Змеюшка

От Тома приходит записочка: «Сегодня, с двух до четырех». Киваю папане, который решил меня проконтролировать после вчерашней прогулки. — Севочка, мы с тобой и дедушкой пойдем гулять по Косой аллее после обеда. — А Рем? — подняв на меня щенячьи глазки, просит сын. — Вы же помните, что дружба с Ремусом и Фенриром — большой секрет? Рем, ты же нас простишь? — Да, — чуть печально тянут оба. — Давайте, мы купим вам какую-нибудь игрушку, которая будет интересна обоим. Как раз до обеда выберете. Мальчишки соглашаются уже более радостно и, закончив завтрак, убегают наверх. Как же мы не вовремя поссорились с Абсом. Сомневаюсь, что ему стало резко плевать на мою безопасность: он не такой человек. А так как связаться с ним не получается, то узнает он либо через сигнальные чары, либо из газет. И оба варианта мне не нравятся. Не Патронуса же Абсу посылать! Да и не умею я. Радоваться жизни за тридцать пять лет худо-бедно научилась, а быть счастливой еще не смогла. А для Патронуса нужно именно чистое, ничем не замутненное счастье. — Что-то не так? — проницательно спрашивает Игорь. — Абс про план ничего не знает. Нельзя, чтобы он вмешался. — Я думаю, он будет достаточно осторожен и вмешается только если сочтет ситуацию критической. Возможно, вообще не успеет. Он же обычно занят днем. Я киваю, но крайне плохое предчувствие никуда не исчезает. Отгоняю его от себя и пытаюсь чем-то заняться. Из рук все валится. Чуть не запарываю элементарное Бодроперцовое зелье, которое Фенрир просил для своих «щенков», решивших, что уже достаточно тепло для плаванья. Папаня вовремя отстраняет от котла, вручает книжку и отправляет наверх. Решаю, что дело так дальше не пойдет, и сажусь очищать сознание. Будит меня Сев перед обедом. В этой ситуации повышенная сонливость беременных впервые проявляется как положительное свойство. Сын уже сгорает от нетерпения, и суп сметает в считанные минуты. Папаня его ругает, я решаю не вмешиваться. Он уже так привык быть действительно любимым ребенком, что строгость лишней не будет. Так что пусть папаня его чуть построит: у меня все равно не получается. Северус так торопится одеваться, что впервые на моей памяти путается в пуговицах. Смеюсь над ним и исправляю все сама, игнорируя возмущения, что он «не маленький». На аллею он выбегает, едва в стене появляется просвет. Что же они такое придумали, что так эмоции зашкаливают? — Руку дай, — прошу требовательно. Привык он сам бегать, ага. Так тут же не маленький участок рядом с домом. Пару минут Сев идет, обиженно насупившись, а потом спрашивает, улыбнувшись: «А ты правда купишь то, что я попрошу?» — А что ты хочешь? — Метлу. Бросаю испуганный взгляд на папаню. Это же опасно! Пусть запретит. И объяснит. И, черт! — Северус, ты же понимаешь, что это опасная игрушка, — все-таки произношу. — Можно упасть и пострадать как-то. Ты же не хочешь, чтобы было больно? — Но, мам! Ты обещала? — Эйлин, действительно, пусть будет метла. На детских сейчас столько чар, что захочешь — не упадешь. Соглашаюсь, потому что это логично, хотя вся душа противится такому. С каких пор я стала наседкой? Надо это из себя вытравлять. Такое поведение и выглядит смешно и на детей плохо повлиять может. Томов бродяга, несмотря на предупреждение, появляется совершенно неожиданно. Пугаюсь и тотчас злюсь. Отец выхватывает палочку и со второго раза насылает Ступефай. Когда он промахивается, а ответное заклинание пролетает в сантиметрах от моей головы, начинаю паниковать. Со второго раза у папани получается его вырубить, и я чувствую, как от облегчения и страха трясутся руки. Рядом кто-то аппарирует. Хлопков много, должно быть, авроры появились. Появляется Том и прижимает меня к груди. Один хрен! Никогда он не приносил в душу покой и сейчас не принесет. Поворачиваю голову и вижу в толпе знакомую платиновую макушку. А вот от этого уже становится тепло и уютно. Суета проходит мимо меня. Я только подтаскиваю Севочку поближе к себе и жду, пока Том все, что надо расскажет. Хорошо, что ребенку метлу купили. Ноги меня не особо держат. Возвращаемся домой. Папаня подливает мне в чай легкое успокоительное, которое можно беременным. Конспиратор, блин. Неужели я бы отказалась? Проходит едва ли два часа, когда в гостиную вылетает из камина белый от ужаса Лютик. Что, черт возьми, могло случиться?! — Папа… дома… Он весь в крови, и сказал у вас ждать! По-моему, все сходятся во мнении, что ждать здесь не будет никто. Благо, снова закрыть камин Абс то ли не успел, то ли не догадался. Мы с Лютиком переносимся в Менор. Сев в последний момент запрыгивает с нами в камин. Люциус, необычно серьезный и страшно взрослый, молча куда-то ведет. Мы замираем на пороге спальни. На кровати — Абс с ужасными ранами и, судя по всему, без сознания, над ним — колдующий мужчина в лимонной мантии. — Что встали? Помогайте, раз пришли. Раны промойте. Приказы — это хорошо. Приказы можно бездумно выполнять. Трансфигурирую тазик, заливаю водой, разрезаю заклинанием простынь. Дети берут по куску ткани и начинают убирать кровь, иногда останавливаясь, чтобы стереть слезы с лиц. Я присоединяюсь. — Да не бойтесь вы. Шрамы будут, конечно, но здоровью ничто не угрожает. Завтра проснется и будет в порядке. Минут через пятнадцать, может, даже меньше, целитель заканчивает читать заклинания. Он достает какие-то зелья и мази и обрабатывает раны, которые почти сразу начинают подсыхать и сходиться. Я развеиваю тазик и воду. Собираю окровавленные тряпки. Остро хочется быть полезной, хотя толку от меня, конечно, мало. Целитель собирается уходить. — Здесь был только Люциус, — произношу, глядя ему в глаза. — Все, что здесь было, является врачебной тайной. Я зайду завтра в десять утра. Он должен проспать примерно до этого срока. Я киваю. Дети обнимают меня с двух сторон. Мы садимся на диванчик и смотрим на кровать. Абс спит на удивление спокойно. И хорошо, что не ворочается: еще бы лекарство смазал. — Люци, ты знаешь, что случилось? — Он ушел примерно в четыре. Вернулся такой. Сказал только уйти и не смотреть. Призываю палочку Абса, считываю последнее заклинание. Он не сопротивлялся. И что-то мне подсказывает, что есть только один человек, который мог его пытать и проклинать, не получая в ответ даже попытки отпора. Кажется, впервые в жизни я кого-то на самом деле ненавижу. — Лина, это же не повторится, правда? — Нет, конечно. А сама вдруг с острейшей ясностью вспоминаю канон, где вот этот самый Люциус, мой милый мальчик, уже будучи взрослым испытывает и не такое. Нет. Нет, ни за что. Молчим долго. Только смотрим все на бледное спокойное лицо. Уложить бы детей спать, да не уснут, а если и уснут, то с кошмарами намучаюсь. Ребенок в животике толкается, и это меня на удивление успокаивает. — Мамочка, а ты Абса любишь? — подозрительно спрашивает сын. — Люблю, — в последнее время мы этого и не скрывали. — А того злого дядю, Тома? — Нет. — А почему он тебя обнимал? — Так надо, — я смотрю на две непонимающие мордочки. — Том действительно злой человек. Если он узнает, что я люблю Абса, а не его, он сделает так, что нам всем будет очень-очень плохо. — А так будет всегда? Я думал, вы потом с папой поженитесь. — Я хочу, чтобы так было не всегда, но пока что это так. Снова молчим. Даст бог, все закончится раньше, чем придется объяснять подробнее. Время тянется почти бесконечно. Появляется домовик, предлагает Лютику и «гостям» ужин. После еды (с все тем же подлитым успокоительным) пытаюсь уговорить детей лечь спать. Уходить от Абса они отказываются. В конце концов, Сев ложится с самого краешка малфоевской кровати, Лютик, посмотрев на него, устраивается рядом. Я остаюсь на диване, но вытягиваю ноги. Дети сопят в три дырки каждый уже через пару минут: перенервничали, устали. Дыхание Абса едва различимо. Подхожу на цыпочках, прислушиваюсь. Целую в висок. Скручивающий внутренности узел напряжения развязывается. Почти сразу, как ложусь, засыпаю. — Лина, — будит меня слабый голос. Сажусь, смотрю в мутный утренний морок. Абс тоже садится на кровати. Чего это он? Должен был до десяти спать, а сейчас еще слишком рано. Абс! С дивана меня сдергивает моментально. — Ты! Дракклов идиот! Не смей! Слышишь? Не смей от меня уходить! Тем более так… Врезать бы, но после вчерашнего жалко и страшно. Поэтому — целую, куда дотянусь. И реву. Даже, наверное, не от гормонов. — Ты меня когда-нибудь в гроб вгонишь. Но уходить — слишком плохой вариант. — А что это тогда за сцена была? — У нас с Томом разные осведомители в некоторых отделах, — глаза прячет, видимо, чует, что где-то косяк. — Мой нашел запись о вашем браке четырехмесячной давности. — Подделка, Абс. И ребенок, который не должен слышать в свой адрес слово «бастард». Прислоняюсь щекой к его плечу и обвожу рукой шрам на груди, выглядящий так, будто зажил много лет назад. Он отводит мою руку и переплетает пальцы. — Это Том. Что ты ляпнул? — Что раз он не справляется с защитой своей женщины, мог бы и нас подключить. — Это ты зря. — Я серьезно говорил. И вежливо. И не понимаю такую реакцию. — У Риддла комплексов, как звезд на небе, а ты еще и бьешь по больному. К тому же, это был хитрый план для сообщения о браке. И ты бы мог о нем знать. — Если бы чуть больше думал головой. — Дети в ужасе от твоих ран. Не надо было их пускать, но я… Молчим какое-то время. Можно сказать — помирились. В какой-то момент вспоминаю, что ему вроде как спать полагается, и заставляю лечь. Сон к нему, естественно, не идет. Я глажу его по волосам. — Он впервые меня проклял. Кого угодно, но не меня. Вчера умер мой друг, только похоронить его пока не получится, — он кладет ладонь мне на живот. — Надеюсь, это его ребенок. Я буду счастлив растить его сына. И Абс действительно скорбит. Вчерашнего Тома мы жалели и ценили, сегодняшнего Риддла мы оба ненавидим. День проходит. Дети не отходят от Абса, которому целитель прописал постельный режим на пару дней. Я почти ни о чем не волнуюсь. Сегодняшний день со всей его прозрачной трагичностью становится каким-то островком спокойствия. Вечером я встречаюсь с Антоном. Отпрашиваюсь у всех своих с огромным трудом, но имя не называю. Не хватало еще, чтобы ему из-за меня от властей по голове прилетело. — Дочка! Напугала! — обнимает меня Антон при встрече. Я улыбаюсь и рассказываю ему все. Не могу я играть в кошки-мышки с человеком, который с таким выражением говорит «дочка». Он смотрит на меня долго-долго. — Уезжай из страны. Ты сейчас так смотришь, что он точно поймет. — И куда я уеду со всей семьей, что Том меня не найдет? К вам, в Союз? Так он развалится скоро, и за полсотни лет не соберете из осколков ничего приличного. — Знаю, к сожалению. Но навсегда и не надо. Езжай к теплому морю до конца лета. Для здоровья полезно. Родишь, потом что-нибудь придумаешь. Соглашаюсь, сама об этом думала. Надо папаню озадачить. И Абса. Жаль, Антон… — А как вас по батюшке? — Не такой уж я старик. Хотя… Георгиевич я. Не будь у тебя Абса, я б тебя с Антошей познакомил. И тут я выпадаю хохотать. Пятый «жених» отметился. Нет уж, нет уж. Отсмеявшись, рассказываю всю историю. Ржем уже вместе. Круто мне однако.