Цветными разводами

У Стефана руки в кровавых перчатках. Он прячет их старательно, порой даже сам забывает о их существовании. Но забыть — совсем не избавиться. У Стефана жёсткие принципы. Не есть людей, не пить друзей, не слушать брата. Последнее порой выполнять не получается. Стефан соткан из обязанностей и обещаний, достоинства и чести. Слова слишком громкие, слишком тесные, как ботинки не по размеру. И держатся лишь на бумажных нитках, которые только тронь — рассыпятся. Ему стоит лишь вспомнить, обернуться назад на пару столетий. Тогда были статьи на первой полосе газеты, забрызганные кровью и мочой диваны в дешёвых мотелях. Были шлюхи, что завтрак по совместительству. Красные перчатки под тусклым светом фонаря, удобные в то время. Тогда было вгоняющее в ужас «риппер». Длинные списки мёртвых имён, выведенные чернилами на деревянных стенах. Джаз-клуб по воскресеньям в компании длинноногих певичек. Стефан до сих пор помнит, какой сладкой была их кровь, чуть приправленная алкоголем. Глубоко внутри Стефан знает — тогда была жизнь. И когда Клаус забирает его в качестве платы за свою волшебную кровь, Стефан совсем не жалеет. Они оставляют за собой дорожку из трупов, особые метки, чтобы Демон смог их найти. Это своего рода игра — убивать просто так уже давно не интересно. Красных всплесков на карте становится всё больше, Стефану — скучнее. Он уходит сразу после того, как они с Клаусом выкашивают стаю оборотней в Южной Каролине. Собаки заходились в предсмертной агонии, пока Стефан голыми руками выдирал им глотки. Крики, сердца в сжатых пальцах, щедрое слово Клауса «свободен» — только начало. До Мистик Фоллз полдня езды. Стефан возвращается домой. Его глаза сверкают лихорадочно, а в голове играет джаз. Оглушительно громко. Стефан давится кровью цвета (и вкуса) ржавчины. А люди абсолютно точно могли увидеть, как от него отлетают ошмётки прежней жизни и остаются на дороге. Втоптанные с растаявший асфальт, такие жалкие на самом деле. Стефану нужно. Стефану нравится. С Кэролайн проще. Кэролайн просто бросает комья сухой земли на крышку гроба, и глухая дробь ударов разносится по кладбищу. Кэролайн просто хочет вытащить сердце из груди священника, монотонно бубнящего молитвы. Кэролайн не выключает человечность — она лишь оставляет все свои чувства шестью футами под землёй рядом с матерью. Умирает изнутри, а снаружи просто не может — не даёт хваленное бессмертие. Пустая оболочка с целым набором вампирских потребностей. Такая Стефану и нужна. Кэролайн, которая послушная. Кэролайн, которая дуется, но её обида — всего лишь дешёвый фарс. Обида до первого глотка из новой артерии, до первого секса где-нибудь в подсобке. Кэролайн, которая жжёт прощальное письмо матери, а пепел мешает в стакане виски. Такая Кэролайн определённо устраивает Стефана. Он зовет её «Кэ-ро-лайн», растягивает звуки, как конфету-тянучку. Имя «Кэр», такое милое и домашнее, остаётся далеко в прошлом. Там, где они могли дышать, где эмоции и чувства не были чем-то недопустимым. Там, где они ценили жизни друзей больше собственной и где, возможно, имели шансы на что-то большее. На что-то, оканчивающееся на «люблю». Теперь же в них не осталось ничего. Просто Стефан. Просто Кэролайн. Просто двое со сломанной крышей. Просто теперь им весело вгрызаться зубами в чужие артерии и не чувствовать вины. Смотреть, как кровища хлыщет фонтаном, как из сорваного пожарного гидранта. Просто забавно наблюдать, как Деймон и Елена мечутся, стараясь вернуть их обратно. Вот только механизмы их человечности растеряли свои шестеренки, а рычаги заржавели окончательно. Их души осыпаются песком. Её — медленно в силу молодости, его — разом. Оседает где-то на дне лёгких. Они убивают. Снова и снова, доводя свои действия до автоматизма. Кэролайн, не дрогнув, сворачивает шею Доновану. Смотрит, как заходится слезами Елена, срывая голос от воя и визга. Решает, что Гилберт как раз будет следующей. Стефан тем временем перегрызает горло ведьме Беннет. Та до последнего не пускает в ход свои магические штучки. Верит… Во что? В чудесное исцеление? Как глупо и переоцененно. В тот день Стефан впервые видит, как плачет его брат. Без звука, что, должно быть, во много раз ужаснее, чем рыдания Елены. — Посмотри на себя! Где, тот Стефан, который раздражал меня своей правильностью? Стефан, который не убивал своих друзей?! Не ты должен делать это! — Хорошим быть надоедает, брат. Надоедает прятать сердце убийцы. Надоедает из кожи вон лезть, чтобы быть хорошим — вампиром, другом, братом. Кэролайн тоже понимает. Кэролайн говорила — я дышать не могу от боли. Кэролайн говорила — я все потеряла. Все пройдёт, ответили ей. Пройдёт. Они снова пьют ржавую кровь вперемежку с горькими поцелуями. Делят красные перчатки на двоих. Не обращают внимание на то, как крошится над ними небо. Елена бьёт тревогу, но поздно. Давно уже поздно. Они остаются. Просто Стефан. Просто Кэролайн. Просто двое со сломанной крышей.