Персональный Ад

Гакт сидел за столом в гостиной и черкал в блокноте. Он думал. Ночью плохо спалось. Почти до самой ночи он праздно шатался по городу, добрел до своего дома — и обнаружил на его месте сомнительную забегаловку с вывеской «BA», буква R не горела. Заходить Гакт не стал. Вернувшись домой, он поужинал, мельком успев удивиться, что жена при всей своей чуткости и заботливости не заметила, что у него с руками. Ночью он никак не мог заснуть. Ему все казалось, что в квартире есть кто-то еще. Жена, не обделенная вниманием и в эту ночь, мирно посапывала рядом. Гакт встал и вышел в гостиную. И там случилось нечто странное. Он увидел самого себя. Второй Гакт сидел за столом и взирал на первого злыми глазами. Это было так жутко, что Гакт застыл на месте. Между ним и его альтер-эго состоялось что-то вроде диалога. По крайней мере, Гакт мог бы это так назвать. Это странное свидание (или видение?) длилось всего несколько минут, и за все время не было сказано ни слова, но Гакт мог поклясться, что беседа состоялась. Теперь он сопоставлял собственные наблюдения с тем, что узнал ночью. И результаты ему не нравились. Только сейчас он осознал, что оказался не просто в другой реальности, а занял чужое место. Здесь, в этом мире, жил и продолжает, по идее, жить другой Гакт, который имеет свою собственную биографию, свои убеждения, цели и проблемы. Этот второй Гакт не нравился первому, но деться от него пока было некуда. Второй Гакт женился двенадцать лет назад на деньгах, построил на эти деньги свою компанию и погорел, попавшись на махинациях. Сам он ничего из себя не представлял. Ни талантов, ни образования, ни принципов. Ни гордости, учитывая его отношения с Маной и его женой. Он продался этой парочке с потрохами, когда Мана использовал свои связи, чтобы спасти Гакта от тюрьмы. В перерывах между свиданиями он старательно копал под Ману и мечтал прибрать к рукам Sato Inc. Все это Гакт узнал во время странного экзистенциального свидания ночью. Самое мерзкое было то, что альтер-эго могло вклиниться в сознание Гакта и затмить его: именно это случилось в кабинете Маны. Гакт изложил свои мысли в блокноте в виде одному ему понятных картинок. Так было легче думать, но толку от размышлений… Ему хотелось домой. Вчера он рассказал жене, что ушел с работы, и она приняла эту новость абсолютно спокойно. Она тоже работала, денег должно было хватить. Вообще, у Гакта создалось впечатление, что ей не было дела до всего, что происходило вне их маленькой семьи. Она будто бы замечала внешний мир только тогда, когда ей хотелось в ресторан или в кино. Она даже не смогла объяснить, где именно работает. Это было странно, ведь она не производила впечатления дурочки, да и по возрасту уже была далеко не девчонка. Еще он никак не мог запомнить ее имени. Он вывел в блокноте: «Как вернуться?» — и отложил ручку. Надо было что-то делать. Но — что? Найти бы кого-нибудь, чтобы поговорить, посоветоваться. При этой мысли почему-то пришел на ум бар с погасшей буквой. Потом он вспомнил сестру. Она, конечно, его не помнит, но… Это его сестра. Та самая, которая в детстве лечила его разбитые коленки, а в начале его сольной карьеры будила по утрам, чтобы он не проспал встречу, репетицию и все на свете. Она всегда поддерживала его, как и он ее. И поговорить они могли всегда. О чем угодно. В книжном ее не оказалось. Наверное, у нее был выходной или она работает только по вечерам. Гакт, раз уж оказался тут, взял несколько книг по истории. Читать он засел в кафе неподалеку. Специалистом по истории он никогда не был, но все-таки неплохо ориентировался в эпохах и основных событиях, и написанное в книгах повергло его в легкий шок. Главные исторические события были на месте, по крайней мере, большая их часть, но вот последствия… Так, например, после Второй мировой Япония перестала играть в игры с Западом и сосредоточилась на развитии экономики и науки. Теперь это была мощная держава, способная конкурировать со Штатами и так и не развалившимся Союзом, но неприветливая по отношению к иностранцам. Это противоречило всему, что Гакт знал об экономике и прочем, но это было именно так. В закрытой стране процветали коррупция, контрабанда, экономические преступления. Больше ничего интересного Гакт не вычитал. В других странах дела шли немногим лучше. Гакт отложил книги и вздохнул. Может, в храм сходить? Вдруг это все происки демонов? Мысль показалась интересной. Он расплатился, вышел на улицу и поймал такси. Религиозная жизнь Японии, как он узнал, не изменилась, но вот храмы в Токио сильно поменяли свое местоположение. Гакт попросил таксиста отвезти его к ближайшему синтоистскому храму. Так Гакт снова оказался в своем районе, только далеко от дома. Был уже вечер, стемнело. В храме было несколько туристов. Гакт подумал, что зря пришел, но тут к нему обратился пожилой служка и спросил, не нужна ли ему помощь. — Я бы хотел поговорить со священником, — самым любезным тоном сказал Гакт. — Это я, — был ответ. — Пойдемте. Они вышли в садик при храме, сели на скамью. На улице горели фонари, но в саду царил мрак. Гакт был уверен, что его рассказу ни один нормальный человек, даже синтоистский священник, не поверит, но все-таки стал рассказывать, опуская подробности и стараясь не перескакивать с одного на другое. — Я привык к призракам, — заключил он. — С детства я их видел, но теперь мне кажется, что я окружен ими… И я не знаю, что делать. — Это не призраки и не демоны, — ответил священник. — Это заклинание. И я бы мог помочь, но надо найти ведьму. — Ведьму? — переспросил Гакт. — Или колдуна. Того, кто сотворил заклятие. — И что с этой ведьмой делать? — спросил Гакт, обрадовавшись хоть какому-то ориентиру. — Убить? — Можно и убить, — спокойно ответил священник и, к удивлению Гакта, закурил, — если уговорить снять заклятие не удастся. Они поговорили еще немного, и Гакт распрощался. Ему хотелось есть, но к жене возвращаться он пока не собирался. Он помнил, что в этой части района был когда-то (или вернее было бы сказать «где-то»?) неплохой ресторан, и отправился туда. Ресторан был открыт, хотя и оказался классом пониже, чем помнил Гакт. Другое обстоятельство привлекло его внимание: перед рестораном, где была пешеходная зона и стояло несколько скамеек, прохаживались характерного вида девушки — если это были девушки. Гакту никогда не было дела до чужой половой жизни, но все же в центре Токио, в будний вечер… Это было странно. В той жизни такого не было. Ковыряясь вилкой в салате, Гакт думал о том, что услышал от священника. Ведьма. Или колдун. Эх, вот бы с бабушкой связаться. Только вот ее номер, как и номер родителей, принадлежал кому-то другому. Да и вряд ли она его помнит. Сестра же не узнала. Мана тоже его не помнил, хоть они и были знакомы. Мана… Может, это его месть? Нет, вряд ли. Зачем ему рушить жизнь Гакта? Это, впрочем, Гакт еще мог бы понять, но Мана вряд ли бы стал превращаться из музыканта в бизнесмена. Кто же мог подложить такую свинью? Мысли Гакта прервала заигравшая песня. В ресторане работало радио. До этого момента Гакт не прислушивался, но тут вздрогнул. Его ушей достигло вступление к Juunigatsu no Love Song. — Кирюин, — пробормотал Гакт. — Вот сучонок! С Кирюином они дружили много лет. Кирюин был гораздо младше Гакта и чуть не молился на него. Паренек был таким фанатом, о каком Гакт мог только мечтать: он не просто восхищался своим кумиром, но шел к вершине, чтобы оказаться к кумиру поближе, своим собственным путем; захотел «быть как Гакт» и основал группу. Преданный фанат, хороший друг… Гакту не хотелось думать, что зависть перевесила все это. Не мог же Кирюин похерить все, что у них было. С настоящим предательством Гакт в своей жизни не сталкивался. Именно вот таким, чтобы нож в спину и месть до двенадцатого колена. Бывало, что люди обманывали его ожидания и просто подводили, но… Но в другую реальность не забрасывали во имя славы и денег. Так и не доев салат, Гакт расплатился и покинул ресторан. «Девочек» на улице прибавилось. Стук каблуков, зазывные крики, нарочито громкий смех — все это отдавалось в мозгу колокольным звоном. Громкое же и обращенное прямо к нему «Эй, красавчик, отдохнуть не хочешь?» породило на несколько мгновений звенящую тишину. Этот голос Гакт узнал бы из миллиона других. Даже нарочитая высота тона не могла его обмануть. Он обернулся. — Ю? — Ну охуеть, мать твою! Вот это персона! Да, это был Ю. Лучший друг. Лучший любовник. Просто — лучший. Это был Ю. С вопиюще ярким макияжем, в мини-юбке и с сигаретой в ярко-алых губах. И с чудовищными огромными круглыми серьгами в ушах. — За каким чертом ты сюда пришкандыбал? — спросил Ю своим обычным голосом и выпустил струю дыма Гакту в лицо. — Я… — Гакт осекся, вспомнив, что это — зазеркалье. Они с Ю явно знакомы, но вряд ли дружат. — Мимо шел. Как дела? Ю изобразил улыбку, поднял руки и пропел, подражая модным певичкам: — Лучше всех, но никто не завидует! — Он посерьезнел и сказал: — А ты, смотрю, все-таки стал нормальным человеком. — А кем я был раньше? — тупо спросил Гакт, будучи не в силах осознать происходящее. Гакт знал, что Ю — из тех людей, кого лучше не злить. Добрый и мягкий, он, если его довести до кипения, мог и убить ненароком. И тот взгляд, которым он одарил Гакта, подтверждал это. — Мудаком, — проговорил Ю, брезгливо скривив губы, и швырнул докуренную сигарету так, чтобы она попала в Гакта. — А впрочем, ты им и остался. — Слушай, — как можно спокойнее отозвался Гакт, кусая губы. — У меня… проблемы с памятью, и если я тебя чем-то обидел, то прошу прощения, но я ничего не помню. Ю скрестил руки на груди и окинул Гакта ледяным взором. — Даже соврать не можешь, — выплюнул он. — Ты же меня узнал. А что с памятью, а? Тебя все-таки стукнул кто-то трубой по башке? Или допился до розовых ёкаев? — Слушай, Ю! — оборвал его речь Гакт. — Ты мне не поверишь, но я все равно все расскажу. Я тебя узнал, потому что… Потому что мы… Ты мой лучший друг, Ю. И всегда им был. И я… Я просто рад тебя видеть. — Лучший друг? — Ю так расхохотался, что у Гакта заложило уши. — Ха! Трижды ха! У тебя знатно крыша поехала, я смотрю, если для тебя это называется дружбой. — Он снова закурил. — Ладно, дружок, если ты не по делу, то лучше вали отсюда, пока тебе ноги не переломали. — Подожди. — Гакт готов был разрыдаться. — Ю, пожалуйста! Ты-то должен меня выслушать! Пожалуйста! — Мое время денег стоит. — Да почему ты вообще этим занимаешься?! — крикнул Гакт. — Какого черта, Ю! Ты же талантливый музыкант! Ты играл на скрипке! Мы вместе играли! Ю! Лицо Ю дрогнуло. Он уставился на Гакта, и в глазах его было уже не презрение и не гнев, а детская обида. — Я играл на скрипке, — бесцветным голосом проговорил он. — Пока ты и твои приятели не переломали мне пальцы. Каким ебаным упырем надо быть, чтобы припереться сюда и разыгрывать из себя дурачка? Гакта бросило в жар. Как и в кабинете Маны, его посетило воспоминание из этой жизни. Школьный класс, за окнами — уже поздний вечер. На полу — почти безжизненное тело в черной форме. Вокруг — несколько парней в таких же костюмах, и один из них — Гакт. Тело на полу — это Ю. Он еще в сознании, но уже не кричит, а как-то странно всхлипывает. Кровь повсюду. На том месте, где обычно у людей бывает лицо, поблескивают остатки очков. «Ладно, хватит», — слышит Гакт собственный голос. Ю пытается приподняться и тут же получает от Гакта ногой в живот. Всхлипывает и оседает. Рука с длинными тонкими пальцами тянется куда-то. Гакт прослеживает это движение и видит валяющуюся тут же скрипку. «Твое добро?» — усмехается Гакт, подходит к скрипке и берет ее в руки. Бесцеремонно дергает струны, а потом с радостным воплем разбивает несчастный инструмент о стену. Ю хрипит что-то угрожающее и снова пытается подняться, но сил ему не хватает. Гакт подходит и садится перед ним на корточки. «Я же тебя просил быть потише, уебыш», — зло цедит он сквозь зубы. Он встает и думает уже уйти, но злорадная улыбка искривляет его лицо, и он задерживается еще на минуту. Якобы случайно наступает на пальцы Ю. В ушах отдается хруст ломающихся костей и вопль жертвы. — Нет, — прошептал Гакт одними губами. — Я не мог… Это… — он сел на землю и обхватил голову руками. Перед глазами все еще стояло кровавое месиво вместо лица, а в ушах слышался хруст костей. — Я бы никогда так с тобой не поступил… Ю… — Гакт говорил так тихо, что не слышал сам себя, но горло саднило при каждом звуке так, будто бы он кричал. — Это не я… Ю, это все ложь. Все было не так. Так не могло быть. Ю… Но Ю это было неинтересно, он брезгливо посмотрел на Гакта и ушел прочь. — Я понял: это — Ад. Я умер и попал в Ад, — сказал Гакт самому себе. — Мой персональный Ад. Несколько минут Гакт так и просидел. Никто не обращал на него внимания. Ну, напился человек в середине рабочей недели, ну бывает. Гакту, впрочем, внимание прохожих нужно было в последнюю очередь. Он тяжело поднялся и побрел куда глаза глядят. Никакие сюрпризы не дались ему так тяжело, как эта встреча. Гакт часто дрался в школе, но накидываться толпой на одного и избивать его до полусмерти, ломать кости… Тем более — Ю. Хуже быть уже просто не могло. Очнулся он, только оказавшись у бара с недостающей буквой R. Выпить — это хорошо, решил он. Порылся в бумажнике, убедился в том, что денег там все еще достаточно, и толкнул не внушавшую доверия дверь. Внутри пахло спиртным, табаком и чем-то сладким. На стенах висели фотографии западных рок-звезд двадцатилетней и более давности. Из всей мебели в крошечном помещении — только стойка и парочка табуретов. За стойкой никого не было. Гакт сел на табурет и позвал в пустоту: — Есть кто? — Ну, допустим, есть. И не надо так орать. Я же только встал! — послышалось откуда-то из глубин. Из подсобки вышел человек с длинными рыжими волосами, кое-как собранными в хвост, и приветливо улыбнулся Гакту. — Чиво желаете? Гакт уставился на бармена и ошарашенно пробормотал: — Чача? — Чувак, — затараторил бармен, подняв руки в защитном жесте, — если я тебе что-то должен или мы как-то переспали, а я не перезвонил, то сорри, я чутка без денег, а телефон у меня два месяца назад украли. — Нет, я… — Гакт растерялся. Он опасался повторения истории с Ю и не хотел ляпнуть что-нибудь не то. — Я просто… — Мы знакомы? — Да, то есть нет… То есть… — Ох, чувак, нельзя столько пить. Что будешь? — Что-нибудь… покрепче. Гакт обхватил голову руками. И заплакал. Слезы просто текли по лицу, и он никак не мог их остановить, в груди образовался тяжелый комок, мешал дышать и словно бы ворочался внутри. Чача хмуро уставился на странного клиента и молча поставил перед ним открытую бутылку. Гакт сделал глоток прямо из горла, и ему стало немного легче дышать. Чача хмыкнул, поставил на стойку вторую бутылку, отхлебнул сам и коротко велел: — Рассказывай. Будь это кто-то другой, Гакт бы и пытаться не стал, но это — Чача, его Чача; тот самый человек, который мог его успокоить одной только улыбкой, который готов был работать до седьмого пота, чтобы сделать вместе по-настоящему хороший альбом, который умел все понять и простить (или вынести Гакту мозг — по обстоятельствам)… И Гакт все ему рассказал. Он ничего не пропускал, подробно все объяснял и не стеснялся описывать подробности. — Мне кажется, я попал в Ад, — закончил он свой рассказ. — Ну чего сразу в Ад, — ответил Чача. — Может, это чистилище. Или ночной кошмар. Мало ли вариантов? Я, впрочем, склонен думать, что это одна большая жопа. Ну, а что? — Он развел руками. — Экономика в такой пизде, что ее спелеологи не найдут. Мне приходится жить тут же, потому что денег на нормальное жилье нет! А продать этот бар я не могу, потому что налогов придется заплатить больше, чем я выручу. Всякие Сато Инк (тут Чача подмигнул) жируют и бесятся с жиру, а остальные в жопе. Закуришь? — Спасибо. — Гакт взял предложенную сигарету. — Я не все рассказал. Там, я имею в виду ту жизнь, мы с тобой были хорошо знакомы. — А, так вот как ты узнал мое имя. Ладно, верю. И что, там ты тоже приходил ко мне в бар заливаться по глазные яблоки? — Нет. — Гакт рассмеялся. — Ты был моим гитаристом. И не только. — Круто. Отрадно знать, что есть мир, в котором я — гребаный Эрик Клептон. — Ты лучше, — улыбнулся Гакт. Он вдруг почувствовал, что ему стало легче. Чача не отшатывался от него, не обвинял в давних подлостях и верил его россказням. Гакту хотелось обнять его, зарыться носом в его волосы, ощутить его тепло — так он делал всегда, когда ему нужна была Чачина поддержка. Едва подумав об этом, он вспомнил о жене. Его будто сунули головой под холодную воду. Домой идти не хотелось. — Подожди. Ты говорил, что ты певец и что Кирюин попиздил все твои песни? — Э… Да. — Круто. Ну, мы с тобой круты, коли так. Я-то лично его терпеть не могу, но музыкант он крутой. Наверное, я всегда подозревал, что такая шмакодявка не может так писать… Вот и не нравится он мне. — Почему ты мне веришь? — Чувак, я же бармен! Ты не представляешь, сколько бредовых историй я тут слышал! А еще я чутка под кайфом, и ты можешь оказаться плодом моего воображения. Так чего мне тебе не верить? Гакт невольно рассмеялся. Пьяный Чача всегда нес чушь, и никогда нельзя было понять: серьезно он или просто хочет казаться пьянее, чем есть? Гакт вспомнил, чем всегда или почти всегда заканчивались их посиделки, и с тоской подумал о том, что здесь ему наверняка ничего не светит. Однако он осторожно взял руку Чачи и нежно сжал. Чача на пожатие не ответил, но и убирать руку не стал. — Я тут подумал, — сказал он, — если это все, как ты сказал, ненастоящее, а настоящее то, тогда здесь должен быть какой-то серьезный баг. Что-то, что странно даже для несуществующего мира. Наверняка рядом и лазейка. Ну, как портал в играх… А, забей! Я ерунду несу. Но баг все-таки поищи. Несколько минут они пили и курили молча. Чача бесцеремонно разглядывал Гакта, а тот думал, стоит ли рассказывать Чаче все подробности их отношений. В конце концов он решился. — Слушай, — сказал он и сильнее сжал Чачину руку. — Я тебе не все рассказал. Про нас. Мы… — Только не говори, что у нас общий ребенок! Чувак, я же вижу, как ты на меня смотришь, да и твоя конечность что-то делает поверх моей… Э, я не сказал: убери. Но ты уверен, что тот я, который всегда тебе нравился, соответствует тому мне, который сейчас здесь? — Это можно проверить. Я тебя хорошо знаю… в этом плане. — Например? — Например… Например, ты не любишь разговоров в постели и все время велишь мне заткнуться. Ты любишь, когда я называю тебя Юки, потому что так тебя больше не называет никто. Ты с ума сходишь, когда трогают твои волосы, но делать это надо правильно, а то и глаза можешь выцарапать. Любишь, когда тебя целуют за ухом. Не признаешь никаких секс-игрушек, потому что это для слабаков. Но не отказываешься от связывания. Предпочитаешь быть снизу. Целуешься, как пьяная и на все готовая школьница. Не стесняешься кусать, царапать и оставлять засосы. Предпочитаешь жесткий секс, хотя иногда тебя тянет на нежности… Гакт продолжал говорить, и по мере его рассказа Чача оказывался все ближе. К концу он сидел на стойке, обхватив Гакта ногами и позволяя себя целовать. — Останови меня, если я где-нибудь ошибся, — прошептал Гакт ему в губы. — Юки… — Заткнись, — оборвал его Чача. — Вот теперь я тебя точно узнаю… Чача обхватил лицо Гакта руками и притянул к себе для поцелуя. Гакт приник к его губам и застонал, почувствовав хорошо знакомый вкус и запах. Гакт зарылся в Чачины волосы. Он уже ни о чем не думал. Это был Чача, его Чача, теплый, настоящий. Гладкая, как атлас, кожа его жены не могла сравниться с влажной от пота и горячей кожей Чачи… — Подожди, — встрепенулся вдруг Чача. — Это все-таки бар, и сюда могут прийти. Пойдем ко мне. — Хорошо… У Чачи в комнате из подходящей мебели оказался только футон, но Гакту бы сейчас хватило и голого пола. Он принялся стаскивать с Чачи одежду. Кажется, что-то порвалось, но оба не обратили на это внимания. Чача лежал на футоне, Гакт внимательно его разглядывал. — Нравится? — сладострастно улыбнувшись, спросил Чача. Гакт провел рукой по его бедру и глупо улыбнулся. — С микрофон, — проговорил он, — как в старые добрые времена… Чача потянулся к нему и поцеловал. — Ты сам-то раздеваться думаешь? Или мне одному мерзнуть? Гакт быстро освободился от одежды. Чача вернул ему изучающий взгляд и вынес вердикт: — Два микрофона. Не знаю про старые добрые, а меня устраивает. Он снова притянул Гакта к себе, обвил всем телом, заскользил руками по спине и плечам, жадно ловя его губы. Гакт не скупился на ласки. Он внимательно и чутко обследовал, облизал, обцеловал все тело Чачи — Гакту почему-то казалось, что все происходящее вдруг окажется сном, растворится, и чем сильнее сверлила мозг эта мысль, тем крепче становились его объятия. Задыхаясь от поцелуев и нетерпения, Чача томно прошептал: «Трахни меня», — и Гакт не заставил просить себя дважды. Он хорошо знал и очень любил тело, сладко подрагивающее в его руках. Чача отдавался ему полностью и безраздельно, и Гакт растворился в захлестнувшей их обоих пучине.