Человек с ледяным сердцем

      Всю ночь шел дождь, но к полудню солнце наконец-то вылезло из-за туч, начиная стремительно согревать и сушить землю. Почему-то на грязь очень любят садиться бабочки, в основном белые. Pieris brassicae, или по-простому Капустница. Каждый раз после дождя эти самые бабочки садились на разрытую, сырую дорогу, и казалось, будто летом выпал снег, особенно если постараться расфокусировать взгляд. Зачем они это делали? В чем был смысл? Она как-то спросила об этом у бабушки, которая как раз и назвала их корректное название на латыни. Бабушка была педантична во всех вопросах, которые касались насекомых. Так вот, услышав вопрос, почему эти бабочки садятся на грязь и почему сидят на ней чуть ли не весь день, бабушка, с видом истинно терпеливого энтомолога, отвечала:       – Просто все дело в минеральных солях, șoricelul meu*, – а потом, в своем духе, принималась рассказывать о строении крыльев бабочек, о куколках, гусеницах и прочем, совершенно не обращая внимания, хочется ли кому-то слушать про это или нет.       Ильяне нравились бабочки. Но ловить она их не любила. Ей было жалко этих хрупких, прекрасных созданий, да и бабушка однажды отругала внучку, когда та принесла показать бабочку, которую держала в руках.       – Что же ты наделала? – всплеснула руками бабушка. – Ты же стерла с ее крыльев пыльцу! Как она теперь полетит?       Тогда Ильяна заплакала и принялась извиняться перед бабочкой, которая нервно и боязливо трогала ее ладони своими тоненькими лапками. Однако к огромному счастью Ильяны, бабочка эта, как только девочка раскрыла ладони, взмыла в небесную ввысь и полетела прочь, стремительно превращаясь в трепыхающееся пятно на фоне голубого летнего неба. После этого случая к бабочкам или каким-либо другим насекомым Ильяна не прикасалась.       На дороге было скользко и грязно, но она аккуратно перепрыгивала с кочки на кочку, подбираясь все ближе к стае белых бабочек, которые нежились на солнце, то расправляя, то собирая свои тонкие, почти что прозрачные крылья.       Но на одной из кочек она не удержала равновесие, нога предательски соскочила в лужу, и только руки, выставленные вперед, спасли ее от окончательного фиаско. Но подол ее серого платья был испачкан к величайшему горю мамы.       – Ох, что за поросенок такой? – чуть ли не взвыла мать, тряся дочь за руку. – Что же ты такая неуклюжая? А ну марш переодеваться, нам уже надо ехать.       – Что случилось? – из прихожей раздался голос отца.       – Ильяна испачкала платье. Несносный ребенок.       – Да успокойся, мы успеваем, – хмыкнул отец, а потом, когда маленькая Ильяна появилась перед ними в другом наряде, потрепал ее по темным волосам и произнес: – Ну, готова?       – Куда мы едем? – осторожно спросила девочка, наблюдая, как ее отец дотошно протирает свои очки.       – К доктору. Нужно сделать одну прививку, чтобы ты у нас не болела. Один маленький укол, ничего страшного.       Супруги Янку как-то странно переглянулись, но тогда семилетняя Ильяна даже не заметила этого непонятного, бессловесного диалога между мамой и папой.       Тогда не заметила, а надо было. Хотя, поняла бы она хоть что-то? Конечно же, нет. Она была всего лишь ребенком. Да и сейчас, слушая рассказ родного отца, который наставлял на нее дуло пистолета, не могла осознать ни слова, слетевшего с уст этого человека.       – За что? – Ильяна буквально выдохнула этот вопрос, не в силах поднять на отца глаза.       Василь не сразу ответил, внимательно изучая лицо дочери. Мужчина был готов к любой реакции, к любым словам и вопросам. Он слишком долго и тщательно все планировал, чтобы в самый кульминационный момент дать осечку и прекратить владеть ситуацией.       – Во имя науки, – наконец произнес он, – все ради науки, Ильяна. Не всегда это чистый и законный путь, дорогая. Иногда… нужно замарать руки.       – Вы не имели никакого права…       – Имели, ты наша дочь.       – Я не вещь! – выпалила она, но предостерегающий жест сжимающей пистолет отцовской руки заставил девушку замолчать и закрыть лицо руками. – Я не верю ни одному твоему слову. Это не может быть правдой…       – Ильяна, мы с твоей мамой были связаны некими обязанностями перед организацией, которая дала нам так много… Мы не могли их подвести в тот момент. Мы были в отчаянии, и пришлось идти на крайние меры. Думаешь, нам самим это нравилось? Конечно нет, мы же не животные какие-то.       Свинцовая тяжесть давила на ее плечи, делала тело слабым и непослушным. Если бы сейчас в эту комнату ворвались вооруженные люди, она, наверно, даже с места не сдвинулась бы. Она чертовски устала. Физически и духовно. Морально так вообще была разбита вдребезги.       Ильяне казалось, что все происходящее – очередная игра ее больного сознания, однако металлический шепот Зимнего Солдата трещал под коркой мозга, повторяя, что вот она, самая настоящая реальность.       – Мы с тобой похожи. Ты такая же лабораторная крыса, как и я, – хрипел наемник, а Ильяну так и подмывало послать его куда подальше.       Но делать она этого не могла. Не только потому, что даже на удивительно иррациональный и нелепо абсурдный разговор с отцом у нее уходили последние силы, но еще потому, что обжигающе ледяные пальцы бионики предостерегающе коснулись ее затылка и сжали шею, заставляя морщиться от мнимой боли.       – Когда у тебя начали проявляться изменения? – голос отца был ровный и сдержанный, как и его глаза, выражающие только ледяной расчет и научный интерес, но ни каплю отцовской любви или же элементарного человеческого сострадания.       – В семь, – закрыв глаза, прохрипела Ильяна. Пусть получит свои проклятые ответы, лишь бы все это побыстрее закончилось.       Василь нахмурился, подаваясь вперед и подпирая другой рукой запястье, в котором держал пистолет.       – В семь лет? В тот же год, когда был введен препарат? – переспросил он, но Ильяна никак не среагировала на его слова, продолжая сидеть с закрытыми глазами, будто пребывая в трансе. – Ох, если бы ту лабораторию не прикрыли, а доктора Эрика не убили… тогда мы могли проводить тесты… тогда бы мы заметили это…       – Тесты? – Ильяна наконец распахнула искрящиеся отчаянием серые глаза, ставшие будто светлее из-за слез. – Тебя волнуют только тесты? А что было со мной? Ты же мой отец. Как ты… как ты можешь…       – У нас с тобой слишком мало времени, доченька, поэтому пререкания и обвинения, прошу, оставь, – вздохнул Василь. – Сержант Барнс может вернуться в любой момент, прознав о ложном звонке.       Ильяна изумленно уставилась на отца, даже подавшись вперед. Единственная мысль, не дававшая ей впадать в истерику, была о том, что Джеймса сейчас нет рядом, ему ничего не угрожает, и, самое главное, он не слышит всего этого и не знает, насколько Ильяна, сама о том не подозревая до сегодняшнего дня, пропитана гнилью и ложью. Заметив перепуганный взгляд дочери, Василь повел плечом и произнес:       – Есть много различных программ, способных воссоздавать человеческие голоса, Ильяна. А голос Капитана Роджерса чуть ли не один из самых легкодоступных в интернете. Соседка, как только отвела вас на кладбище, прибежала ко мне и рассказала о тебе. Я сразу сообразил все, и через компьютер запустил эту программу так, чтобы звонок отправился Джиму через три часа. Важно, чтобы сержанта Барнса не было здесь. Я должен был поговорить с тобой приватно, – а затем, неожиданно рассмеявшись, он добавил, чуть громче и ликующе. – Domnul meu!** Зимний Солдат! Моя родная дочка обуздала самого Зимнего Солдата. Я горжусь тобой, Ильяна.       Самой Ильяне вдруг стало очень душно. Выпитая водка неприятно и мучительно напоминала о себе где-то в области желудка, вызывая опасные, режущие спазмы и тошноту. Не хватало еще, чтобы ее начало рвать для полноты и яркости картины происходящего.       – Оставьте его в покое.., – прошептала она, опять прижимая руки к лицу.       Василь только улыбнулся, перекладывая пистолет из одной руки в другую.       – Когда Оливер рассказал мне о том, как Зимний Солдат чуть ли не на амбразуру бросился ради тебя, признаюсь… я был впечатлен… Как же ты умудрилась приручить такого неуравновешенного убийцу? Кстати, все номера его узнали еще люди Мюллера, когда Оливер разбудил Солдата, и передали мне. Вот так я и смог отправить звонок Джиму. Зимний Солдат вообще много чего важного рассказал о тебе и себе, пока не отправился за тобой в Америку… Знаешь, Ильяна, эта необдуманная тяга к опасностям у тебя от моего отца, твоего деда, которого ты, конечно, не знала… Тоже сперва делал, а уж потом думал, если и думал вообще…       Ильяна затряслась, но не проронила ни слова. Голос отца звучал будто откуда-то сверху, а сама она, казалось, стремительно падала в пропасть, и только несвязный шепот Солдата сопровождал ее в этом медленном, иллюзорном падении. Однако что-то в словах отца зацепило ее внимание, и падение прекратилось. Ильяна отняла руки от лица и увидела, что все еще сидит на кухне, в доме отца, в Румынии, а не падает в черную, бездонную пустоту.       Голова шла кругом и гудела, будто где-то рядом взлетал самолет, но она настойчиво перебирала каждое слово, произнесенное отцом, пытаясь выловить то самое, что и вызвало у девушки это неприятное, резкое чувство, окатившее ее с головы до ног.       – Оливер? – наконец произнесла она, заглядывая в глаза Василя. – Оливер Мюллер? Откуда ты знаешь его?       Сам Василь замолчал и поморщился, откидываясь на спинку стула, но при этом продолжая держать дочь на прицеле, будто она могла представлять для него какую-то угрозу.       – Мы с Оливером давние коллеги. Он же по моей просьбе и нашел тебя, Ильяна.       Оливеру Мюллеру нравилась Мария Янку. Красивая, грациозная, смелая женщина. Ей самое место среди роскоши и богатств, а не в подземных лабораториях Гидры. Мария, наверно, могла выбрать любого мужчину, но почему-то связала себя узами брака с этим сухарем Василем. Возможно, этих двоих сроднила страсть к науке и жажда открытий. Оба они ученые, генетики и биохимики. И оба они безумны.       Многие в Гидре были наслышаны о тайном проекте «Кукушонок», но никто не знал, что он из себя представляет, да и, наверное, знать не хотел. В Гидре соблюдалась строгая иерархия, выведенная до совершенной четкости за все года существования организации. Каждый отчетливо и строго знал свои обязанности, уровень доступа, дела, в которые лучше вообще не лезть, и, самое главное, каждый знал, что будет, если ты не дай бог нарушишь хоть один пункт кодекса.       «Кукушонок» был более засекречен, чем даже проект «Зимний Солдат». Только спустя добрый промежуток времени, добившись в Гидре статуса и доверия, Оливер наконец-то узнал, что скрывало за собой такое, на первый взгляд, милое и безобидное название. Хотя, часто Оливер думал о том, что вообще лучше не знать того, во что вкладываешь свои деньги и что творится за тяжелыми железными дверями бункеров и лабораторий Гидры.       Эксперименты над детьми до двенадцати лет. Супругам Янку была дана конкретная задача разработать сыворотку, способную вызвать или создать в организме мутацию генов или отдельных клеток, что должно было привести к проявлению у человека сверхспособностей. Василь привел теорию, что детский организм более благоприятен для усвоения инородных веществ. Мария поддержала его, объяснив, что во время формирования и роста организма, шанс на то, что состав сыворотки лучше внедрится и приспособится в мозгу или крови человека, на семьдесят процентов выше, чем если бы это происходило со взрослым, полностью сформировавшимся человеком.       В тайную лабораторию Янку чуть ли не каждый месяц привозили по десять, а то и двадцать детей. И каждый месяц фургонами вывозили почти такое же количество детских тел. Сыворотка не приживалась в растущих организмах, вызывая лишь припадки, остановку сердец, вымирание клеток мозга и внутренние кровоизлияния. С каждым очередным провалом супруги Янку становились только настойчивее, упрямее и безумнее в своих теориях и экспериментах.       Все считают, что в Гидре служат одни монстры и бессердечные твари. Однако даже вышестоящим лицам организации надоели жестокие и безрезультатные убийства. Правда, главная причина была скорее в том, что от такого огромного количества тел становилось все сложнее избавляться. Таким образом, «Кукушонка» прикрыли, все улики были уничтожены вместе с лабораторией четы Янку. Но Василь и Мария продолжали работать над новой формулой сыворотки, уже вместе с неким доктором Эриком, о котором, правда, Оливер ничего не знал.       Даже Гидра, которая запретила Янку испытывать препарат на людях вплоть до того момента, пока эксперимент не даст положительный результат хотя бы на мышах, слишком поздно узнала, что доктор Эрик и супруги Янку тайно испытали сыворотку на одном ребенке. Тоже безрезультатно.       Однако эксперимент удался, только вот никто об этом не знал. Потому что подопытный ребенок пропал без вести и считался погибшим. До недавнего времени. Этим подопытным была Ильяна Янку.       Стив Роджерс запустил пальцы в свои короткие, светлые волосы и принялся буравить взглядом поверхность стола. Напротив него сидел Оливер Мюллер, изрядно истощавший и обросший неаккуратным подобием бороды. Тюремная форма уже не так смотрелась на нем, как дорогие, пошитые на заказ костюмы.       – Почему ты рассказываешь это сейчас? – Стив наконец нашел в себе силы поглядеть на этого человека, который только что закончил свой дикий и жуткий рассказ.       – Мне уже не избежать тюрьмы, – спокойно ответил Оливер, хотя его руки, закованные в наручники, предательски тряслись и дрожали, – я хочу сотрудничать, сдать всех, кого возможно. В обмен на…       – На что? – с отвращением фыркнул Стив.       – На одиночную камеру. И неприкосновенность.       Роджерс потер покрасневшие глаза. Очень сложно было держать себя в руках после всего этого ужаса, который он услышал.       – Откуда ты знаешь об Ильяне? – совладав с собой, продолжил допрос Капитан.       – Полгода назад Василь Янку вышел на связь со мной. Предложил сотрудничество, но я отказался. Тогда он начал меня шантажировать, якобы в сеть проникнут все данные о том, что я финансировал в Гидре, и тогда мне не избежать тюрьмы, – горько усмехнувшись, Мюллер поерзал на неудобном железном стуле, который даже сквозь слой тюремных брюк морозил зад, и продолжил: – Ходил слушок, что Зимний Солдат жив–здоров и что с ним находится некая барышня с какими-то даже способностями. Василь предложил сделку. Я нахожу этих двоих, слежу за ними какое-то время и предоставляю ему информацию.       Стив слабо кивнул, показывая, что мужчина может продолжать говорить. Под потолком исправно горел красный огонек камеры, за пуленепробиваемым стеклом шла аудиозапись этого разговора, а Мария Хилл и Тони Старк молча наблюдали за тем, что происходило в камере допроса.       – Я-то думал, что дочка Янку умерла в детстве еще, – продолжил Оливер. – Какого было мое удивление, когда бабой Зимнего оказалась сама Ильяна. Василь тоже порядком охренел. И тогда мы заключили сделку. Я забираю себе Солдата, а ему привожу Ильяну.       – Но у тебя ничего не вышло, – отчеканил Стив, сильнее сжимая руки в кулаки так, что суставы начали трещать. Этот звук не ускользнул от Мюллера, который боязливо покосился на Капитана.       – Мистер Роджерс, я совершил ошибку, я признаю. Я… я не думал.., – видимо, сам Оливер не знал, что хотел сказать, поэтому замялся на какое-то время, а потом произнес, искренне, как показалось Стиву. – Я бы хотел лично извиниться перед Ильяной. Я знаю, что навредил ей и напугал ее и подверг ее жизнь опасности. Но, поймите, Капитан, ее отец… его надо поймать и посадить… Они же все чудовища!       – Раньше ты так не думал, раз вкладывал в их эксперименты собственные деньги.       – Думаете, я не жалею об этом? – скривился Мюллер, подаваясь вперед. – А был у меня выбор? Если отказываешь Гидре, то получаешь пулю в лоб.       – Лучше так, чем пособничество в убийствах и пытках детей! – Роджерс, потеряв всяческое самообладание, подскочил на месте, и стул его с грохотом повалился на пол.       За стеклом Хилл собралась было вытаскивать Стива из камеры, но Тони остановил ее, сказав, что Капитан сейчас возьмет себя в руки. И правда, широкая, мощная грудь тяжело поднималась и опускалась, в голубых глазах блестел гнев, но Роджерс стремительно успокаивался, понимая, что сейчас вспышки гнева делу не помогут.       – Я ужасный человек, Капитан, – сдавленно произнес Мюллер, опуская голову на грудь. – Я трус, я хуже таракана… но настоящий монстр все еще на воле, Роджерс. Услышьте меня. Позвольте мне спасти хоть кого-то за всю мою никчемную жизнь!       Теперь он кричал, плюясь слюной и не скрывая слез. Дни, проведенные в камере, сделали свое дело. Он искренне раскаивался в том, чему пособничал, по косвенной вине которого столько людей потеряли свои жизни. И это только один проект. А сколько их было после…       – Пусть Барнс возьмет девчонку и скроется с ней где-нибудь… Он сможет ее защитить. У Василя нет ни денег, ни людей, он-то и связался со мной, чтобы я своими средствами нашел Ильяну, потому что сам этот урод сделать ничего не мог. Но сейчас, мне кажется, он уже не остановится, чтобы добраться до нее.       – Они в безопасном месте, – наконец отозвался Стив, разворачиваясь к Мюллеру лицом. – Ильяна с Баки. Они уехали в Румынию.., – тут Роджерс осекся, в ужасе уставившись на Оливера Мюллера, который по одному только виду Капитана понял все.       – Уехали в Румынию, чтобы найти родных Ильяны.., – полушепотом закончил предложение Стив, а затем выбежал вон из камеры и уже не слышал, что ему вслед кричал Мюллер.       Мотоцикл чуть ли не летел по темной, ночной автостраде. Баки был так погружен в свои мысли, что не сразу почувствовал вибрацию телефона в нагрудном кармане куртки. Продолжая держать руль бионикой, Барнс достал телефон и, увидев имя звонящего, чуть не слетел прочь с дороги в кювет.       Затормозив на обочине, дрожащей рукой он нажал на кнопку ответа и, поднеся к уху телефон, почти застонал от радости, осознавая, что звонивший все еще жив.       – Баки? Баки, ты слышишь меня? – голос на другом конце трещал от плохой связи, но Баки хватило и этого.       – Стив, ты в порядке? Ты выбрался? – громко ответил он, сверля взглядом черный лес перед собой.       – Выбрался? Откуда? О чем ты?       – На вас напали в Германии, ты звонил мне, просил о помощи…       – Бак, я не…       – Что? Стив, я нихрена не слышу тебя!       – Я не в Германии, Баки! Мы вернулись оттуда три дня назад. Я в Штатах.       Барнс почувствовал, как внутри у него все покрылось коркой льда, он услышал даже скрежет этой корки, обволакивающей его стремительно бьющееся сердце, обращая кровь в густую, стылую жижу.       – Черт, Баки. Вам с Ильяной немедленно нужно убираться из Румынии! – Стив кричал в трубку, и даже сквозь помехи было слышно, что он напуган. – Ее отец… отец Ильяны… из Гидры. Он нанял Мюллера, чтобы тот нашел ее. Бак, он ищет Ильяну. Уезжайте быстрее обратно.       Он стоял посреди пустого шоссе, и только слабый ветер шумел ветвями деревьев, возвышающихся над Джеймсом Барнсом словно осуждающие его великаны, показывая тем самым, что время не остановилось, как это казалось Баки, а, наоборот, оно идет, несется, стремительно и безжалостно.       – Эй, Баки, ты слышишь? Ильяна с тобой?       – Нет.., – только и сумел произнести Баки, бросая трубку и запрыгивая на свой мотоцикл. Мотор резко взвыл, бывший Зимний Солдат развернулся, оставляя на асфальте черные, горячие следы шин и понесся обратно.       Настенные часы с кукушкой омерзительно и надоедливо тикали, вызывая у нее некое подобие нервного тика. Зимний все еще находился где-то за спиной, обдавал мертвенным дыханием ее кожу, но молчал. Интересно только, почему? Неужели боялся? На эту мысль Солдат раздраженно фыркнул, но Ильяна не стала разворачиваться и глядеть на своего воображаемого друга.       – Я все еще не понимаю, почему ты сбежала тогда? – рука Василя явно устала держать пистолет, но он ни на секунду не выпустил его, будто только это оружие помогало ему выглядеть спокойным и сдержанным.       – Потому что мне было страшно, – Ильяна вытирала пальцами слезы, которые все текли и текли из глаз, и остановить их у девушки никак не получалось. – Я не понимала, что происходит со мной. Боялась даже сказать об этом…       – Значит, это правда? Одним прикосновением ты читаешь мысли? – заулыбался отец, довольно потирая подбородок.       – Я чувствую все, – с отвращением в голосе произнесла Ильяна, – все эмоции, все чувства… не только воспоминания. Это как волна, сбивающая с ног и утягивающая на самое дно. Я будто проникаю в человека, сливаюсь с ним на эмоциональном уровне, впитываю всю его потаенную боль и страхи, все самые сокровенные желания… Это пóшло, от одной только мысли о том, что я делаю, мне становится мерзко. Ты представить себе не можешь, что это такое, знать и чувствовать то, что испытывают люди по отношении к тебе. Знать, как бабушка жалела, что вышла замуж за деда и забросила научную работу, чтобы растить мать. И как она люто ненавидела себя за одну только секундную мысль о том, что после смерти деда она почувствовала одно лишь облегчение… Ярко видеть мысли насильника, который в своей голове уже воображает, как надругается над тобой прямо посреди пляжа, какое он наслаждение испытывает только от твоего испуганного вида. Чувствовать страдания дорогого тебе человека, переживать все кошмары и ужасы его прошлого вместе с ним, но не знать, как помочь, как облегчить его муки, когда как он сам мечется, рвется на части, сомневается в том, достоин ли он даже элементарного права на жизнь? Впитывать боль любимого человека и не сметь сказать.., – Ильяна начала сипеть, поэтому замолчала, оборвав себя на полуслове.       Только сейчас она заметила, что глаза ее отца заблестели и стали красноватыми, будто он сам пытается сдержать слезы, хотя лицо его оставалось таким же надменным и хладнокровным.       – Я только не понимаю.., – неуверенно начала Ильяна, выплеснувшая все то, что копилось внутри нее эти долгие мучительные годы, растратив на это весь свой запал и ненависть и остатки сил. – я же видела… вернее, касаясь тебя или мамы… я не видела ничего, связанного с Гидрой или экспериментом… как же так?       – Еще в пятидесятых ходили разговоры о людях, способных проникать в сознания и читать мысли. Многие лидеры Гидры, да и вообще всех правительств не на шутку были обеспокоены этим фактом. Поэтому были придуманы такие вещи, как замена воспоминаний, блокировка памяти и прочее. Своего рода невидимый щит, не позволяющий мутантам с подобными способностями проникать в разум.       Василь увидел, что Ильяна все еще озадаченно и непонимающе хлопает глазами, поэтому устало вздохнув, принялся объяснять все на собственном примере:       – Так как мы с твоей мамой были довольно важными учеными, имеющими доступ к секретной информации и знающими множество глав Гидры и их пособников лично, нам поставили этот мозговой щит, – чуть помолчав, Василь добавил, уже более нервно и как-то растерянно, – вот поэтому ты, наверно, и не смогла ничего увидеть тогда. Изменения только происходили, ты не могла контролировать и управлять своим даром…       – Даром? – резко и ненавистно бросила Ильяна. – Ты называешь это даром?       Отец скептически покачал головой, и этого девушка выдержать и переварить уже не могла.       – Всю жизнь я была уверена, что это проклятие. Что меня Бог или что-то еще наказало таким образом. Я считала себя монстром, уродом. А, оказывается, во всем этом виноваты вы… Вы превратили мою жизнь в ад… И ты даже не жалеешь об этом… Как у тебя поднялась рука сделать это со мной, tata***?       – Не смей говорить, будто я не жалею о случившемся! – вдруг закричал Василь, поднимаясь с места. Ильяна замолчала, прижимая дрожащую руку ко рту, пытаясь заглушить истеричные рыдания. – Я не думал, что эффект будет такой…       – Вы знали, что я могу погибнуть от этой сыворотки, – с трудом произнося каждое слово, мотала головой Ильяна. От слез образ отца размылся, и Василь стал напоминать ей какого-то призрака или бесплотного духа. – Знали, но все равно сделали…       Василь вздохнул, вытирая тыльной стороной ладони слезы, крупными каплями катившиеся у него из глаз. Теперь можно было снять маску хладнокровия. Можно было стать самим собой, пусть родная дочь хотя бы в последний раз увидит, что ее отец не монстр, а просто раскаявшийся, страдающий человек. Ильяна не знала о тех несчастных, бедных детях, которых извели и заморили по молодости и глупости они с мамой. И уже никогда не узнает.       – Где мама? Почему ее здесь нет? – прошептала Ильяна. – Я хочу посмотреть и в ее глаза тоже, – злость стремительно разгоралась в ней, бурлила, пенилась и вот-вот готова была выплеснуться наружу, ошпарив и хозяйку, и ее отца, и каждого, кто попадется на пути.       – Она вообще не здесь, – глухо отозвался отец, опускаясь обратно на стул. Он больше не наставлял на дочь пистолет, однако держал палец на спуске. – Знаешь, после того, как ты пропала… мы искали тебя не потому, что боялись за эксперимент, а потому, что поняли всю тяжесть той ошибки, которую совершили. Мы обыграли процедуру с доктором Эриком как настоящий поход ко врачу, но мать была уверена, что ты догадалась о том, что мы сделали с тобой. Но… время шло… мы потеряли надежду, наш эксперимент прикрыли, Эрика убили прямо в собственной ванной, как бы намекая нам на то, что нужно держать язык за зубами и не высовываться.       Василь по-стариковски всхлипнул, в какой-то момент жалея, что убрал недопитую бутылку водки. Сперва алкоголь придавал ему сил и уверенности, но сейчас он уже с трудом мог совладать со своими эмоциями. А вид рыдающей хоть довольно повзрослевшей, но от этого не менее родной дочери, ее слезы, ее полные ненависти и отчаяния глаза, ее слова… убивали его.       – Вскоре мы поняли, что только две вещи роднили и скрепляли нас с твоей мамой: сперва работа, эксперимент, потом ты. Мы потеряли все. И поняли, что, на самом-то деле, мы разные… совсем разные.., – мужчина горько улыбнулся, вспоминая уже бывшую жену со все еще трепетной нежностью. – После страшной смерти твоей бабушки мы разошлись. Мама уехала куда-то в Западную Европу, может, Америку, я не знаю. Я не стал держать ее. Я отпустил мою Марию.       Ильяне хотелось просто упасть на пол и начать выть. Слишком больно, все это слишком больно. Весь ее мир рухнул за один проклятый день, все нежные, лучезарные мысли и воспоминания о родителях и детстве, которые она трепетно хранила в своей памяти, обратились в мусор и грязь. Ее жизнь была осквернена самыми близкими людьми, для которых она, похоже, в первую очередь была лабораторной мышью, а уж потом родной дочерью.       Но она просто сидела и смотрела на отца, щеки которого блестели от слез, хотя теперь поверить в то, что этот человек способен хоть на какие-то чувства, было сложно. Даже мертвецы не выбирались из углов. Сидели там тихо и неподвижно. Даже Зимний Солдат притих. Его присутствие стало практически неощутимым.       – Зачем ты искал меня? – спросила она после довольно долгой паузы, нарушаемой только всхлипами с разных концов кухни. Невинно печальными и безысходными и по-стариковски обреченными, раскаявшимися до самых потайных глубин души.       – Чтобы все исправить, – с хрипом и свистом ответил Василь, – чтобы наконец-то искупить перед тобой свой грех.       – Я не прощу тебя, – отчеканила Ильяна, гневно глядя прямо ему в глаза. – Ни за что на свете.       – На этом свете, может, и нет, – сказав это, Василь снова поднял пистолет и нацелил его Ильяне в голову, – а на том, как знать?       Ильяне потребовалось где-то больше минуты, чтобы сопоставить все кусочки мозаики и склеить происходящее в единую картину. Осознание неизбежного и предрешенного морозно пробежало по всему телу, разливаясь по конечностям ознобом, в то же время бросая Ильяну в жар.       – Ты сказала, что страдаешь, – улыбнулся отец, а из глаз его снова потекли слезы. Но теперь уже слезы радости. Все это сейчас уже закончится, вот-вот все это закончится, и наступит долгожданный покой. – И я вижу это. Я избавлю тебя от страданий, Ильяна. Боль уйдет, доченька. Больше никто тебя не обидит, никто не сделает больно… никогда. Я тебе это обещаю. Ты станешь свободна от всех и всего.       Даже Зимний замер на месте. В помещении стало вдруг очень холодно, Ильяне даже показалось, что изо рта пошел еле заметный пар.       – Я впервые держу пистолет в руках, – извинился Василь, – но я постараюсь не промазать, милая…       Мозг все сопротивлялся и не хотел принимать действительность, не собирался мириться с фактом, но тело девушки закаменело. Ни одна мышца не дрогнула, ни один мускул, только глаза ее неморгая глядели прямо в черное дуло пистолета. «Неужели, сейчас все закончится?», – пронеслось в ее голове. «Но как же… Джеймс?».       Раздался хлопок, который заглушил резкий, испуганный женский вскрик. Затем грохот, будто по комнате пробежал раскат грома, предвещая скорое начало бури. Ильяна упала на пол, стул, на котором она сидела, валялся рядом, и одна нога девушки как-то даже нелепо лежала на его ножках. Она не двигалась, но крови, почему-то, почти не было. По-хорошему, надо было подойти и проверить ее, но Василя пугала даже одна только мысль об этом.       Сразу после выстрела по селу разнесся испуганный, жалобный собачий лай. Рука неприятно ныла, даже болела, отдача от выстрела оказалась неожиданно сильной. Василь приподнялся на стуле, не глядя в сторону тела дочери. Ему было просто страшно смотреть на нее. Да и времени уже почти не осталось.       Собачий лай сперва заглушал непонятный механический рык, но с каждой секундой рев мотора все нарастал и нарастал. Василь молча перевел взгляд на окно, из которого, правда, не мог увидеть дорогу.       – Вот все и закончилось, – прошептал он, непонятно к кому обращаясь. К себе, к Ильяне или просто бросая эти слова в пустоту для храбрости. – Теперь ты свободна, Ильяна. Теперь и я свободен.       Василь еще раз проверил оружие, затем поднес его к виску, закрыл глаза, и, когда угрожающий рокот мотоцикла заглушил даже лай соседской псины, а в окно кухни наконец-то ударил желтый свет от фар, Василь Янку второй и последний раз в своей жизни нажал на спуск.