Игра на выбывание. Кэтрин Пирс/Дерек Хейл
23 октября 2016 г. в 11:21
— Дерек?
Она выступает из крахмальной темноты, ногтями прочерчивает кривые линии на стене. Слепо щурится от непривычной яркости, тонкая и ломкая, как тростник. На ней — лохмотья чёрного платья, почти похоронного, остатки алой помады скатываются в уголках губ. Вполне сошла бы за шлюху с трассы.
Только взгляд выдаёт.
Страх. Бьётся в такт её мертвого сердца, едва прикрытый клочками-заплатками напускного равнодушия. Страх. Почти человеческий. Собранный из фрагментов трёх столетий, сшитый в погонях и перестуке каблуков по разбитому асфальту. Кэтрин боится. Кэтрин скорее сдохнет, чем признает это.
Поэтому и говорит с теми пафосными нотками в голосе, которые не выбить, не вытравить, не выжечь.
— Решил проведать свою давнюю подругу? Так заходи и оставайся, места хватит и для тебя.
Она скользит в сторону, тянется как кошка, приглашает прямо в зубья капкана. Ступи за магическую черту — и они защелкнуться с победным лязгом. И без ведьмы Беннет с той стороны не вернуться. Когда красное пламя во взгляде напротив разгорается ярче, Кэтрин смеётся так громко, что визгливое эхо шарахается от сводов потолка и стен.
Дерек утробно рычит.
Ему, по сути, плевать на Пирс. Абсолютно-совершенно-наплевать — крутится заезженной пластинкой. На её хрупкие запястья, острые коленки, поникшие от сырости и грязи локоны. Волновало когда-то, давно, он привык не вспоминать, не жалеть, не заглядывать в исписаные тетрадки, чтобы не смазать чернил.
Кэтрин Пирс похоронена в родительском доме, в пламени и волчьем вое. Кэтрин Пирс перестала существовать в тот момент, когда оставила его стоять коленями на обугленных досках, оставила его собственноручно выносить кости с пепелища.
Ему плевать на Кэтрин, параллельно в минус третьей степени. У Дерека есть только полнолуние в голове со всеми его вытекающими. Когти разрывают кожу ладоней, алые глаза, глаза вожака стаи, режут затхлую темноту. А она лишь швыряет в него одну из своих дизайнерских ухмылок.
Она леди не из той сказки. Она не боится большого злого волка.
Боится Дерека.
Затравленный взгляд мечется по его лицу, ищет знакомое, ищет того пластилинового мальчика, из которого было так весело лепить все, что пожелаешь кажется, вечность назад. Не осталось. Не для неё.
Её держит только желание не сломаться в его глазах, не рухнуть мешком костей к его ногам, да ещё — каменная стена под боком. Лучше сдохнуть, чем показать слабину. Лучше сдохнуть, чем дать увидеть ему блеск за её ресницами.
— Я умру здесь, доволен? Ещё неделя — и от меня останется только ссохшаяся мумия. Ты этого хотел?
Лучше сдохнуть, но не видеть как он медленно кивает и отворачивается.
Кэтрин не чувствует торжества и удовлетворения, когда смотрит ему в спину. Дерек просто уходит. Без яда и желчи, без свернутых шей и сломанных ребер, без всяких я-тебя-ненавижу.
— Один-один, Хейл!
В ответ на её слова о стену бьётся и падает к ногам донорский пакет. Густая жидкость пульсирующе впитывается в землю.
Кэтрин вздрагивает. Больно дергается давно заглохшая сердечная мыщца. Едва-едва. Стены склепа дрожат и расплываются, и Кэтрин страшно. Страшно чувствовать так много. Страшно чувствовать себя брошенной и ненужной.
— Дерек!
Запах волка растворяется в сумраке и ночной прохладе. Она оставила его. Он оставил её. По крайней мере, всё честно.