Человек с ледяным сердцем

      Безжалостный ноябрьский ветер выл настоящим диким, непокоренным зверем. От холода не спасала ни теплая куртка, ни шарф, намотанный три раза вокруг шеи.       Ей шел двадцать второй год. Слава богу. Ребенком на улицах выживать сложнее. Каждый третий прицепится к тебе, и у каждого второго на уме будут совсем недобрые мысли. Да и женщиной выживать сложно. Мужчина может дать отпор, будучи хотя бы в одной весовой категории с нападающими. А что баба? Стукнут по башке разок и оттащат в ближайшую подворотню. Вот и все.       Но теперь можно для начала устроиться на работу или начать снимать дешевое жилье. Поддельный паспорт с липовым именем успокаивающе согревал карман ее куртки.       Район Дристор должен был стать неким символом возрождения Румынии. Должен был. Ильяна забралась на тринадцатый этаж разрушенного дома, села прямо на край там, где всего пару лет назад был фасад здания, а теперь вместо него зияла дыра. Вот он - подлинный символ нового мира, в котором всем приходилось вариться как в бурлящем и смердящем огненном котле.       Слойка в руках давно остыла, стала пресной и безвкусной, но это была единственная еда за последние два дня. Ей нужны силы, чтобы добраться… а куда она, собственно, собиралась бежать? Да, вернулась в Румынию, но планировала ли Ильяна двигаться дальше? Оставаться в Бухаресте или все же попытаться исполнить изначальный план и добраться до Германии? Она пока не знала.       Наблюдая за тем, как огромный грязно-серый брезент сносит в сторону порывистым ветром, открывая перед девушкой заброшенную новостройку, глядящую на нее десятками черных и унылых глазниц оконных проемов, Ильяна осознала, что сил на дальнейшее путешествие у нее нет.       – Значит, остаешься в Бухаресте, – заключила про себя Ильяна, с печалью поглядывая на недоеденный пирожок в посиневших от холода руках.       Главное правило для тех, кто живет на улице, – всегда будь начеку. Ильяна услышала позади себя осторожные, крадущиеся шаги. Слойка камнем полетела вниз, на растерзание голубям, и, может, какой-нибудь дворовой оголодавшей собаке.       Она не стала поворачиваться сразу, пытаясь для начала унять трепещущий страх и подступающее к горлу отчаяние. Мужчина. Непонятно, бродяга ли он или просто наркоман. Лицо грязное, искривленное злорадной ухмылкой. Хищник, настигший свою маленькую беззащитную добычу.       Он был один, и Ильяна почти что вздохнула с облегчением. Страшно, когда натыкаешься на целую компанию. Один человек еще может потерять к тебе интерес, а озабоченная свора лишенных моральных устоев ни за что не отстанет от молоденькой одинокой девчонки.       Ильяна до сих пор не могла вспомнить, как именно все произошло. На нее не раз нападали на улицах, но каждый раз Янку либо находила в себе силы вырваться и сбежать, либо ее чудом спасали прохожие или местные бомжи. Но там ей никто бы не помог. Она была один на один со зверем, который решил силой присвоить себе трофей в лице Ильяны.       Она лишь помнит, как по руке стекала алая теплая кровь, а лезвие складного потрепанного ножа, который Ильяна стащила два дня назад у одного задремавшего в опиумном сне пацана недалеко от монастыря Раду Вода, ровно вошло в живот мужчины.       Он хрипел и плевался кровью, когда Ильяна, потерявшая контроль и охваченная звериным страхом и желанием выжить, вонзала нож то в грудь, то в шею или живот нападавшего.       Пришла она в себя, только когда серовато-голубые глаза мужчины затянулись тугой дымкой смерти.       Никто не знал, что Ильяна Янку на самом деле убийца. Это страшнейший ее грех, который она не раскрыла никому. Даже Джеймсу. Когда он говорил о том, что Ильяна не понимает его, не может представить, какого это - забрать чью-то жизнь, то девушка лишь кивала, пряча от Барнса искривленную в горечи ухмылку.       В соборе Святого Патрика стояла блаженная тишина. Ладан окутывал присутствующих, погружая их в расслабленную, но сосредоточенную на своем внутреннем мире дрему. Дрожащие огоньки церковных свечей расплывались перед глазами, а деревянная резная скамья слабо поскрипывала, отзываясь на движения прихожан.       Ильяна подняла голову, отпустив очередное воспоминание, и оглянулась по сторонам. Она сидела здесь уже второй час, а пожилая женщина в первом ряду так и не сдвинулась с места. Прихожанка чуть покачивалась в такт молитве, нашептывая ее себе и Господу. В отличие от этой женщины, Ильяна ходила сюда, чтобы побыть наедине с собой, а не пообщаться с Ним.       Ванда сделала все с хирургической точностью. Эта девушка даже не представляет как велика и мощна сила, приобретенная ею в лабораториях Соковии. Вытащив наружу воспоминания, захороненные глубоко внутри Ильяны, Ванда перебрала их все, и на самые страшные, отчаянно ужасные и невыносимые, наложила какой-то своеобразный эмоциональный блок.       Ильяна снова помнит. Родителей, жизнь на улице, Романа, Джеймса. Но эти воспоминания не режут, не причиняют боль. Ильяна будто смотрит фильм, но при этом совершенно ничего не чувствует. Картинки проносятся перед ней вихрем, а в душе пустота, только редко что-то пробивается, но тут же уходит куда-то на дно.       Разговор с отцом в Констанце? Да, это ужасно, но Янку не чувствовала ничего, кроме легкой горечи. Отца жалко, несмотря на все то, что они с мамой сделали. Никто не идеален в этом проклятом мире. Ильяна не имела права кого-либо судить, потому что сама же стояла на одной линии с убийцами. Не ей быть судьей и палачом.       С того вечера прошло где-то дней десять, и теперь Ильяна Янку окончательно восстановила стену воспоминаний в своей голове. И сейчас, сидя в этой церкви, вдали от всех знакомых и городского шума Нью–Йорка, Ильяна поняла, что всю свою жизнь была какой-то тенью, сгустком энергии, но никак не самой собой.       Лабораторный эксперимент, уличный ребенок, объект невосполнимой и отчаянной отцовской любви Ромы, спасательный круг Джеймса Барнса и так далее. Это все не Ильяна. Она как паразит, перескакивала с одного человека к другому, подстраивалась под него, тем самым неосознанно пытаясь спастись от гложущего одиночества, в которое загнала себя же.       Теперь Ванда знала ее как никто другой. Ильяна это прекрасно понимала, глядя на озадаченное и бледное лицо Ведьмы, которая только открывала и закрывала рот, даже не зная, что сказать и как отреагировать на воспоминания Янку.       – Никому не говори о том, что видела, – отозвалась Ильяна, когда пришла в себя после "терапии" Максимофф. – Это моя единственная просьба к тебе, Ванда.       – Я… я не.., – заикалась девушка, закрывая глаза и мотая головой. – Не скажу, конечно, не скажу. Но как же ты…       – Разберусь как-нибудь, – отрезала Ильяна, показывая, что к этой теме она больше не позволит возвращаться.       Наверное, Ванде стоит сказать спасибо. Ведь если не она, то Ильяна окончательно бы потеряла свое хрупкое, блеклое Я. Нет, помнить нужно. Даже такое. Даже Джеймса, стреляющего в нее и душащего Ильяну в день их первой официальной встречи. Плевать. Плевать на бессердечных родителей, на Мюллера, Барнса.       Прошлое ушло, его не вернуть и не переписать. Нужно просто жить дальше, не погружаясь в этот омут, но оберегая его, потому что без него нет и самой Ильяны Янку.       В Нью-Йорке всегда светло, в любое время суток. Сейчас влажный от моросящего дождя асфальт отражал разводы неоновых вывесок и сотен ламп над входами в рестораны, магазины и подъезды жилых домов. Ильяна не могла вернуться в Румынию. Ей там больше не будет спокойно как раньше. И хоть душа привязана к Родине, жить там девушка не сможет. Но оставаться в Нью-Йорке она тоже не собиралась.       Нужно было найти что-то свое, свой город или страну, где новая, возродившаяся из руин прошлого Ильяна могла бы выдохнуть, открыть глаза и сказать: «Стоп!»       Способностей больше нет. То, о чем она мечтала с семи лет, наконец-то свершилось. И по сравнению с этим все смерти, покушения и расставания казались Ильяне ребячеством. Такой счастливой она себя не чувствовала, кажется, никогда. Однако все же на плечах Ильяны покоилась тонким шлейфом тоска. Пришлось потерять так много, чтобы получить желанное. Слишком высокая цена.       Однокомнатная квартирка на западе Бруклина натянуто пришлась по вкусу Стиву и вызвала негодование Тони. Голые стены, диван с барахолки, подушки ручной работы, мягкий ковер из искусственных материалов.       Из ее окна можно было разглядеть Бруклинский мост, совсем далеко, но все же его огни заставляли девушку минутами стоять на балкончике и разглядывать мерцающий и гудящий город, который так радушно принял ее в свои объятия.       Раз за разом она сбегала сюда, и только в этом городе любая Ильяна чувствовала себя более-менее защищенной и свободной. И дело тут не в чудесном Стиве, который присматривал за ней и силком тащил ее из болота самокопания и собственной ненависти к себе.       И не в Тони, с которым после комы и потери памяти Ильяна проводила долгие часы за беседами. Кто бы мог подумать, что за плечами такого улыбчивого, всегда уверенного в себе человека, скрывается настолько темная, тягучая боль.       Даже милый Сэм, который своим неиссякаемым оптимизмом вынуждал Ильяну улыбаться против воли и заливаться искренним смехом. У Сэма Уилсона еще больше демонов за душой, чем у Тони. Правда, этого никто не видит. Уилсон считает, что ему не стоит грузить окружающих своими проблемами, поэтому давит горечь и отчаяние внутри себя.       Все эти прославленные Мстители, герои, на самом деле разбитые, потерянные люди. Каждый из них. Ильяна смогла увидеть это только сейчас, и картина эта повергла ее в ужас. Все они вроде бы даже пытаются цепляться друг за друга, переплетаясь в некое подобие клубка, олицетворяющим собой понятие коллектив или даже друзья.       Но Тони, например, ни за что не будет говорить с кем-то о родителях, потеря которых, даже спустя столько лет, гнетет его как необъятный валун. Стив не станет много говорить о Баки или Пегги - обо всех тех, кто остался в его сознании расплывчатыми, но до боли острыми образами молодых, полных надежд людьми прошлого века.       И Ильяне потребовалось много времени, чтобы понять, почему же все эти люди так добры к ней. Чем она заслужила расположение самих Мстителей? Поняла, что ничем не заслужила. Они ее просто жалели.       Бедная глупая девочка, связавшаяся на свою голову с опасным убийцей Зимним Солдатом и по наивности влюбившаяся в него. Ведь из-за Барнса Ильяну похищали, пытались убить и не один раз. Из-за него она страдала. Все ужасы случились с Ильяной по вине Баки Барнса.       Так думают они. А Ильяна даже не хочет объяснять, что все в точности наоборот. Без Барнса она бы сгинула, стала серой, плоской пустотой, а потом просто исчезла. А он вернул ее из плена обреченного одиночества, схватил за плечи, тряхнул как следует и показал, что такое жить.       Холодная медная балконная ограда давила на бедренные косточки, руки до боли впивались в резные изображения листьев и цветов, а Ильяна так и не сводила глаз с мерцающих огней, превратившихся для нее теперь в размытые блеклые очертания. Ветер ласкал лицо, принося с собой свежесть пропитавшегося в летнем дожде города. Ее тянуло все ниже, будто физические законы разом решили отыграться на позвоночнике Ильяны. Девятый этаж. Не так долго и лететь, но все же…       Резкий толчок, и теперь Ильяна ровно стояла на каменной кладке балкона. Крепкий замок из рук до боли сжимал ее, а на шее плавилось сбитое, нервное дыхание.       – С ума сошла? – хриплый, но дурманящий родной голос жжет покрывшуюся стекой мелких мурашек кожу, а на губах Ильяны растеклась предательская улыбка.       – Однажды ты сказал, если я свалюсь с балкона, то поймаешь меня, – Ильяна чувствовала, как руки сильнее сжимали ее, будто их владелец боялся, что она попытается сигануть вниз еще раз. – Хотела проверить, так ли это.       – Сумасшедшая, – нервный смешок, после которого тело его пронзила судорога. Он только сейчас понял что она сказала. – Вспомнила? – озвучил он свою догадку, разворачивая Ильяну лицом к себе.       – Я все вспомнила, Джеймс.       Барнс ждал, что она набросится на него с кулаками или захлопнет перед его лицом дверь. Но вместо этого она просто сидела рядом на неудобном диване и глядела на него, слабо улыбаясь. Он шел за ней от самого собора Святого Патрика, чувствуя, что нужно не спускать с нее глаз.       Забраться в ее квартиру не составило проблем, замок был совсем старым и расшатанным, а вот успеть схватить намеревающуюся свалиться с балкона Ильяну оказалось самым трудным. Он почти опоздал, но все же успел поймать и с силой прижать к себе, на секунды забыв о безопасности ее внутренних органов и костей.       – Зачем? – первое, что спросил Баки, кивая в сторону балкона и сидя на диване ровно и напряженно.       – Не знаю, – Ильяна пожала плечами. – Даже не планировала ничего подобного. Глупость какая-то. Минутное помутнение. Я уже думала, что ты не вернешься, Джеймс.       – А я не думал, что ты будешь так спокойна, Ильяна.       Она тоже этого не ожидала. В первое время по отношению к нему Ильяна чувствовала только ненависть и обиду. Но потом внутри что-то щелкнуло, рассеивая шипящие ноющей болью мысли прочь.       Ильяна на несколько секунд прикрыла глаза, собираясь найти правильные слова, объясняющее все ее состояние, сродни какой-то подлой меланхолии.       Ей еще никогда в жизни не было так страшно. Дрожащими руками она стягивала с себя свитер, бубня под нос:       – Я сама.       Ноги путались в штанинах, от своей медлительности она заливалась краской еще пуще. Ильяна села на краешек постели, все еще боясь смотреть на него. В камине успокаивающе потрескивали поленья, будто подбадривали ее. Полутьма спасала, но свет от огня, как назло, остро вычерчивал его мышцы.       Ильяна с трудом сглотнула сухой ком, застрявший где-то в районе легких, и наконец подняла на него глаза. Пальцы живой руки осторожно коснулись ее щеки, а Ильяна вздрогнула от очередного потока постороннего сознания. Барнс тут же собрался одернуть руку, но она резко схватила его ладонь и прижала к своим дрожащим губам.       – Ты уверена? – голос его звучал вязко, и она знала, если б сказала тогда нет, то ничего бы не произошло.       Но она струсила. Как трусила многие разы после этого. Она не хотела обижать и ранить Барнса, зная, как это важно для него. Для Ильяны это тоже было важно. Поначалу.       Осторожность его длилась всего пару минут. Однако Ильяна не могла сказать ни слова, до крови впиваясь в его спину ногтями.       «Крики со всех сторон. Запах жженого мяса. На изрытой сотнями армейских ботинок земле лежит какое-то подобие человеческого тела. Раньше это была девушка. Милая, молодая медсестричка из роты. Теперь ее лицо напоминало кровавую кашу, а найти в этом месиве хотя бы нос или глаза практически невозможно».       – Джеймс… погоди… стой…       «В ушах свистит ветер. Верхушки гор стремительно удаляются, очертания несущегося поезда вертятся перед глазами. Страх длится всего несколько секунд, на смену ему приходит невыносимая боль. Сравнить ее невозможно ни с чем. Она настолько острая, что от нее можно умереть. Он и мечтал об этом. Умереть. Скорее бы. Сдохнуть, быстрее помереть, и тогда эта боль наконец-то прекратится».       – Остановись, прошу тебя… Баки…       «Из сломанного носа на ворот рубашки стекает кровь. Металлические пальцы сжимают седые волосы мужчины, который стоит перед ним на коленях. Где-то рядом дымится разбитая машина, в ней слабо стонет явно раненная женщина.       Мужчина поднимает голову и на окровавленном лице его отражается искренне, жуткое изумление.       – Сержант Барнс?».       – Баки! Я не хочу! Прекрати! Нет!       «Голову будто пронзает разряд молнии. Мозги вот-вот да начнут кипеть и плавиться, а его черепная коробка - это своеобразная кастрюля. Кажется, что кровь хлещет из глаз, носа, ушей - отовсюду. Что она вскипает и пенится. Где-то вдалеке слышится какой-то животный вой. Не сразу становится понятно, что это человеческий крик. Его крик. Это он кричит. Потому что больше ему ничего не остается».       – Господи...       Он даже не слышал ее мольбы, не обратил внимания на слезы. Слишком был поглощен давно не испытанными эмоциями и чувствами. Да и сама Ильяна не слышала своих слов. Будто бы они так и не были произнесены, застряв где-то в глотке. Ильяна выскользнула из постели и закрылась в ванной, включив на полную воду, заглушая тем самым истошные рыдания.       – Все хорошо? Тебе было больно? – он знал, что-то не то. Барнс не дурак, и ему было не все равно.       Но Ильяна лишь улыбалась, притягивая его ближе к себе. Она надеялась, что это пройдет со временем, но с каждым разом кошмары повторялись, пока однажды внутри у нее что-то не треснуло. Ей стало все равно. Наверно, именно тогда и начались проблемы с психикой.       Теперь каждую их близость Ильяна прекрасно играла свою роль, а сама просматривала в голове самый жуткий и реалистичный фильм ужасов под названием жизнь Джеймса Барнса. До тех пор, пока весь этот кошмар не стал для Ильяны реальностью.       – Я просто устала. Устала злиться и выяснять отношения. В какой-то степени я это все заслужила, – наконец отозвалась Ильяна, открывая глаза.       Нервный и осуждающий вздох со стороны Барнса она приняла с новой улыбкой. Настроенный на спор и ругань, он теперь не знал, как реагировать и что говорить. Но знала Ильяна.       – Придя в себя, вернув свою память, я наконец-то в полной мере осознала, что чувствуют, когда тебя покидают. Бросают, считая, что тем самым поступают правильно. Я же тоже постоянно всех бросала, Джеймс. Не надо так качать головой, ты не знаешь и половины, что творилось в моей жизни, поэтому послушай меня, пожалуйста.       Ее слова, резавшие квартирную тишину, хлестали его как свистящий кнут. Она была чертовски спокойна, и это только сильнее нервировало Барнса. Не так должны вести себя люди, обретшие сгинувшие воспоминания.       – Я бросила своих родителей. Оставила их одних, потому что боялась того, чего не понимала. Я считала себя какой-то особенной. Вбив в голову, что по-другому нельзя, я пустилась в путь бродяжки, даже не имея полного представления, какой это на самом деле ад. Пафосные мысли о гордом одиночестве и самостоятельности маленькой глупой девочки. Конечно, ничего хорошего из этого выйти не могло.       – Они были чудовищами.       – И что? Ты пойми, что бы они со мной ни сделали, они были и остаются моими родителями. В моих воспоминаниях все равно больше светлых моментов, чем мрачных. Я не хочу жить одной сплошной реальностью, Джеймс. Меня это сожрет, я не смогу бороться также, как это делаешь ты. Я слабее тебя. Поэтому позволь мне оставить, возможно, ложное, но все же хорошее впечатление о моих родных. Я же их все равно люблю…       Она видела, что он не согласен с ее словами, но промолчал, отворачиваясь в сторону. Ильяна была благодарна за это Барнсу. Он стал другим, более спокойным, рассудительным, человечным. Но в глазах его блестела прежнее упрямство, черты лица оставались чуть напряженными и хмурыми. Нет, это все тот же упертый олень Джеймс Барнс, которого она однажды повстречала на улице Бухареста.       – Ты родителей не бросала, – отозвался Джеймс, снова поворачиваясь к ней. На какую-то секунду Ильяне до безумия захотелось прочитать его мысли, понять, о чем же думает и что чувствует ее Джеймс. Но этот поезд ушел. Теперь она могла полагаться только на свою интуицию. – Ты сбежала, чтобы спасти себя.       – Не только маму и папу я бросила, – пожала плечами девушка, забираясь на диван с ногами. – Про мою бабушку я вообще не могу говорить. Чудесная она была, а я и ее оставила. Ведь могла все рассказать ей. Хотя, неизвестно, во что бы это все вылилось в дальнейшем, верно? – она поглядела на Барнса, и тот еле заметно кивнул. Говорить об этом ему было неприятно, почти больно, а она спокойно рассуждала о том, что родители вполне могли запереть ее на всю жизнь в лабораториях, если бы девочка открыла кому-то свою страшную тайну. – Но вспомни и о Романе. Я тебе рассказывала, как мы расстались?       Барнс покачал головой, старательно пряча от Ильяны глаза. Говорить об этом человеке ему было странно и неловко. Он и не собирался посвящать девушку в ту невероятную историю, произошедшую в румынских горах. Для Барнса это было слишком личным, нуждающемся в бережном хранении в глубине сердца бывшего Зимнего Солдата.       – Мы жили в Хорватии и даже планировали там остаться. Но Рома все время мыслями был не там, а со своими родными. Его нельзя судить, он оставил их, чтобы защитить. Но я… приревновала его. Мне было обидно, что глядя на меня, он видит своего сына, порой он так забывался, что даже называл меня его именем. Это мерзко с моей стороны. Рома дал мне слишком многое, без него я бы давным-давно сгинула, а чем отплатила ему я? Как только мне начало что-то не нравиться, я оставила его, найдя для этого самую глупую и пустую причину. Я оставила родных, а сама требовала от человека, чтобы он посвятил всего себя лишь мне одной, приходя в злость за то, что у него где-то там есть настоящая семья, которую он, естественно, любит всем сердцем и никогда не забудет. Ну разве не омерзительно?       Она замолчала, опуская голову. Единственным показателем эмоций Ильяны была лишь слабо дрожащая нижняя губа. Но слез не было. Баки это не нравилось. Ильяна будто пребывала в глубокой апатии, и ни воспоминания, ни внезапное появление Барнса, казалось, не были способны согреть девушку, ставшей похожей на какую-то ледышку.       – Все друг друга бросают, – внезапно хмыкнула Ильяна. – Вроде бы так просто – быть рядом с человеком, а на деле выходит… что это самое сложное, да?       – Да, это сложно, – согласился Баки.       – Я и тебя обманывала, Джеймс, – начала Ильяна, но мужчина резко поднялся с места и шагнул в сторону балкона.       Она замолчала, изучая его спину, а он сверлил взглядом потолок, прежде чем найти в себе силы и повернуться к Ильяне лицом.       – Что за бред ты несешь? – сказал он жестче, чем рассчитывал. Но Ильяна только снова улыбнулась. Черт побери, раньше Барнс готов был отдать многое, лишь бы видеть на этом личике улыбку. Но сейчас она его пугала.       – Мне казалось, ты и сам догадываешься, в чем дело, – она замолчала, глядя в его глаза, пытаясь уловить в них хоть что-то, способное помешать сказать то, что разобьет ему сердце. – Ты причинял мне боль, Джеймс. Очень много боли. И я знаю, что ты после этих слов возненавидишь себя, но единственный, кто виноват во всем случившемся, – это я. Зная, как тебе важно человеческое внимание, как ты дорожишь тем, что у нас было, я просто не могла найти в себе силы сказать правду. Я терпела и скрывала все, а ты, видимо, не замечал этого или просто не хотел видеть.       – Почему ты молчала, черт тебя дери? – рявкнул Барнс, и Ильяна снова на несколько секунд прикрыла глаза.       – Я не хотела обижать тебя.       – Не хотела обижать меня? – нервно рассмеялся Баки, делая акцент на последнем слове.       – Я же всегда знала, о чем ты думаешь, чего ты хочешь. Ты для меня был как открытая книга. И я просто пользовалась этим, дергала тобой, если приходилось. Знала, когда надо промолчать, а когда обнять. Что сказать и как себя вести. Джеймс… Признай одно, мы просто использовали друг друга, чтобы спастись от одиночества. Тебе нужен был кто-то, временами напоминающий, что ты все еще человек, мужчина… А я этим пользовалась, потому что с тобой в моей жизни происходило хоть что-то. И ради этого я готова была терпеть и боль, и… все остальное.       Барнс не шелохнулся, все это время стоя напротив Ильяны и глядя куда-то сквозь нее. Она ждала отрицания, гнева, но Баки, видимо, точно так же как и Ильяна, просто устал.       – Ты любишь меня? – голос его звучал оглушающе громко в тишине, нарушаемой лишь доносящимися из приоткрытого окна звуками никогда не спящего Нью-Йорка.       – Баки, – начала Ильяна, хмурясь и качая головой. – Сейчас это…       – Что тут сложного? Ответь да или нет.       – Я не… я не знаю…       – Значит, нет.       – Люблю, – выпалила она, сжимая руки в кулаки. В глазах ее впервые с начала разговора заметалось какое-то подобие эмоций. – Конечно, я тебя люблю. А ты? – резко произнесла она, глядя на мужчину с почти что злобой.       Сам он промолчал, опустив голову. Любит. Но сейчас снова не может произнести это дурацкое элементарное слово.       – Это неважно, – слишком уж небрежно бросила Ильяна, отворачиваясь от Баки и прижимая пальцы к губам. – Одной любви недостаточно, верно?       Барнс снова промолчал, только теперь неотрывно глядя на девушку. В глазах его снова плескался лед, а еще где-то на самой глубине Ильяна смогла разглядеть разочарование.       – Зачем ты вернулся? – вопрос, который она неоднократно задавала Барнсу, но на который он никогда не мог дать внятный и искренний ответ, потому что сам не знал, какого же черта он каждый раз бежит обратно.       – Я вернулся домой, – отозвался Джеймс, кажется, впервые в жизни имея полное представление о том, что говорит.       – В Бруклин, – улыбнулась Ильяна, разглядывая черты лица некогда самого важного человека в ее жизни. А, может, она просто убеждала себя в этом?       – Не совсем, – глаза его заблестели странным, чистым светом. Ильяна еще никогда не видела такого взгляда у Барнса. Совсем изменился или это она просто все-таки забыла, каким Джеймс бывает? – Один мой, предположим, знакомый сказал, что дом – это там, где тебя ждут. Пафосно, но чертовски верно.       Ильяна начала еще пристальнее всматриваться в лицо Баки, не понимая, почему эта фраза кажется ей такой знакомой. Вспомнить абсолютно все, до мельчайших деталей невозможно. Да и Ванда могла пропустить что-то, ведь с таким объемом ей было сложно справляться.       Нормальные влюбленные давным-давно бросились бы друг другу на шеи и взахлеб швырялись обещаниями и признаниями. Но не эти. Внутри каждого за этот год с хвостиком что-то кардинально изменилось, в лучшую и худшую сторону одновременно. Вязкое подозрение, что действительно нужны они были друг другу лишь для того, чтобы держаться на плаву и не идти камнем на дно отчаяния, начало вариться в их головах уже очень давно.       – Ты что-то задумала, верно? – прищурился Баки, делая шаг в сторону Ильяны. – У тебя какой-то план?       – Беру пример с тебя, – улыбнулась девушка. – Как ты догадался?       – Не ты одна читаешь людей как открытые книги. Меня, конечно, в твоих планах больше нет.       – Ты так уверен?       – Ты сама не уверена в этом. Не посвятишь меня в свои грандиозные задумки, Ильяна?       Она ответила не сразу, кусая губы и разглядывая Барнса, который все стоял перед ней и ждал ответа.       – Мне нужно время, чтобы разобраться со всем. Я еще многое тебе не рассказала о себе, Джеймс. Ты готов дать мне время?       – Сколько будет угодно. Но ты собралась покинуть город, так ведь? И тот чемодан, который ты весьма неудачно спрятала за книжный стеллаж, неспроста уже собран?       Она не смогла сдержаться и улыбнулась, с нежностью разглядывая своего хмурого любимого. Ильяна была уверена, что утратила способность чувствовать, что перегорела. Но нет, Барнс все еще заставляет ее сердце стучать быстрее, кровь приливать к щекам, а губы растягиваться в таких вот непроизвольных улыбках.       – Если ты вернулся ко мне, – начала она, чуть качая головой, – то я не…       – Я не к тебе вернулся, – спокойно, без злобы или тени раздражения отозвался Баки, с горечью глядя в ее глаза.       Ильяне понадобилась буквально минута, чтобы понять, о чем, а вернее, о ком Джеймс говорит. Барнс снова ждал слез или простого укора, но Ильяна опять лишь заулыбалась, только теперь, кажется, по-настоящему искренне и счастливо.       Сердце в груди колотилось безумной истерикой. Голос Ильяны по телефону звучал тихо и печально. Стив знал, что Ильяна все вспомнила, не без помощи Ванды, разумеется. И почему он раньше о ней не подумал? Однако реакция Ильяны сбила с толку вообще всех, кто хоть как-то знал ее историю.       Вместо слез – улыбка, вместо криков – слова благодарности, вместо ярости – ледяное спокойствие. Она будто покрывалась коркой льда, пробить которую с каждым днем становилось все сложнее. Вот и теперь спокойный и сдержанный голосок, - просьба приехать как можно скорее, - только расшатали его и без того натянутые нервы.       Дверь в ее квартирку была приоткрыта. Пока он осторожно отворял ее и делал шаги вперед, в голове Капитана успел пронестись целый калейдоскоп из ужасов, которые могли произойти с девушкой.       После возвращения воспоминаний, Стив провел с Ильяной трое суток, не отходя от нее ни на шаг почти что в буквальном смысле. Она заговорила только под вечер второго дня.       – Что бы я без тебя делала, Стив? – она с силой прижималась в его груди, слыша, как сердце Капитана Америка пляшет отчаянную чечетку. – Ты меня просто спас.       – Хочешь о чем-то поговорить? – не зная, как ответить на это, произнес Стив. – Что-то узнать? Спросить?       – Нет.       – Уверена?       – Абсолютно. Ты просто посиди со мной, пока я не засну, хорошо? Я очень устала, Стив.       Он наблюдал, как Ильяна засыпает, положив под голову его ручищу. Только будучи погруженной в сон, она напоминала прежнюю Ильяну.       Старк как-то сказал, что Ильяна заменила ему Баки и наоборот. За неимением самого Барнса, Стив и Ильяна бросились в желанном спасении друг к другу. Может, он и прав? Какая теперь к черту разница?       Когда Стивен Роджерс увидел перед собой призрака в лице Баки, мысли о девушке моментально улетели прочь.       – Бак? – выдохнул Стив, часто моргая, будто бы пытаясь прогнать наваждение в образе пропавшего друга.       Барнс нервничал, и это было странно. Стив уже настолько смирился с образом невозмутимого, заталкивающего глубоко в себя все чувства и эмоции Солдата, что видеть такого обычного и человечного Баки для Роджерса оказалось в новизну.       Баки и Стив уставились друг на друга, не представляя, что говорить и нужно ли вообще сотрясать пропитанный женскими духами и терпким вкусом муската и кофе воздух.       – Прости меня, Стив, – слетело полушепотом с губ Барнса долгожданное для обеих сторон признание, констатирующее, что Джеймс Барнс все же одержал победу над Зимним Солдатом.       На языке крутилось так много слов, столько всего они должны были сказать и объяснить друг другу, что Баки просто не знал, с чего именно начать.       Стив же не хотел говорить. Не сейчас, не в эту самую минуту. Хмыкнув, глядя на Джеймса, именно на Джима, не на Баки из его прошлого или наемника Зимнего, Роджерс загреб вернувшегося друга в крепкие объятия. Стив совершенно не жалел ни о чем, что произошло за последний год. Ради этого стоило пережить многое, черт возьми.