Человек с ледяным сердцем

      Графство Суррей, Англия.       В большом летнем саду, под раскинувшим свои тяжелые ветви старым вязом, с самого утра не смолкал гомон и хохот. Дети бегали по коротко стриженной бархатистой траве, чередуя игру в прятки и салки с бадминтоном или перекидыванием мяча.       Погода была ко всеобщему счастью солнечной и умеренно теплой. Подставив под мягкие, ласкающие лучи лицо, хозяйка старинного дома стиля Тюдоров, выложенного из большого камня, с высокими фронтонами и крутой крышей, попивала лимонад и перекидывалась легкими, по сути ничего незначащими репликами со своим супругом, который одновременно внимательно читал газету.       – Миссис Гамильтон, – возле хозяев появился их дворецкий, – у вас посетитель.       Женщина удивленно поглядела на него, аккуратно поставив бокал с лимонадом на стеклянный столик.       – Я сегодня никого не жду, Грегори. Кто этот посетитель?       – Мужчина, миссис Гамильтон. Имени он своего не назвал, но сказал, что приехал из Европы и очень хотел бы переговорить с вами наедине.       Мистер Гамильтон даже не слушал их разговора, будучи полностью поглощенным в результаты вчерашней игры его горячо любимой команды в крикет.       – А еще он сказал, – тут дворецкий подался ближе к хозяйке, – что знаком с неким Василем. И считает, что вам будет интересно узнать, как тот поживает.       Женщина так стремительно побледнела, что Грегори показалось, будто она сейчас упадет в обморок. Миссис Гамильтон бросила мимолетный, взволнованный взгляд на мужа, но тот все еще был прикован вниманием к газете.       – Где он, Грегори? – наконец, найдя в себе силы, тихо спросила женщина.       – Я провел его в ваш бывший кабинет, миссис Гамильтон.       – Хорошо, я сейчас его приму, – кивнула она дворецкому. - Предложите гостю пока что чай или кофе. Дорогой, – позвала своего супруга Оливия Гамильтон, – мне нужно отойти по делам.       Мужчина только кивнул, снова возвращаясь к изучению газетных статей. Окинув беглым взглядом двух мальчишек девяти и семи лет и девочку, которой только на прошлой неделе исполнилось пять, миссис Гамильтон направилась в дом.       Ступая по устеленному войлочными коврами полу, оправляя подол кремового летнего платья, миссис Оливия Гамильтон старалась придать своему лицу непроницаемое и спокойное выражение, унять дрожь в теле и попытаться привести носящиеся как бешеный рой пчел мысли в голове.       В этой части дома дети вообще не ходили, да и мистер Гамильтон обитал только в своем кабинете, столовой и спальне, поэтому вся часть восточного крыла была предоставлена в распоряжение миссис Гамильтон. У дверей в свой бывший кабинет, служившим теперь некой приемной для гостей хозяйки дома, женщина остановилась, унимая стремительно бегущее сердце.       Она видела его впервые в жизни. Но внутри у нее все равно сжималось в трясущийся ком то, что принято называть непоколебимостью. Глаза незнакомца резали своим серо-голубым холодом, безразличные, но в то же время говорящие так много. Она знала этот взгляд. Взгляд убийцы.       – Добрый день, – прокашлявшись, просипела миссис Гамильтон, закрывая за собой дверь и оставаясь возле нее, все еще боясь сделать шаг вглубь комнаты. – Что привело вас в мой дом?       Высокий, темноволосый, одет просто, многослойно. Он стоял у окна, видимо, разглядывал ее розарий, которому Оливия Гамильтон посвящала все свое свободное время. Его молчание только усугубляло состояние миссис Гамильтон. Страшная, бросающая в дрожь мысль ютилась в голове и нервно подталкивала свою хозяйку к спасению и побегу. Но холодный голос логики гремел сильнее, убеждая женщину остаться на месте и сражаться до самого конца.       – Красивый дом, – наконец отозвался незнакомец, бегло окидывая совершенно не заинтересованным взглядом обстановку ее кабинета-гостевой.       – Спасибо, – через силу выдавила миссис Гамильтон, все еще держась потными руками за холодную ручку двери. – Кто вы такой? Как ваше имя?       – Это не имеет значения.       Ответ, который она боялась услышать. Ее опасения подтвердились. Они все же нашли ее. После стольких лет, когда она наконец-то успокоилась и позволила себе жить, они пришли, чтобы отобрать самое ценное. Жизнь.       – Прошу вас, – прошептала она, чувствуя, как неподвластные слезы отчаяния подступают к горлу и щиплют глаза, – у меня дети…       На лице незнакомца внезапно проступила улыбка, больше похожая на горькую усмешку, чем на злобный оскал. Она надеялась надавить на жалость, призвать к человечности и состраданию, откупиться в конце концов.       – Я не за вашими детьми пришел.       – Тогда что вам нужно? Вы сказали, что вас прислал Василь? Как он нашел меня?       – Никак. Он вас никогда и не искал. Я сказал это, чтобы завладеть всем вашим вниманием. Чтобы вы, миссис Гамильтон, поняли, о чем будет наш разговор.       Разговор? Кажется, сердце Оливии остановилось, рухнуло куда-то вниз к желудку, а потом вернулось обратно. Он не собирается ее убивать? Глупая, наивная мысль напуганной жертвы. Миссис Гамильтон сама про себя посмеялась своим надеждам. Говорить такие люди могут что угодно, чтобы сбить жертву с толку. Нужно быть начеку. Господи, главное, чтобы Артур или дети не пошли искать ее.       – Миссис Оливия Гамильтон, – повторил мужчина, разворачиваясь к ней всем корпусом. В голосе его женщина уловила нотки презрения. Только сейчас она заметила, что руки его в толстых черных перчатках. А на улице ведь почти двадцать градусов тепла, – или правильнее будет называть вас Марией?       Если бы у нее было больше сил, то она непременно выдрала дверную ручку, за которую все это время держалась трясущимися руками.       Наконец с лица ее сошла гримаса вынужденной, лживой любезности и наивного непонимания. В зеленовато-карих глазах теперь замерло полное осознание и даже принятие неизбежного. Сбросив с себя всю аристократическую, приобретенную с годами маску, Оливия Гамильтон, или же Мария Янку, чуть ссутулилась и медленно побрела к одному из кресел, оббитых голубовато-серебристой тканью.       Джеймс Барнс внимательно следил за каждым ее движением. Когда же женщина села в кресло, закинув ногу на ногу и подперев щеку рукой, уставившись на персидский ковер, устеленный на полу, Баки понял, что теперь можно отбросить ненужную игру в перекидывание притянутых за уши любезностей в сторону.       – Как вы меня нашли?       – Не сразу, – отозвался Барнс, опустив тот факт, что найти пропавшую много лет назад Марию Янку для Зимнего Солдата оказалось весьма затруднительно. – Вы хорошо заметаете следы, миссис Янку. Из Румынии в Германию, оттуда в Барселону, где вы будто бы пропали. Умно.       – Прошу, не называйте меня этим именем, – поморщилась Мария, словно ее резко начало мутить. – Такой женщины больше не существует.       – Вы, конечно, могли сменить имя и фамилию, стать супругой богатого, влиятельного графа, родить парочку детишек, мастерски изображать уэльско-английский акцент и сделать некоторые пластические операции, – хмыкнул Баки, оглядывая лицо Марии. Изменила нос, теперь он был более ровным, аристократическим. Убрала скулы, даже разрез глаз сделала еще более европейским. А выкрасить волосы в светло-пшеничный труда не составило, конечно же, совершено никакого, – но только вы все еще Мария Янку и от этого никак не избавитесь.       – Кто вы такой? Вас прислали они? – прохрипела Мария, качая головой.       – Я сам по себе. Хотел посмотреть в глаза женщины, погубившей родного ребенка.       Мария вздрогнула, на несколько секунд прикрыв глаза. Поняла ли она, о чем он говорил или нет, Баки не увидел. В кармане куртки грелся Магнум, а на подоконнике лежал складной армейский нож. Но женщина явно не собиралась даже принимать попытки к побегу.       – Что вы… несете? – распахнув глаза, почти что со злостью прошипела она.       – У вас милые дети. Старший от первого брака мистера Гамильтона, так? А вот второй мальчик и девочка уже ваши. Вы, наверно, были очень счастливы, когда родили девочку, миссис Янку?       – Что вы от меня хотите?       – Ничего. Просто мне интересно было узнать, думаете ли вы хоть когда-нибудь об Ильяне? Помните ее? Горюете? Или же оставили ее в прошлом, вместе с мужем и вашей работой в Гидре?       Он не чувствовал ни злобы, ни отвращения. Ему было даже интересно наблюдать за реакцией Марии. Как осознание пропитывает ее кожу, как страх зарождается в глазах, а воспоминания постыдного прошлого вылезают как тараканы, обволакивая ее, начиная вгрызаться в ее плоть, терзать и рвать на части.       Страдания человеку можно принести даже не прибегая к физической силе. Зимнего Солдата учили этому еще в засекреченных базах Гидры. Но это слишком долго, а от наемника всегда требовали быстрого и малозатратного решения проблем.       – Ильяна? – переспросила она, и Баки увидел, как тяжело этой женщине далось даже выговорить имя дочери.       – Давайте на время вернемся к «Кукушонку», – Барнс продолжал стоять на своем месте, держа в поле зрения как саму Марию, так и две двери, ведущие в разные части дома, и окно, из которого открывался отличный обзор на внешнюю территорию.       – Вы из Гидры? – выдохнула Мария, прижимая дрожащие пальцы к глазам. – Господи, я же клялась, что никому не расскажу ни о чем. Я сдержала свое обещание. И буду его держать впредь. Передайте это своим хозяевам.       – У меня нет хозяев, – отозвался Баки, а потом впервые в полной мере и так ясно осознал, что все так и есть. Он больше не принадлежит никому. Только самому себе.       – Тогда что же вам нужно? – повысила голос женщина, но тут же взяла себя в руки, поглядывая на журнальный круглый столик, на котором их дворецкий оставил для гостя фарфоровый сервиз и кофейник с уже, наверно, остывшим кофе, привезенным мужем после командировки из Перу.       – Проект «Кукушонок», – теперь Баки заговорил более холодно, собраннее. В голосе его снова засквозил профессионализм наемника, ищейки человеческих жизней и информации, – где хранятся файлы о нем? Документы? Архив?       Мария Янку тихо рассмеялась, снова качая головой. Даже изменив лицо, в ней все равно проскальзывали черты, которые она передала своей старшей дочери. И все же, в Ильяне было больше Василя, чем этой женщины. Внешне, разумеется. А внутренне… Джеймс даже проверил, а не удочерили ли Янку Ильяну? Как у таких монстров могла родиться такая Ильяна? Но нет, Василь и Мария действительно были ее кровными родителями. И от этого к горлу Солдата подступал тошнотворный ком.       – Ничего нет, мистер, – наконец ответила Мария, откидываясь на спинку кресла, устремляя на Баки глаза, в которых теперь наемник мог увидеть легкое презрение вперемешку с горьким отчаянием и отвращением. Непонятно к кому. К нему или к себе самой. – Все было уничтожено. Все. Этот проект был затратным и не принес никаких результатов.       – Кроме убийства десятков детей.       Женщина прикрыла глаза, прикусив дрожащую губу так, что та побелела. Сделав три глубоких вдоха, она заговорила. Тихо, будто на исповеди.       – Мы были молоды… В нас бурлил максимализм, жажда открытий. Мы так хотели сделать что-то поистине великое, грандиозное. Годами выстраивали теорию, искали подтверждение своих доводов, составляли формулы. И когда нам наконец дали зеленый свет… Это как спустить свору истосковавшихся, оголодавших по охоте собак на маленького, старающегося спасти свою шкурку и жизнь кролика.       – Это не оправдание.       – Конечно нет, – согласилась она. – Я его и не прошу. Никогда не просила. Я отдавала полный отчет в своих действиях. Думаете, я вот так просто пришла к этому? За один день? Мне тоже было тяжело. До слез отвратительно и больно было наблюдать, как страдают наши подопыт… эти дети. Но нужен был результат. Мы с Василем слишком поздно поняли, что Гидра не терпит провалов. Мы хотели жить. Хотя, после официального закрытия «Кукушонка» мы все же продолжили… работу. Тайно, скрытно. В упертом негодовании и уверенности, что мы не дали осечку, что виноваты все: Гидра, лаборатории, оборудование, сами подопытные, но никак не мы.       – Зачем тогда ставили опыты на Ильяне?       Она уловила в его словах трепет, а на имени дочери голос незнакомца вообще соскочил. Мария внимательно вглядывалась в бесстрастное лицо мужчины, но так и не смогла увидеть там ничего, кроме холода и безразличия.       – Хотели доказать, что мы были правы. Что формула работает. Последняя вакцина, чудом уцелевшая. Рука не поднялась ее уничтожить.       – Почему Ильяна? Почему вы выбрали именно ее?       Мария только пожала плечами, опуская голову и стирая с щек слезы раскаяния.       – Просто… так вышло. Мы были уверены в победе. Сотни раз перепроверяли все показатели и химические реакции. Я бы не повела свою дочь на верную смерть.       Она снова замолчала, начиная кашлять от переизбытка слез и, казалось, навсегда уничтоженных чувствах о холодном прошлом Янку.       – Ильяна должна была стать феноменом, – продолжила с хрипотцой Мария, – чудо-ребенком. Новой главой в эволюции человечества. Я была бы безумно горда стать матерью такого ребенка.       – А самой Ильяны вам было мало? – опустив голову, совсем тихо спросил Баки. Но потом заговорил дальше, не позволяя женщине ответить. – Ее бы затравили в лабораториях. Изрешетили иглами, выкачали бы всю кровь на другие опыты, превратили в овощ, навеки погребенным в подземных лабораториях. Сделали бы из нее оружие, без прав и какой-либо свободы.       Ничего не ответив и никак не прокомментировав его слова, Мария попыталась встать, но уверенный и грозный шаг незнакомца в ее сторону вынудил женщину бессильно и запуганно рухнуть обратно в кресло.       – Архив? – повторил он, сжигая ее ледяным свечением своих пугающих глаз.       – Уничтожен, – пролепетала Мария.       – Ложь.       – Клянусь! Мы с Василем остались единственными, кто был причастен к проекту «Кукушонок». Если влезть в базу данных Гидры, даже в бумажный архив, то вы ничего не найдете, ни заметочки. Все было вычищено, все стерто.       – Почему же вам сохранили жизнь? Не легче ли было убрать двух ученых, которые могут поведать всему миру правду?       – За нас поручились. Оливер Мюллер. Когда Оливер узнал, что мы с Василем делали. Он уже имел некое влияние в Гидре, поэтому сделал все, чтобы нам сохранили жизнь. Я ждала чуть ли не пять лет, прежде чем мне позволено было покинуть Румынию.       – Свидетели, кроме Мюллера и Василя?       – Никого нет. Всех… всех убрали, абсолютно. Каждого лаборанта, каждого охранника. Клянусь вам.       – Кто руководил проектом?       – Я не… не могу сказать…       – Кто руководил проектом? – повысил тон Баки, сжимая руки в кулаки, вынуждая женщину прятать в испуге лицо в ладонях.       – Вольфганг… Господи, прости меня. Вольфганг фон Стракер.       Барнс резко выпрямился, даже слегка кивнул. Это объясняло многое. Но самое лучшее – неделю назад барона фон Стракера не стало.       Стракер был фанатиком теорий об эволюции человечества. Видимо, начинал он вот с таких генетических опытов. Но, осознав, что ничего не удастся, быстренько прикрыл проект и замел все следы. Подстраховался.       А потом нашел некий скипетр, содержащий камень с необъемлемой, доселе невиданной силой. Перетащил его в свою новую базу уже в Соковии, где его прихвостни нашли решение прежних проблем барона. Если нельзя использовать человеческие способности, то можно обратиться к инопланетным.       Барнс следил и за этим, особенно после того, как Мстители совершили нападение на соковианскую базу. По слухам на этой базе ставили опыты на людях. Выжили всего двое. Близнецы. Кажется, их фамилия Максимофф. Эксперимент прошел удачно, Стракер получил своих заветных чудо-детей, имеющих способности, открывающих новую главу в эволюции человечества. И поплатился за это собственной жизнью.       Барнс больше не задавал вопросов. А Мария, начиная справляться с истерикой и паникой, отдышалась, и, видимо, осмелев от переизбытка эмоций, спросила:       – Вы знакомы с Василем? – не обращая внимания на презрительный взгляд мужчины, она продолжила. – Вы же знали его, да? Просто… просто скажите, как он?       Он довольно долго глядел на нее. Баки не понимал поступка доктора Марии Янку, матери Марии Янку, да и не собирался искать ответы. Ему было плевать. Гидра всегда делала из людей бездушных ублюдков. Но Барнс понимал жену Марию, почему она оставила мужа, не способная пережить пропажу дочери и все то, что они вместе натворили. Любила ли она его? Возможно, но это Баки Барнса совершенно не интересовало.       – Василь умер, – спокойно отозвался Джеймс, видя как округлились глаза Марии. – Застрелился в собственном доме, в Констанце.       Она открыла рот, но так и не произнесла ни слова. Опустила голову, пробормотала что-то несвязное на румынском, потом вновь подняла голову и поглядела на Баки влажными от подступающих слез глазами.       – Также он застрелил вашу дочь, Ильяну Янку, – произнес Баки, неотрывно глядя в глаза женщины. – Ваш муж и дочь умерли, Мария.       Ложь во спасение. Барнс осознанно произнес эти слова, тем самым выстраивая вокруг Ильяны непробиваемую стену, защищающую ее от омерзительного, страшного прошлого. Последней стеной была как раз Мария. Чтобы не дай бог эта женщина, решившая когда-нибудь с чего-то раскаяться и попросить прощения у дочери, жизнь которой когда-то превратила в ад, не нашла Ильяну. Баки сделал все возможное, чтобы Ильяна Янку считалась для многих погибшей. Ради ее же безопасности.       Мария просто сидела и смотрела на Барнса совершенно пустым, матово-тупым взглядом. Бледная, но удивительно спокойная. Она поняла его сразу, осознала услышанное, но ей нужно было время даже не для того, чтобы принять это, а чтобы понять, что же она чувствует по этому поводу и чувствует ли что-то вообще.       И только короткий, но громкий стук вынудил женщину вернуться в реальность происходящего. Дверь отворилась, в комнату заглянул дворецкий Грегори и внимательно оглядел присутствующих.       – Мистер Гамильтон зовет вас на бранч, миссис Гамильтон. Все уже за столом в саду.       – Спасибо, Грегори, – улыбнулась женщина, за одну секунду снова убив в себе Марию Янку и вернув на законное место Оливию Гамильтон. – Я подойду буквально через пять минут.       Дворецкий кивнул, настороженно кинул беглый взгляд на мужчину, стоявшего перед креслом с хозяйкой, и закрыл дверь, удаляясь прочь.       Она молча перевела на него взгляд, не представляя, что будет дальше. Мысли о Василе и Ильяне заглушились беспокойством за мужа, которого она не сказать что и любила, но рядом с ним чувствовала себя вполне свободной и защищенной. Сильное беспокойство она испытывала и за пасынка Фрэнка, с которым у нее только-только начали налаживаться теплые и дружественные отношения. Острую панику она ощущала за старшего сына Сэмюэля и дочку Кимберли.       Миссис Гамильтон обожала своих детей, понимая, что такой любви к той же самой Ильяне она никогда не испытывала. Что это? Слишком поздно проявившийся материнский инстинкт? Или же она просто пыталась тем самым загладить свою вину перед… самой собой? Богом? Миром? Ильяной? А, возможно просто доказать себе, что она все же хороший человек, хорошая жена и мать.       Краем глаза она заметила, как блеснул в лучах проскользнувшего через окно дневного солнца клинок ножа, появившийся в мужской руке, а незнакомец сделал еще два шага в ее сторону.       – Прошу.., – прошептала она. – Не надо…       В обитый голубым велюром с серебристыми цветочными узорами подлокотник кресла вонзился складной армейский нож, войдя в предмет мебели чуть ли не до основания рукоятки.       Мария тихо вскрикнула, прижав ладони к лицу, а потом согнулась пополам, уткнувшись лбом в свои острые дрожащие колени.       – Идите и наслаждайтесь бранчем, миссис Гамильтон.       Его голос прозвучал совершенно спокойно, а после раздался еле уловимый стук закрывшейся двери. Незнакомец вышел из комнаты и буквально через минуту навсегда покинул этот дом, оставив хозяйку один на один со своими демонами, которых побороть ей, увы, никогда не удастся.