Змеюшка

Мы уезжаем к морю. Как много в этой фразе событий, дел и слов. Слов в основном Игорешиных и папаниных, потому что у меня при попытке говорить вслух с языка уже почти срываются маты. Дети бегают и путаются под ногами, слишком радостные и возбужденные новостью, чтобы успокоиться. Мы пытаемся повесить их на Фенрира, но банально увеличиваем количество шума и мешанины в доме. Абс от всего самоустраняется с хитрым, каким-то предвкушающим выражением лица. Что-то задумал, очевидно. Он умеет устраивать приятные сюрпризы, так что я просто доверяюсь этой его идее. Тихо радуюсь, что не сорвусь на Абса, потому что не вмещаюсь в любимое платье, а он положил четвертую стандартную аптечку в чемодан. Очередная встреча с Антоном Георгиевичем становится настоящим избавлением. Он смеется над моими красочными описаниями сборов, не менее красочно описывает, как они с женой собирали всех детей на море. И заключает: «Я тогда сказал, что главное — взять самих себя и хорошее настроение, а платья, панамки и лекарства купить там, если понадобится». — Может, и правильно. Мне, по крайней мере, мантии в любом случае через две недели малы станут. — А ты кого ждешь, дочка? — Я надеюсь на девочку, а все вокруг уверены, что мальчишка будет. Колдомедики только говорят «плод здоров». — Это чтобы не сглазил никто. Ты же с ними в присутствии отца разговариваешь? Наедине бы сказали. — Будто он меня проклянет, — тяну с сомнением. — Я плохо знаком с твоим отцом, но Октавиус производит впечатление человека сурового и крайне консервативного, а тут ребенок от полукровки, да еще и эта история с датой заключения брака. — Не сказать, что он открыто демонстрирует нежную привязанность ко мне и внукам, но точно любит нас и искренне за нас беспокоится. Мы молчим довольно долго. Мысли в голове беспорядочно скачут с воспоминаний о России на мечты о будущем здесь. О чем думает Долохов, даже представить не могу, но молчит уютно и спокойно. Волны тихо плещутся о песчаный берег, где-то кричит чайка. На древнегреческом — Лариса. Черт! — Антон Георгиевич, — зову и сама прекрасно слышу зазвеневшее в голосе напряжение. — Я расскажу вам кое-что, и вы будете в праве воспользоваться этой информацией по своему усмотрению при условии, что это не навредит мне. — Я тебя слушаю. — Только не думайте, что я сумасшедшая, пожалуйста, — смотрю ему в глаза и максимально честно и подробно рассказываю про родной мир и книжки о Гарри Поттере. — Понятно, что ничего не понятно. Я не могу пока даже просто представить это, хотя, возможно, мы просто недостаточно знаем о магии и самом устройстве мироздания. Вот только ты не просто про шутку богов рассказать хотела. — Я просто… В восемьдесят шестом году в конце апреля произойдет страшная катастрофа: рядом с городом Чернобыль есть или будет, не помню, атомная электростанция, и на ней из-за неудачного эксперимента взорвется реактор. Множество смертей, болезни в нескольких поколениях. Моя мама не пострадает, но переедет за тысячи километров и там встретит папу. Не хочу рождаться в этой реальности. Боюсь, из-за той же шутки богов в момент рождения Полины умрет Эйлин. — Ох, — коротко выдыхает Антон Георгиевич и обнимает за плечи. — Все будет хорошо. Утыкаюсь носом в его плечо и успокаиваюсь. Верю в это обещание, потому что произнесено оно с восхитительной уверенностью. Меня гладят по голове и мир становится несравненно лучше. Наверное, я напоминаю ему его дочь. Но иногда ведь можно обманываться такой атмосферой? По возвращению, меня перехватывает Фенрир. Аккуратно берет за локоть и тянет в сад, в котором даже что-то цветет (силами эльфов, не иначе, потому что никто из взрослых этим точно не занимался). Фенрир ведет меня подальше от дома и шумно втягивает воздух. — Что от тебя хочет Долохов? — Просто говорим. По-дружески. Он уговорил меня уехать из страны. — Он странный. Запах похожий, но меняется слишком сильно, будто два человека. — Не могу ничего про это сказать, — пожимаю плечами и делаю огромные невинные глаза. — Ну, ладно, а то я уж думал, что с ума схожу. Все точно в порядке? — Конечно. Не говори никому пока, ладно? Долохов играет верность Тому качественнее, чем мы с Абсом, так что эта новость только зря напугает всех, да и может ему навредить слишком сильно. — Хорошо-хорошо. Что вы придумали, чтобы Рема увезти? — Абс ходит крайне загадочный и ничего не говорит, но Лютик добирается с нами. Все будет хорошо, правда, он там два полнолуния проведет без тебя. Фенрир задумывается, молчит пару минут. Он такой сосредоточенно-серьезный и уставший. Фенрир запускает руку в волосы и снова смотрит мне в глаза. — Если получится, найди какой-нибудь пляж, с которого он не сможет выбраться, скалы или еще что. Или пусть мистер Принц поставит барьер под открытым небом. Только не в помещении. И уж точно не в подвале: он подземелий боится. — Конечно, — киваю, отворачиваюсь в сторону ближайших деревьев, чтобы не смотреть в лицо. — А с тобой все в порядке? Ты выглядишь уставшим. — Я хочу жить в общине, — бесцветным голосом произносит Фенрир, и я знаю, что он тоже сейчас не смотрит на меня, — целовать любимую женщину и растить детей, не думая о том, что в любой момент из-за одного моего неверного шага или даже по каким-то своим причинам, которых я не могу понять, ко мне домой могут прийти, чтобы убивать. И я не могу не думать, что смерть Риддла ничего для меня не решит. — Решит, в любом случае решит. Он хочет посадить тебя на цепь и травить своих врагов. Риддл сделал бы тебя своим ручным монстром, без души, без мечты и без совести, одержимым жаждой крови. — Волком? — Нет. Человеком, лишенным всего человеческого. Это куда страшнее. — Обещаю не пугать, — улыбается все так же устало и выглядит теперь чуть ли не старше меня. — Идем, дети ждут, наверное. После совета Долохова собирать чемоданы становится проще: меняется отношение. Том выдает с собой кучу артефактов, которые Абс уносит проверять, чтобы определить, какие скорее навредят, чем помогут. Но это не единственное, что Риддл жаждет сказать мне перед отъездом. Только со вторым он почему-то медлит до последнего вечера. Том в очередной раз смотрит странно и приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но замирает раньше. Он подходит, кладет руку на живот. Я смотрю вопросительно, но даю собраться с мыслями: так можно услышать просьбу, а не приказ. — На случай, если ты родишь там… Ты придумала имена? — Максимус или Маргаретт. — Маргаретт Меропа, можно? — Конечно. И Максимус Томас? Риддл кривится в неподдельном отвращении, а не шутки ради, глаза мерцают красным. Я вздрагиваю, ребенок крутится. Он успокаивается сразу, качает головой. — Не бойся меня, я не причиню тебе вреда, и уж тем более не ему. Я ненавижу собственное имя. Оно слишком обычное, заурядное, — снова раздражается, но уже по-человечески, а не по-волдемортовски. Жутко хочется вспомнить какое-нибудь ужасное имечко, типа Даздрапермы, но, кроме нее, ничто в голову не приходит. Приходится утверждать голословно. — Чересчур вычурное имя — повод для насмешек. — Не замечал, но я хотел предложить Ричард. — Как Львиное Сердце? — смеюсь, пока он обиженно дуется. — Гарольд. Максимус Гарольд Риддл. — Неплохо звучит. Но я надеюсь на девочку. Она будет твоим солнышком, наверняка вырастет сильной и умной ведьмой, а я буду учить ее выглядеть прекрасной принцессой и объяснять ей, как не обидно, но надежно отшивать неугодных кавалеров. — Зачем? Я могу проклясть… — Во-первых, девушка — это не синоним слабого и беззащитного существа, так что проклясть сможет и сама. Во-вторых, обижать кавалеров можно только смертельно, иначе пойдут неприятные слухи, а убийцей моя дочь не будет. Том обреченно кивает. И точно надеется на мальчика. Но, и это один из самых значительных плюсов в сторону девочки, от сына он будет требовать слишком многого. А утром мы с мальчишками и папаней садимся в самолет до Италии…