Муки любви

Такси остановилось возле громадного особняка уже в ночи, которая казалось еще гуще из-за окон, где не горел свет, - и это заставляло Усаги ощущать острую тревогу вкупе с горькой досадой: что сейчас там происходит?.. почему она столь глупа, ибо могла догадаться сразу?.. Цукино отпустила автомобиль. Подойдя к кованым воротам забора, уверенно нажала кнопку домофона. Прислушалась - ни единого звука. Повторила попытку. И вновь - ноль реакции. Ее здесь больше не ждали, а точнее, вообще не ждали. Глубокий вдох. Посмотрела на каменную ограду. Глубокий выдох. Сторожевых собак же нет. Стараясь не думать о том, как она будет объясняться для чего под покровом темноты надобно было проникать на чужую территорию, Цукино опять-таки бойко взялась за удобный выступ на столбике. Пока карабкалась, порадовалась - брюки, куда сподручнее юбки, а уж воительницы так подавно. Достигнув высот, Усаги осторожненько уселась… …и тут-то раздались строгие пополам с насмешливостью интонации. – Цукино-сан, да вы издеваетесь. Она сконфуженно поглядела наземь. – Де-дедушка Мамору. Когда Усаги с Такао-сама шагнули в уютную гостиную, их встретил отрадно трещавший в камине огонь да покрытый белой скатертью стол с подносом, на котором крайне чопорно расположились - изящный кофейник и изящные блюдца с чашками. Сверх этого (Цукино заметила сходу) изящная серебряная рамка, а в ней - фотография маленького мальчика, сидящего за фортепиано. – Мамору или Эндимион? – прозвучал рядом с ухом женщины сдержанный голос старика (Такао-сама тоже заметил сходу, куда направлен ее пронзительный взор). – Мамо-чан, – она не мешкала ни секунды и, обернувшись, обескураженно пролепетала: – Но разве вы… вы были частью его… его жизни?! «…ты жил один, без семьи?».* «Ведь Мамору не мог ей лгать!..». «Верно…».* «Правда же?..». Видя полнейшую растерянность в глазах цвета ясного летнего неба, хозяин дома подошел к столику и жестом пригласил гостью дома присесть. Усаги подчинилась. И тотчас увидела сервиз ближе - филигранный рисунок красных бутонов роз. Словно живые. Его розы. Розы Такседо Маска. – Кантонский фарфор. Подарок Руи. Отца Мамо-тяна. – Что-о-о?.. – Цукино недоверчиво воззрилась на старика. – Тогда почему вы позволили ему жить одному, без семьи?! Вопрос сорвался с губ, словно скатившийся с горы валун. Усаги лихо поднялась, готовая мгновенно уйти. Ответ был очевиден, всему виной мама Мамору. Такао-Чиба Акира-сан. – Я вел себя как малое дитя, а не как родитель, в коем дочка нуждалась. Я и Акира-чан, мы желали больно ранить друг друга, а не Мамо-тяна. Но, в конечном счете, получилось все наоборот… Внук явил мне истину. – Понимаю. И не понимаю, – донеслось озадаченное. Ощутив, что тело ее сопротивляется уходу, Цукино опустилась снова. Сжала пальцы на коленях в кулаки до побелевших костяшек, губы, нервы, чувства. – Мне было даровано великое счастье - Акими. Мой дорогой человек. Моя супруга. Любовь, – очень ласково заговорил Такао-сама. – Как-то раз меня использовали вместо мусорного ведра. Листок с контрольной работой. Тридцать баллов. Ужасно-милая девчонка. Цукино сидела совершенно неподвижно, будто пошелохнись она, и немедля бы сломалась. Жизнь. Или судьба. Известная затейница. – Мне было даровано великое горе - Акими. Мой дорогой человек. Моя супруга. Любовь, – продолжал Такао-сама. – Как-то раз они с дочкой ушли гулять по окрестным лесам. Там-то их покусали дикие пчелы. У жены была врожденная аллергия на яд, а у Акиры этой хвори эскулапы не выявили. Посему шприц с лекарством всегда имелся лишь один. Мать спасла своего ребенка. Цукино, опасаясь непрошеных слез, поспешила отвернуться. – Акире-чан едва исполнилось шесть лет, – сообщили. И отметили: – Мамо-тяну также едва исполнилось шесть лет. Она поникла головой так низко, что подбородок шибко уткнулся в ее плечо. – Я превратил то дивное место с красивыми цветами и вкусными ягодами в унылую пустошь. Моя ненависть. Я окружил дочку нежной заботой. Моя любовь. Усаги подумала о Рей. Муж после смерти жены не перестал интересоваться жизнью-судьбой их единственного ребенка. А вот Хино-сама, любуясь Рей, невольно вспоминал о покойной супруге и, не желая терпеть муки любви, сделался по-своему "безразличным". Возможно… – Вы?.. Поэтому отказались?.. – глухо произнесла она. – Нет!.. Но теперь-то мне ясна причина поступка Акиры - это вы!.. – Я?! – обескураженно выдала Цукино. – Разве такое вообще допустимо?! – Да. Дочка последовав за любимым, "сбежала" от боли. Знаете, а ведь когда-то я не одобрил ее выбор. Посчитал Чибу Руи недостойным. – Почему? – последовало мигом. – В нашу первую встречу пред мною предстал обкуренный юнец. Понимаете, не самая лучшая кандидатура для «долго и счастливо», – ухмыльнулись с громадной печалью. – Вышла жуткая ссора. Я велел Акире убираться вон. И дочь уехала. – Но вы же извинились? – молодая женщина указала на сервиз. Такао-сама кивнул, - но простил лишь Руи-кун. Затем спросил: – Усаги-сан, а вы помните свою первую встречу с Мамору? Цукино кивнула, - благодаря Фиоре-куну. Затем ответила: – Угу. В больнице. Я подарила Мамо-чану розу. Старик покачал головой. – Нет. Не подари. Вы вернули. Лучший друг сына женился давным-давно, и вовсю ожидал второй прилет аиста. Однажды страшно напуганный Кенджи позвонил Акито: «Икуко дурно!», «Нужно срочно к врачу!», «Не с кем оставить малышку!». В ту пору я поочередно навещал детей в Токио. Они терпели эти встречи. – Кенджи… Икуко… – то ли повторила, то ли переспросила Усаги. Такао-сама даже бровью не повел. – Сын, чтобы избавиться от муторности, повел себя и вас в парк. В парк, где по вечерам нравилась бывать Акире с Мамору. Брат и сестра, неведующие друг о друге, волей-неволей пересеклись. В придачу и Земля с Луной. Темноволосый мальчик протянул светловолосой девочке цветок, который возник в его руке из ниоткуда. «…Усаги-чан, ты обязательно будешь старшей сестренкой. Твоя мама родить малыша…». Позабыла. Она позабыла. В горле ее вдруг пересохло. Куда-то подевался голос. – Акира умела тонко-претонко чувствовать будущее. А прекрасно ведая о моем упрямстве, солгала мне. Желая "избавить" от боли, дочь вынудила деда возненавидеть внука… Ненависть куда проще преодолеть, чем любовь. – И что ж такого зловещего вам наврали? – ернически фыркнула Усаги. «Разве можно заставить ненавидеть?! Разве можно заставить не любить?!». – Кхм, цитирую, – старику явно приходилось донельзя нелегко: – «СЕРДЦЕ МАМО-ТЯНА СОТКАНО ИЗ ТЬМЫ! ОН УБЬЕТ НАС С РУИ!». – Глупость! – выкрикнула она. – Первое. Ни с того, ни с сего исправная машина зятя на абсолютно пустой дороге нежданно слетает в обрыв. Кто уцелел?! Я был разбит, - и поверил. Второе. Нептун, Уран, Плутон - три талисмана; Марс, Юпитер, Меркурий, Луна, Венера - чистые сердца. А у Земли?! Нет. Нет, у Земли чистого сердца. Оттого-то Апостолы Смерти не выбрали Мамору своей жертвой. Все это я узнал от внука. Беседа у нас была недолгой, но продуктивной. Цукино нервно сглотнула. – Но ведь у Малышки… – …Темная Леди - часть Чибиусы. Тьма - наследие полученное от отца. Ее сила. Не сущность. Усаги величественно выпрямилась. Приготовилась слушать. Момент истины настал. – Смерть Мамору той снежной осенью - факт неизменный. Вдобавок прибавлю следующий неизменный факт - заледенение Земли. Сие сотворили вы. Ваша ненависть. Его возвращение. Ваша любовь. Хрустальное Токио. Король да Королева. Юная Леди. Но, к великой радости, не вышло… Усаги-сан, отчего Малышка всегда являлась к вам не старше восьмилетний? – Оттого что у Чибиусы нет будущего. Слова дались легко. Она знала. «Не ходи туда…». Она боялась. «Остановись!». Она узнала. «Ага, давай, ступай шустрее вперед и лиши нас счастья». Сон был странный. Сон предупреждал. Сон вселял надежду. «Я вернусь к тебе… Обещаю!». – Владея правдой, я бы отвадил от вас внука. Серебряный кристалл. Сумела найти сама. Анна и Эйл. Сдюжила б. Черная Луна. Нет никакой любви. Нет никакой проблемы. Апостолы Смерти. Здесь роль Мамору в битве была невелика. И Галаксия. Не мудрствуя лукаво повстречала Коу-сана первым: попросил бы славный парень у отца твоей руки - точно так же, как делают тысячи других молодых людей, когда собираются жениться. Обычно. Просто. Правильно. Правильно для всех. – Вы не упомянули Нехелению, – цепанула Цукино. – Спасла б, и миссия закончена, милая, – отмахнулся Такао-сама. – А вот и нет! – А вот и да! Препирались упорно. – А вот и нет! – А вот и да! Не зная о несчастном прошлом! Не зная о счастливом будущем! Именно того, что сводило вас! Как ни парадоксально, но топорная бесцеремонность старика не обидела Усаги и даже не оскорбила. Вместо этого она искренне улыбнулась. – Мы все равно… Договорить ей не позволили. – Боже! Цукино-сан! Ради Мамору! И его жертвы! Уходите! И оплакивайте все те годы, которые проведете без него, каждый день притворяясь, будто Мамору по-настоящему мертв! Ради Малышки! Ибо… Она не слышала бормотание Такао-сама. Она слышала нечто иное. Знакомое. Родное. Свой голос. «…Цукино Усаги-сан, человек, который станет для тебя дороже всего на свете, это не Эндимион». – Это была я, – тихо прошептала. После уже намного громче: – Этой гадалкой была я. Я потеряла надежду. Я! И окончательно прозрела. Она предала будущее, которое грозило стать слишком похожим на прошлое. Она предала саму себя. Мир грозил рухнуть. Вновь. Усаги сломалась. Она не осознавала, что плакала, пока на ладони не упали влажные капли, чертя кривые дорожки. Потому что вот ответ на ее вопрос, объяснение всех их с Мамо-чаном чувств. Чувства Такао Акими. Чувства Чибы Акиры. Чувства королевы Селены. Мамы. Мамочки. Чувства любого родителя. Просто родители делают единственно правильные вещи, они не терзаются принятием решения, даже если при этом им приходится расставаться с теми, кого они любят больше всего на свете. Усаги сломалась. Она безмолвно роняла слезы. «Чибиуса!». Та, ради которой стоить жить… И даже умереть. Усаги плакала. – Мамору… Я могу… Старик жестко отказал: – Лучше не надо. ОН НЕ ТОТ, КТО ВАМ НУЖЕН. Вернее, я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Вам больно, вы страдаете. Но поверьте моему опыту, потеря ребенка - это мука несоизмерима. Цукино резко вздрогнула. Слова Такао-сама причиняли адовую душевную пытку, поскольку были насквозь пропитаны безысходностью. – Враг, Мамо-чан, он хоть что-нибудь упомянул про врага? – Нет. Потом хозяин дома встал, прерывая тягостную атмосферу. Направился к дверям. Когда-то она не колебалась. Когда-то она верила: ничто не изменит то, что предначертано. В одну ночь любви все изменилось. Дитя под сердцем все изменило. И теперь она не колебалась. И теперь она верила: все, что должно случиться, - точно произойдет. В один день битвы все измениться. Дитя все изменит. Потом гостья дома встала. Направилась следом. А на красиво накрытом столе осталась лежать… «Почему, почему ты не сдаешься?!».** Утром черный Cadillac отвозил Усаги на железнодорожную станцию. Пусть тупая боль в груди сдавливала ее ребра, Цукино уходила, но все-таки она не отступила и не отказалась, как и девочки, хранила верность… «О любви не стоит так говорить».** Ами спала в обнимку с Тайки на узкой козетке. Мудзуно, послушавшись совета друга, "разбила" кабинет мужа. «Пойми меня правильно, я не испытываю к <…> ничего такого особенного».** Рей на широкой кровати с Шинго. Хино обернулась. «А что плохого в том, чтобы влюбиться? Давай, попробуй!».** Макото на больничной койке с Гурио. Кино предложили выйти замуж. «Ничего. Все в порядке. Я желаю вам с Аланом счастья».** Минако на своей постели, а рядышком (в кресле) Ятэн. Айно была спокойна. …верила в силу любви. По-другому бывает, только подругам так не нужно. Чтобы было счастье. Они всегда держались до конца. – Мамо-чан, пожалуйста… Вспомни… Это же я… Усако. Утром Эндимион шагнул в уютную гостиную. И моментально приметил вещицу. Утром Сейя шагнул в уютную гостиную. И ошарашенно застыл. Дочь крепко спала на мягком диванчике - не одна. Дочь спала с каким-то юнцом. «Да, принцесса Луны, не сдавайся. Ведь эта твоя отвага - от отчаяния. А сие хорошо». Роза темнее черного предвкушала. Скоро. Уже скоро. * - Sailor Moon R: The Movie. ** - 46 серия (1 сезон).