть даже в школе его ни во что не ставил. Проблема Игоря в том, что из-за Молли ему в Хогвартс лучше не соваться. — Волнуешься из-за девочки? — Так будет сложнее. Если прекращу общаться, не простит. Если продолжу… Да нельзя будет продолжать, — он как-то обреченно машет рукой. — Сейчас буду учить тебя вести дела по-слизерински. Тем более, тебе потом их деканом становиться. В любой ситуации можно найти козла отпущения. — Я объясню ей про правила. Да и сама поймёт. — Злиться на правило несколько неудобно. Да ещё и школу может бросить, решив, так сказать, проблему. Игореша перспективы оценивает и готовится долго и одиноко страдать. Хорошо, что у нас есть я, а у меня женские сплетни и, хоть и призрачные из-за перемен, но знания канона. — Ты сходишь к её отцу. Денег на приданое у него нет, и, как все вокруг понимают, не появится. Но он надеется, поэтому решит потянуть время и скажет тебе подождать, пока Молли закончит школу. — А если нет? — Если согласится, то будешь трогательно просить ее не обижаться, пообещаешь не торопить и, если ситуация позволит, скажешь, что готов быть рядом с ней в качестве друга, пока сама не захочет иного. — Она все равно испугается. — Она храбрая. И сильнее, чем ты думаешь. Так что позволь ей решать. — Как это неправильно, — Игорь утыкается лбом в свои сомкнутые руки, — что девочки и женщины вдруг оказываются сильнее, чем кто-то может подумать. Я же помню маму: мягкую, добрую и заботливую. Она всегда веселая была, а если когда и грустила, мы с братьями или отец обещали, что все хорошо будет. Мама успокаивалась. Она была слабая, и мы учились быть сильными для нее. Я молча киваю. То, что сейчас говорит Игорь, невероятно важно для него. Он очень редко вспоминает о войне и жизни до нее, и я вполне понимаю почему, тем значительнее такая откровенность. — Я не смог быть достаточно сильным, — он садится прямо, но не смотрит на меня. — И это навсегда останется со мной. Но я научился позже, и сейчас мог бы… Мог бы преодолеть любые обстоятельства и защитить. И вдруг оказывается, что зря: в этой защите никто не нуждается. — Ты судишь очень, как бы это сформулировать… по-мужски. Женщины сотканы из противоречий, поэтому логика «раз может сама, значит, я бесполезен для нее» тут не работает. Она-то, конечно, может, но хочет ли? Вот для тебя почти естественно защищать ее и принимать сложные решения. Даже если не получается, ты продолжаешь думать о том, что выбрать, а не о том, почему тебя жизнь заставляет выбирать. Жду, пока Игорь осознает и, возможно, задаст вопросы. Вывалить на человека длинющую логическую цепочку, чтобы в конце понять, что он не согласен с первым пунктом — дурацкая идея. Но Игорь кивает согласно и ждет продолжения. — У девушек с этим сложнее. Есть все-таки еще привычное желание скинуть на мужчину все проблемы, а самой в лучшем случае уют в доме обеспечивать. Однако некоторым, как мне и Молли, например, обостренное чувство справедливости и темперамент не позволят. — То есть надо все-таки защищать и опекать? — Нет уж. Так тоже не пойдет. Объясняю на примере. Том меня готов «защищать и опекать» абсолютно. Если бы не вся эта история, если бы не крестражи, если бы мы с Томом были просто женщиной и мужчиной, которые случайно встретились, познакомились и друг другом увлеклись, то я бы от него с этой его опекой сбежала через месяц. Нынешняя же ситуация: это мой собственный выбор. И его забота мне практически безразлична. — Он сам тебе безразличен. — Мне его жаль. Искренне и сильно. Но я с ним слабая, я с ним почти демонстративно нуждаюсь в заботе, словом, я с ним фарфоровая кукла. Я ничего из этого не придумываю: во мне действительно есть подобная нежность и хрупкость, но я предпочитаю думать, что это актерская игра. — А Абраксас? — А его я люблю. Поэтому с ним я слабая, когда мне это действительно необходимо, сильная, когда это становится принципиально важно, и счастливая все остальное время. И возвращаясь к теме Молли. Позволь ей прийти к подобным выводам. Ей это тоже нужно. — Это будет сложно, — Игореша улыбается, пусть даже чуть устало. — Но разве я с самого начала не думал, что это абсолютно безнадежная затея? — Справимся. Ты же не один. Зову мальчишек в тепло. Всё-таки весна ещё сырая и промозглая. Ребята желают доброго утра, обнимают и убегают. Игореша уходит вслед за ними. Скоро кто-то один спустится заниматься, но пока решают кто именно, я могу ещё полениться. Но не судьба… Фенрир как-то скованно садится в кресло напротив, в глаза не смотрит. Спрашиваю, что случилось. Такая нервозность обычно не к хорошим новостям. — Лина, можно я у тебя книжки какие-нибудь возьму? Мне читать понравилось. И девушка одна из наших раньше была аристократкой… — Впечатление произвести хочешь? Фенрир совсем теряется. И меня пробивает на смех, хотя нельзя. Кстати, откуда у него такая проблема: он же вожак стаи и все бабы должны быть его по определению. А вот эту мысль можно и озвучить. — Она как волчица и так моя. А вот от человека нос воротит. Я злился, конечно… — Попытался силой, — почти без вопроса в интонации. Он вскидывает на меня удивленный взгляд, но тут же виновато прячет глаза. — Так. Я точно знаю, что пытался. Сила, как бы меня это ни разочаровывало, — метод, от которого ты вряд ли откажешься. И тебе не пять лет, чтобы ставить за такое в угол. Но скажи, Фенрир, ты это все-таки сделал? — Нет. — Слава Богу, — меня в момент отпускает огромное напряжение. — Лина! Лин, ну, ты чего? — он садится на корточки рядом со мной, гладит руки и заглядывает в глаза. — Не реви. Все же хорошо. — Вот потому и реву, что хорошо. Было бы плохо, я б тебя уже пятьсот раз прокляла и выгнала отсюда, возможно, даже лично вытащив за шкирку. Фенрир садится на пол, сжимает кулаки на коленях и смотрит на них ненавидящим взглядом. Ох… кажется, его сильно это все задело. Сейчас будем корректировать ребенку поведение. Но сначала послушаем, что сам скажет. — Я бы даже не сопротивлялся. Я бы и сейчас не стал. Виноват. Заслужил. — Чем заслужил? — Напугал. До слез довел. Знаешь, я ее к стене прижал, а она не вырывается, не плачет, ни-че-го. Я в глаза заглянул, а она смотрит так… Лучше бы прокляла или ударила. Я сказал ей уходить, она не шелохнулась даже: так и замерла с идеально прямой спиной. Я прикрикнул, она только тогда убежала. — Садись-ка в кресло, а то дети спросят, почему ты на полу оказался. И рассказывай дальше. Куда убежала, кому плакалась? Фенрир послушно пересаживается. Смотрит как-то даже более затравленно, чем раньше. — Убежала от общины в лес, на нехоженые тропы. Она… понимаешь, ей поплакаться некому. У нас все простые. Большинство и вовсе из нищих. А она аристократка, и это очень хорошо видно. И ни капли проще не стало за все сорок лун, что она с нами. — Она одна успокоилась? — Я сначала сам успокоился, а потом пошел искать. Она сидела в чаще на поваленном дереве. Ревела. Она мне в тот момент очень Рема напомнила. Я рядом сел. И, ну… — Так молча и посидел, — понимающе киваю я. Ладно. Не шарахается от него, значит, можно что-то думать. — Она быстро успокоилась. Встала, посмотрела на меня и сказала таким ужасно холодным тоном: «Вы идиот, мистер Грейбек». И ушла. Это вообще замечательно. Если девушка время от времени не думает о мужчине, как о идиоте, эта девушка либо абсолютно ненормальная, либо она об этом мужчине совсем не думает. — Книжки — это хороший план. Еще можно сводить погулять в город: в кино и кафе. Цветы и конфеты тоже никто не отменял. И, Фенрир… наберись терпения. Если увидишь, что ей неприятно, не дави. — Я понимаю. Лина, вот я идиот. Я не разбираюсь в том, как сделать так, чтобы девушка меня полюбила, я не знаю, как позаботиться о стае, когда дело касается политики, я не умею заботиться о детях. Короче, я мало что понимаю, а с чем-то даже не хочу связываться. Но я точно знаю, она мне навсегда нужна и плакать я ее больше не заставлю. — Первая здравая мысль. С таким отношением, может, чего-то хорошего и добьешься. Оставшийся день проходит почти спокойно и ужасно быстро. Подъём на три часа позже обычного сказывается. Мы с Ремом не так давно впервые достигли хоть каких-то успехов в окклюменции, так что сейчас закрепляем пройденное. Потом Сев уговаривает меня сварить шампунь для кота, и я со всеми детьми иду его мыть. Мы с Лютиком занимаемся окклюменцией, когда приходит Абс. Он и так в ужасном настроении, а когда почти сразу замечает букет, вообще очень сильно расстраивается. — Люциус, иди попрощайся со всеми. — Но, пап!.. — Никаких возражений, Люциус! — Да, рар'а, — он вскакивает и убегает наверх. Мда… Что вообще происходит? Абс зол как черт. Лютика ни за что чуть до слез не довел. Тоже что ли нарваться. Может, хоть пойму, что происходит? — Остались бы хоть на чай. Меня опаляют таким взглядом… Лучше бы молчала, нафиг. Конечно, я тоже умею смотреть так, что страшно и сдохнуть хочется, но, пусть я буду трижды дурой в этом молчаливом поражении, но нагнетать сейчас не стану. Люциус, естественно, спускается не один. Абс только кивает всем, кладет руку сыну на плечо и шагает в камин. — Мамочка, а почему Абс Лютика забрал? — Видимо, так нужно. Я не знаю. Идите обратно играть. Сев хватает Рема за руку и тянет наверх. Фенрир качает головой, но все-таки уходит молча. Игорь достаточно долго стоит на пороге, потом спрашивает: «Поговорить с ним?». Я отрицательно мотаю головой. Он разворачивается и поднимается. Хочется что-то разбить или сломать. Смотрю на букет. Дело, конечно, не в нем, но горит этот веник здорово. Тушу его через пару минут и аппарирую на пляж, куда мы как-то летали с Абсом осенней ночью. Накладываю согревающие и сажусь на песок. Я понимаю, что конкретно не нравится Абсу. Вот только он с самого начала на это соглашался. И был счастлив, несмотря на это. Черт! Кажется, я передумала насчет дочки. Пусть лучше мой ребенок будет творить фигню, чем страдать от нее!