Серебро в его глазах

Едва услышав о ранении Эрика, Уильям направился к больничному крылу, желая поскорее узнать о состоянии друга на данный момент. Пускай, их и преследовали разногласия, Первый министр не мог не навестить своего боевого товарища, почему-то уверенный, что на его месте Главный военачальник поступил бы также. Впрочем, к чему было вспоминать о статусе или конфликтах, когда перед глазами лишь кровь Финальной битвы, сражения плечом к плечу и столько испытаний, пройденных вместе. Забыть о подобном трудно и через сотни лет. Поправляя вечно спутанные волосы, заводя их назад вновь и вновь, как делал всегда, когда тревога снедала его изнутри, словно бы растекаясь по венам, Уильям в очередной раз повернул за угол в этом бесконечном лабиринте коридоров. Однако не различив среди шороха собственных мыслей тихих шагов, мужчина чуть было не сбил с ног Гретту, так же глубоко погружённую в себя с загадочной улыбкой на губах. Девушка поспешно сдвинулась на пару шагов назад, когда его тёплые ладони легли ей на плечи, удерживая на месте, не давая упасть. Фрейлина залилась краской, смущённо кивая на чуть шутливый поклон молодого человека и взгляд, полный сожаления о случившемся. Гретта уже почти что прошла мимо, досадуя на собственную неловкость, как Уильям, будто вспомнив что-то, окликнул её, заставив повернуться и заглянуть в необыкновенно яркие, сине-зелёные глаза. - Вы ведь только из больничного крыла, верно? - Да, это так. Девушка пролепетала фразу так тихо, что мужчина невольно склонился ближе, а она чуть было не забыла, как дышать. Поведя головой из стороны в сторону, Гретта прислушалась к его словам, стремясь согнать это глупое наваждение. - Как Эрик? Что с ним? В голосе Уильяма явно слышалось беспокойство, и девушка невольно улыбнулась, отвечая на его вопросы: - С ним всё будет в порядке. Рана оказалась вовсе не глубокой. И заметив лёгкое недоумение, застывшее в его глазах, фрейлина пробормотала: - Я и сама не знаю, что произошло. - А сейчас к нему можно будет зайти? Замявшись немного, Гретта всё же решила, что сказать мужчине правду будет правильней. Его чувств к Белоснежке не видел разве что слепой, и оттого говорить с Уильямом о её визите к Эрику, теперь зная, как всё обстояло на самом деле, было горько. - Королева сейчас у него... Она пришла буквально за пять минут до того, как здесь появились Вы. Предостережения в её голосе было достаточно, да и особая скованность произнесённых фраз была заметна невооружённым взглядом. Уильям слегка помрачнел, старясь не задумываться о происходившем в одном из помещений, пропитанных запахами лечебных трав, и поблагодарив девушку, двинулся дальше, решив подождать за одной из массивных колонн, пока не появится Королева. Гретта же, оглушённая неожиданной встречей, брела по замку, не замечая ничего вокруг, рискуя снова налететь на кого-нибудь в одном из узких проходов. Девушка давно призналась самой себе, что была неравнодушна к Уильяму, этому удивительному молодому человеку, сочетавшему в себе отвагу и честь, бескорыстность и великодушие с воинской доблестью и пылким, недобрым огнём в глазах, когда речь заходила о сражениях. Он восхищал её своим открытым тёплым взором, мягкой улыбкой и русым вихрем спутанных прядей на голове, по которым так и хотелось провести рукой. И тем не менее, она прекрасно знала о том, что Уильям с детства был влюблён в Белоснежку. Тех бесконечных взглядов, что он кидал в сторону Королевы - нежных, искренних и отчаянных, казалось, не замечали лишь те, кто специально не смотрел и всё это стоически игнорировал. Гретта же замечала, и оттого ей было больно вдвойне: и за него, и за себя. Абсолютная нелепость? Пусть так. Она принимала и это. Девушка совсем не ждала взаимности, ни на что не надеялась, ведь ей было достаточно и знания, что Уильям жив и здоров, относительно счастлив. Но каждая их встреча, даже самый маленький диалог заставлял её трепетать, словно полевой цветок на ветру. Об этом никто не знал, и Гретта умело хранила свою тайну. Вновь покачав головой и встряхнув руками, дабы унять наконец эту безумную дрожь, фрейлина рассмеялась чуть истерично и направилась к своей маленькой мастерской, дабы закончить одно из прекрасных платьев, к которым с таким пренебрежением относилась Королева, а заодно и отвлечься от навязчивых мыслей, беспокойно витавших в сознании. Уильям же терпеливо ожидал своей очереди к Эрику. Правда, ждать ему пришлось совсем недолго. Буквально через две минуты, молодой человек услышал череду неспешных, будто бы усталых шагов. Белоснежка показалась совсем скоро, однако совершенно неожиданно, разбитая. Её руки были прижаты к груди, будто бы девушка старалась не разлететься на тысячи крохотных осколков, а лицо её было перекошено от боли. Пройдя ещё чуть-чуть, она всё же зашлась горькими рыданиями, оседая на пол и утыкаясь в колени головой. Надтреснуто шепча себе что-то, между короткими всхлипами, Белоснежка просидела так пару мгновений, а затем, всё же, не без труда поднявшись с каменного пола, пошла прочь от этой части замка, собирая слёзы по щекам и наталкиваясь на стены. Уильям замер, не решившись подойти к девушке. В конце концов, подобные всплески эмоций не предназначены для чьих-либо глаз; их переживают в глухой тишине, в одиночестве. Мужчина ошеломлённо уставился на те шероховатые плиты, что ещё хранили на себе тепло её тела и капельки слёз, срывавшиеся с ресниц. Уильям напряжённо всматривался в них, будто в поисках ответа на мучившие его вопросы: что же произошло, и как вышло, что Белоснежка оказалась в подобном состоянии. Первым делом, к нему вернулась эта всепоглощающая тревога за Эрика, его жизнь и здоровье, но поразмыслив немного и вспомнив уверенные слова Гретты о незначительности раны, Уильям вновь успокоился, отбросив эту идею. Да и Белоснежка не стала бы вести себя подобным образом, будь это связано напрямую с ухудшением состояния мужчины. Королева бы звала на помощь, кричала и делала всё, что в её силах, не опуская рук до самого конца. А затем, в сознании, будто бы кометой, разделившей всё, что было на "до" и "после", промелькнула мысль: Он довёл её до слёз. Снова. И всё, что было лишь догадками, сложилось в цельную картину, поражающую своей чёткостью. Ведь Уильям и раньше замечал, насколько Белоснежка была зависима от Эрика. Во время переходов с гномами хваталась за его руку, как утопающий за соломинку, пусть даже и в тех местах, где смогла бы пройти без посторонней помощи. Отвлекалась так легко на присутствие Охотника и его редкие слова, что даже ведя за собою армию под флагом отца, замерла на пару мгновений и затерялась в пространстве от его слегка насмешливого комплимента. Бывала выбита из колеи странным поведением Эрика, и всё же примчалась к нему, когда узнала о ранении. Уильяма затрясло. Он прижался лбом к холодному камню, надеясь остудить это пламя, сжигавшее его изнутри, оставлявшее после себя лишь чёрные угли. Теперь, всё стало ясно. Но ясность, кажется, не должна была подразумевать эти всполохи огня в груди и невыносимую боль, что напрочь лишала дыхания. До темноты в глазах и рваных вздохов, больше похожих на стоны. Или всё же должна была? Только вот, Уильяму до сих пор не было ясно, какого же чёрта, Белоснежка так горько плакала, задыхаясь от боли. Ведь несмотря ни на что, Уильям видел в глазах Эрика то же яркое восхищение, те же глубокие чувства, что испытывал сам. Так зачем же Охотник раз за разом добивал девушку, лишая воли и сил, и чистого света в глазах? Злость на друга, что упускал этот нежный цветок, тянувшийся к тому каждым лепестком, заставляя его постепенно увядать, наконец вытянула мужчину из капкана собственной боли. На негнущихся ногах, Уильям двинулся было к Эрику, что поговорить, объяснить, узнать, но вновь остановился, как вкопанный. И неужели же он, сын герцога Хаммонда, тот, кто был, кажется, предназначен Снежке судьбой, тот, кто так старался быть рядом и защитить девушку от всех невзгод, просто возьмёт и откажется от этого? От неё и тех чувств, что корнями в сердце проросли? Оставит борьбу, проиграв этот бой Эрику? И ответы на вопросы появились из неоткуда, тихим шёпотом прошелестев в сознании. Да, он откажется от неё и с треском проиграет это неравное сражение. Да, он пройдёт через боль и отчаяние, лишь бы видеть её улыбку и счастье в каждом движении. Да, он её отпустит. И в то мгновение, в ту самую секунду, это стало правдой. Впервые за столько лет, мучительных лет, когда Уильям цеплялся за образ Снежки, как за последнюю надежду, призрачное спасение, он наконец решился её отпустить. Оборвать нити этой болезненной, горькой любви, чтобы жить дальше. Сгореть дотла в этом бушующем пожаре, стать пеплом, постепенно оседавшим на каменные плиты, чтобы возродиться и сквозь эту боль пройти, оказавшись совсем другим человеком. Словно феникс, Уильям обратился незаметно для остальных кем-то иным. Мужчина вовсе не утратил своих добрых качеств и вроде бы остался прежним, но он более не зависел так отчаянно от Белоснежки, не тешил себя иллюзиями. С того момента он просто жил, и жизнь его была отличной от её. Всё это пришло к Уильяму в единый миг, едва ли не сбивая с ног, примчавшись вихрем мыслей. Чуть пошатнувшись, мужчина в первый раз за долгие годы так легко вдохнул этот влажный воздух и двинулся к больничному крылу, дабы всё же поговорить с Эриком. Разговор их был короток, но полон яростных споров. Смешения понятий, сопротивление чувствам, горечь прошедших дней... Всё было упомянуто, освещено, разобрано. Теперь всё стало ясно и Эрику. Уильям ушёл потом, аккуратно, но крепко пожав руку товарищу, оставляя того наедине с совестью и долгими размышлениями. И Эрик через несколько часов, не выдержав тяготившей его тишины и звенящих пуще тревожных колоколов мыслей, покинул больничное крыло, зная наверняка, куда направится. Тихий стук прервал беспокойный сон только задремавшей Королевы. Девушка медленно оглянулась и, потихоньку поднявшись, подошла к двери, а приоткрыв её, вздрогнула от удивления. Эрик, мягко отстранив застывшую девушку, зашёл внутрь, прикрывая массивную дверь с глухим стуком. Белоснежка же отступила вглубь комнаты, стремясь сохранить дистанцию, стараясь не забывать о его словах, что резали острее клинков. Впрочем, эта неловкая пауза между ними продлилась недолго. Белоснежке стоило лишь заглянуть в горящие глаза Эрика, серебро которых плавилось и, казалось, грозило затопить помещение своим ярким блеском, чтобы прочесть в этом сиянии всю его любовь, восхищение и искреннее раскаяние, которому она, не задумываясь, поверила. И вот, пара неровных, слегка поспешных шагов, и его или её уже больше не существовало. Там были только они. Не было столь нелепых должностей, да и всего королевства, ответственности и тех препятствий, что строили они сами; в те минуты были лишь крепкие объятья, отчаянные всхлипы и горячие губы, чуть солоноватые от слёз. Она цеплялась за него тонкими пальчиками, впиваясь в широкие плечи ногтями - так, словно он снова мог уйти. Он прижимал её столь близко к себе, что, казалось, ближе уже некуда - так, будто она могла исчезнуть. И в тот момент они, кажется, были счастливы безгранично.