Цветными разводами

Эмма боится ножей. Потому что каждую ночь погружает маниакально скалящуюся сталь в тела друзей. И пытается спрятаться в объятиях матери, когда та прибегает на шум, будто так и надо, будто это действительно помогает. Будто Ноа не корчился на полу с деревянной рукояткой в груди, Одри не выплевывала собственные внутренности, а малышка Эмма не чувствовала облегчения, глядя на эту картину. Эмма кричит каждую ночь. Жалкая девочка, дрожит, сдирает багряную корку с ладоней. Потому что убивать друзей каждую ночь — не просто не правильно. Жутко до мороза по коже. И даже не смахивает на типичные для слэшеров-задротов клише — Ноа бы обязательно об этом знал. Верно, пора всё же запачкать новыми чернилами медицинскую карту. Эмма глотает таблетки, как витаминки. Отчасти начинает понимать Одри — прости, что однажды наехала на ту чудесную петлю на твоей люстре, мне бы сейчас пригодилось. Только вот Дженсен всё чаще зависает с Фостером, позабыв и о своей недавней подруге, и о непрекращающейся карусели убийств. Счастливая. И некогда разбитое, а теперь — крепко перемотанное изолентой сердце не беспокоит. Эмма кричит, потому что не может больше. В сумерках любая тень кажется потенциальным убийцей, в списке подозреваемых — имена из телефонной книжки. Эмма уверенно вычеркивает фамилию Паркер, и двухтонный булыжник падает с её души, взметая к лёгким столп пыли. И за этой известковой стеной действительно безопаснее. Эмма чувствует себя девочкой, прячущейся от монстров под одеялом — наивно, по-детски глупо, но вдруг поможет? Почему-то довериться Каю получается с первого раза. Даже на Брук, милую, сломаную Брук, в которой не осталось и капли подозрительного, Эмма время от времени примеряет знаменитую маску. Ненавидит себя за это, но ничего не меняет. А Кай… Как человек, говорящий, что всё будет хорошо, единственный человек, верящий каждому её слову, может рубить людей пополам в заброшенной конюшне? Нет. Нет, нет, нет. Внутри ломается что-то, стоит только Эмме подумать об этом. Эмма кричит, но не верит, не позволяет себе верить. Боится свихнуться окончательно, так, чтобы до мягких стен, до ремней на запястьях. И чувствует себя глупо обманутой, выскобленной до самых костей, когда в душном полумраке Кай снимает маску. Эмме не хватает воздуха — кричать просто не получается. — Малышка Эмма проиграла в такой простой игре. Ай-яй-яй, тебе стоило играть лучше. У него — улыбка, сводящая щёки, и взгляд загнанной собаки. Только охотник здесь не Эмма. Она бы при всём желании не спустила курок. В черепной коробке долбиться всего лишь одно слово: ложь, ложь, ложь. Последние месяцы жизни — сплошной обман. Ты же знала про него, Эмма. Ведь знала? Кто ты такая, Эмма Дювал? Вообразила из себя сыщика? Думала, что держишь все в своих руках, думала, что у тебя ещё есть ходы? Не заметила, как растеряла все шансы на победу ещё на старте. Глупая, глупая Эмма. Какого теперь чувствовать себя виноватой? — Ты монстр. Она шипит, исходит ядом, пытается спрятать свою убийственную ошибку за дымчатой завесой ненависти и злости. Кровь пропитывает одежду, крик костью встаёт поперёк горла. Кай играет ножом, режет пальцы и хохочет, зная, что не будет услышан. Брошенный дом на берегу озёра — идеальное место для эпогеи его маскарада. Ты проиграла. Проиграла. — Но ты любишь меня, Эмма. Так мерзко, правда? Он ведь так похож на психопата. Чёрный плащ, окровавленный нож и последняя жертва — только камер не хватает. Ноа был бы в восторге от такого сценария. Эмме завыть хочется — лишь бы не признавать свою вину. Если бы не её отчаянное нежелание снимать розовые очки, кто знает, сколько бы людей сейчас были живы? — Ведь ты такая же как я. Тебе нравится быть в центре внимания, нравится рушить чужие жизни. Скажи, что это не так, Эмма. Скажи, что я ошибаюсь. Кай выдыхает её имя, пробуя каждую букву на вкус. Он психопат, без преувеличений. И он не ошибается. Он не даёт ей ответить. Всё таки — это его игра. — О-о-о, конечно, ты любишь разрушать людей до основания, Эмма. Разбила сердце Одри, предала Уилла, заставила страдать мать. Ты ведь даже Брук не верила. Кто же из нас заслуживает наказания, Эмс? Кто же, кто же, кто же? Я знаю ответ, о-о-о, я знаю… Выстрел гремит в то же мгновение, когда холодное лезвие касается её сердца. Кай ухмыляется прежде, чем рухнуть рядом с ней на колени. Кровь заполняет лёгкие. Ей требуется секунда, чтобы понять — реванша взять не получится. И Эмма больше не кричит.