Цветными разводами

Эллисон по сторонам озирается, взглядом затравленного зверя — по лицам толпы. Ладони зудят — нервное; совсем потеряла хватку в последнее время. Кажется, что в стеклянном аквариуме живёт, диковинный экспонат — подойди, посмотри, оставь на стекле отпечатки грязных пальцев. Стайлз говорит, что она гребаный параноик, когда Эллисон вздрагивает от звука упавшей ручки, а сам Стилински дергается уже по инерции. Говорит, чтобы завязывала, говорит, что задолбался спать со светом. Он тоже, конечно, тот ещё жизнью побитый — но не до такой же степени, Эллисон, в самом-то деле. Эллисон кивает, кивает и дальше пялится на мигающую лампу столетней давности, вытащенную из гаражного хлама — заснуть не может и не пытается даже. За окном чья-то тень, вот-вот протянет руку и поднимет раму, а потом… Кричит. Чудовищная рука становится веткой кустарника. Стайлз переставляет будильник на девять. Какие там, к черту, занятия? У неё за спиной дарак; трехметровый кровожадный альфа, теперь спокойно попивающий чай на их кухне по средам; тёмная лисица, о которой запрещено говорить в присутствии Стайлза. А ещё где-то там, позади (позади, Эллисон, слышишь?) остался мальчик с фотоаппаратом. Если бы пол года назад Эллисон попросили описать Мэтта одним словом, она бы сказала — «странный». Спустя неделю знакомства добавила бы — «жуткий». А потом и вовсе бы замолчала. И сейчас Эллисон молчит. Молчит и впивается ногтями в ладони каждый раз, когда слышит щелчок камеры. До крови и снова — вспышка. И это точно уже паранойя, ведь мальчик сгнил давно уже на дне реки вместе со своим фотоаппаратом. Сгнили и сотни, тысячи её фотографий, похороненные под двумя футами земли. Эллисон крепко сжимает веки. Сотни. Тысячи. Фотографий. С улыбкой и без, дома и в школе, в юбках и переодевающаяся перед сном — все ракурсы и фокусы. Ты настоящий профессионал, Мэтт. Профессиональный сталкер. Щелчок. Эллисон почти визжит. После находки из целой киноленты её жизни — записки. Мятые, выдранные из тетрадей листы, с нацарапанными второпях словами. Ты милая. У тебя красивая улыбка. Ты вкусно пахнешь. А ты криповый тип, отвали от меня, пожалуйста — хотела сказать, но только сдержанно улыбалась в ответ на его щенячий взгляд и спешила уйти. Глупая, глупая Эллисон. Уже тогда не нужно было снимать палец с кнопки вызова 911. Стайлз ворочается, чуть слышно посапывая. Скрипят пружины. Эллисон изо всех сил пытается удержать в груди бешено колотящееся сердце. Не хочет думать ни о чем, но воспоминания, эти чертовы воспоминания сами решают, когда дать о себе знать. Услужливо подталкивают в нужную сторону, говорят — а помнишь сообщения? Помнит. Сыпет в рот горсть таблеток, чтобы хоть на пару часов забыть. Сообщения. Привет — банальщина. Ты кажешься такой беззащитной, когда сидишь одна в своей комнате — повод вызвать полицию. Я оставил тебе послание. Загляни под подушку — и мысль о том, что все двери были закрыты, врезается в мозг. Эллисон сжимает простыни в кулак. Два месяца прошло — повторяет. Он мёртв — неопровержимый факт. И снова скрип из коридора, в насмешку будто. Эллисон всхлипывает. — Ну чего ты? — сонно бормочет Стайлз. — Иди сюда. Сгребает её в медвежьи объятия, утыкается носом куда-то между пятым и шестым позвонком. Эллисон задерживает дыхание — поможет ли, а? Прячется в душное тепло одеяла с головой — там монстры обычно не находят. Не положено. И веки горячие, тяжёлые — выпитое снотворное даёт о себе знать. Вдох-выдох — ровно. Стряхивает с себя чужие, м е р т в ы е давно взгляды. Уже засыпая, Эллисон слышит знакомый звук. Щелчок. Вспышка. Крик.