The Long Surrender

Feel You. Feel Me. One Life. One Shot. One Love. Blow — Ghinzu

Едва слышная вибрация, раздававшаяся с прикроватного столика, пробудила Доминика ото сна — звук был крайне неприятным в столь раннее утро. Отпихивая ногами одеяло, он простонал в подушку, стараясь зарыться как можно глубже в постель, подальше от назойливого шума. Пока вибрация продолжалась, Доминик медленно повернулся и заметил, что вокруг него обвилась простынь, приклеившись одним концом к его животу (точнее, к сперме, которую он не удосужился вытереть с себя после прошлой ночи). Он принялся вслепую шарить по столу, чтобы найти раздражающий объект, в то же время вспоминая события вчерашнего вечера. В благодарность за то, что он, Доминик, провел весь день в музее с Джулией, его невеста буквально накинулась на него, как только сквозь облака начал прорываться лунный свет, одаривая своего возлюбленного крышесносным минетом до тех пор, пока резко не подорвалась и не убежала в ванную, опустошая содержимое своего желудка в туалет. Доминик, будучи до сих пор голым и очень возбужденным, подбежал к девушке, пока та отчаянно цеплялась за белую керамику. Они быстро пришли к выводу, что Джулия чем-то отравилась, так как других симптомов не было, и в конце концов она послала Доминика спать, заявив, что ей лучше сейчас побыть одной. Дом рухнул на кровать, пытаясь в попытках заснуть дышать более размеренно и игнорировать ощущение стояка, упиравшегося в живот. Минуты медленно ползли вперед, а секунды проходили словно годы, пока сознание Доминика не начал наводнять образ Мэттью. Не понимая до конца, что он делает, Дом скользнул рукой на живот, дотрагиваясь до члена и проводя большим пальцем по головке. Шипя, он выгнул спину, принимаясь дрочить, вжимаясь головой в подушку. На лбу выступил пот, бедра двигались в такт движениям руки Доминика, пока он представлял себе голос Мэттью, слова Мэттью, руки Мэттью на своем теле. Тело Дома дико и бесконтрольно металось по дорогим шелковым простыням, и он чувствовал, как срывается в пропасть, видя перед собой голубые глаза и слыша произнесенное шепотом испанское слово. Доминик даже не был уверен, что это был испанский — его сознание помутилось, когда горячие белые капли украсили живот, и все, что мог делать Доминик в эту минуту, это пытаться отдышаться. Ощутив блаженные мурашки, пробежавшие по влажной коже, он натянул на себя простынь, будучи слишком удовлетворенным, чтобы пойти в душ, и заснул. Найдя вибрирующий телефон, Доминик тяжело вздохнул и взял мобильник в руки, сражаясь с приставучей простыней. Его туманный взор взглянул на светящийся экран с явным раздражением, Доминик не имел и понятия, кто бы мог звонить ему сейчас. Но увидев имя МЭТТЬЮ, Дом резко сел на постели и с широко открытыми глазами ответил на звонок, чувствуя, как дрожит рука, в которой он держал телефон. — Да? — прохрипел он сонным голосом, отчего тут же поморщился. Прижав ладонь к горлу, Доминик сглотнул, надеясь смягчить связки. — Эм, да? — повторил он уже более мягко. — Привет, Дом. Это, эмм, это Мэтт. Я тебя разбудил? — извиняющимся голосом поинтересовался Мэттью, надеясь, что он этого не сделал. — Ну, — Дом усмехнулся, усаживаясь по-турецки, — по правде говоря, разбудил. Но все в порядке. Который сейчас час? — Почти десять, — ответил Мэттью, очевидно расстроившись ответом Доминика. Резко обернувшись и взглянув на часы, Дом ахнул — было уже не совсем так рано, как он предполагал. — Прости, что позвонил, — выпалил Мэттью. — Я… я не знаю, зачем я это сделал, — судя по звуку, создавалось такое ощущение, что он нервным жестом провел рукой по губам — привычка, которую заметил Доминик, внезапно желая, чтобы это были его пальцы, что коснулись губ Мэттью, и недоумевая, откуда вообще взялась подобная мысль. — Не извиняйся. Я очень рад, что ты позвонил, — обнадежил его Доминик. И он был искренне рад тому, что Мэттью нашел повод, чтобы позвонить, ведь сам Доминик испытывал подобное желание последние 48 часов. Он не видел Мэттью уже три дня, а его «воздержание» от проверки мобильника в музее не продлилось и десяти минут. Доминик позорно проиграл в свою же игру. — Неплохой такой будильник, — сказав это, Дом тут же покраснел, застенчиво опустил голову и принялся теребить кончик приклееной к себе простыни. — Эм… в общем, — рассмеялся Мэтт, — я тут подумал… может быть, вы с Джулией захотите, я не знаю, встретиться? У меня сегодня не будет урока — у дедушки студента день рождения, и- — С удовольствием! — выпалил Доминик, через секунду стукнув себя ладонью по лбу от стыда. Мэттью усмехнулся. — Ты уверен, что Джулия не будет против? Ты ведь даже ее не спросил. Доминик мгновенно вспомнил о своей невесте, отключившейся на полу ванной комнаты, и почувствовал себя жутко виноватым за то, что столь поспешно озвучил свое согласие встретиться с Мэттью, даже не подумав о ней. — Вообще-то, я не знаю, сможет ли она, — начал Дом. — Она вчера чем-то отравилась, кажется. — Бог мой! — охнул Мэттью. — Она в порядке? Может, что нужно? — Ей вчера и правда было плохо, и она отправила меня спать, а после, видимо, отрубилась в ванной. Из меня ужасный бойфренд, — усмехнулся Доминик, на что Мэттью усмехнулся в ответ. — Побудь с ней сегодня. И позвони, если будет что-то нужно. В отеле есть аптека или что-то подобное? — искренне беспокоясь спросил Мэттью. — Не думаю. И спасибо огромное за помощь. — Да не за что. И передавай ей от меня, чтобы поскорее поправлялась, — Доминику нравились нотки беспокойства в голосе Мэттью — из-за этого его голос еще становился более прекрасным и расслабляющим. Как бы неправильно это ни звучало, Доминик бы хотел слышать такой голос чаще. — Обязательно. До скорого, — сказал он, не желая завершать разговор. — До скорого, Доминик, — неторопливо ответил Мэттью. Молодые люди, так и не положив трубок, молча слушали дыхание друг друга. В конце концов, на том конце провода послышался приглушенный стон Мэттью, и молодой человек вскоре отключился. Доминик в молчаливом недоумении взглянул на телефон, желая, чтобы их общение продлилось еще пару часов, желая знать, чем была вызвана такая реакция Мэттью. Из туалета послышался шум, заставивший Доминика резко обернуться и увидеть медленно выходящую оттуда, спотыкающуюся Джулию. Он подорвался с кровати и, цепляя за собой простынь, подбежал к девушке, чтобы помочь ей дойти до постели. — Ох, — вяло простонала Джулия, — не прикасайся ко мне, я отвратительна, — она слабо вывернулась из объятий Доминика, в процессе чуть не падая на пол. Дом подхватил ее и медленно повел к кровати. — Как ты себя чувствуешь, детка? — спросил он, наклоняясь к невесте, пока та укладывалась на свою сторону постели. Доминик убрал с лица девушки светлую прядь волос, заправляя ее за ухо. — Так, словно меня вчера сбил автобус. Моя спина меня убивает, — ее голос был хриплым от сухости в горле. — Тебе что-нибудь нужно? — шепотом спросил Доминик. — Принести тебе воды? — Я пыталась. Оставила вчера утром бутылку воды на раковине, чтобы пополоскать рот, но сегодня я даже и глотка не смогла сделать, — со стоном ответила Джулия. Доминик погладил ее по плечу, укладываясь рядом и обнимая в попытке расслабить девушку. — А кто звонил? — спросила она, закрыв глаза, и выдохнула через рот. — Мэттью, — ответил Доминик. Он заметил, как его голос автоматически смягчается, когда он произносит имя парня, и улыбнулся. — Он интересовался, могли бы мы присоединиться к нему, чтобы… поделать что угодно. — Как мило с его стороны, — прошептала Джулия, рвано выдыхая. — Слушай, не тухни- — девушку прервала резкая боль в животе, от которой она громко охнула, — не тухни здесь со мной, сходи с ним куда-нибудь, — выпалила Джулия, прежде чем соскочить с кровати и понестись в ванную, захлопывая за собой дверь. В тишине номера голову Доминика разрывало две мысли — волнение за Джулию и ее обнадеживающие слова о том, что он должен «сходить с ним куда-нибудь». Доминик не хотел думать об этом в таком ключе, но он бы солгал самому себе, если бы не признался, что возможность провести наедине с Мэттью целый день не вызывала в нем детский восторг. Вскоре Джулия, вытерев рукой рот, вышла из ванной и, не замечая Дома, рухнула на кровать, обнимая подушку. — Что мне для тебя сделать, дорогая? — спросил Дом, поглаживая девушку по спине. — Ничего, малыш, не волнуйся. Мне просто нужно поспать, — Джулия замолчала, и Доминик был уверен, что она заснула. — Ты перезвонил Мэттью? — внезапно спросила девушка, пугая Доминика. — Нет, я не хочу оставлять тебя одну, — уверенно заявил он. — Дом, тебе будет до смерти скучно здесь. Я буду либо спать, либо стонать от боли, либо меня будет выворачивать наизнанку в туалете. Проведите время вместе, а я обещаю, что поправлюсь, когда ты вернешься, — так же уверенно ответила Джулия. — Я бы поцеловал тебя, но… — рассмеялся Доминик. — Пфф, даже я бы себя не поцеловала, — вздохнула девушка. — Я люблю тебя. Это был первый раз, когда Дом сказал ей эти слова с их прилета в Мадрид. И признание было… комфортным, словно он повторял слова, которые ранее говорил с куда большим рвением, но их смысл оставался тем же. — Я тоже тебя люблю, — пробормотала Джулия, прежде чем провалиться в сон. Доминик тихо достал телефон и набрал номер Мэттью. — Привет еще раз, — сказал он, как только на другом конце ответили, — где встретимся? *** Мэттью терпеливо ожидал Доминика в лобби отеля, утопая в кожаном кресле. Все вокруг было экстравагантным, требовало к себе внимания — тщательно проработанные детали можно было заметить даже в рисунке на ковре и росписи на потолке, и от этого у Мэттью возникало такое ощущение, будто ему здесь не место; будто ему не место рядом с Домиником. Он рассеянно продолжал теребить пакет, лежащий на коленях, и разглядывал проходящих мимо мужчин и женщин, которых от него отделял, казалось, целый мир, и которые не удосуживались даже взглянуть на Мэттью. Погрузившись в собственные мысли, Мэтт не услышал сигнала прибытия лифта, из которого вышел Доминик — он сразу же заметил парня и подошел к нему, застенчиво улыбаясь. — Привет, — Дом легко дотронулся до плеча Мэттью, отчего тот подпрыгнул, и Доминик рассмеялся. — Прости, ты меня напугал, — объяснил музыкант, поднявшись с кресла. — Я тут… принес для Джулии, — он протянул Дому пакет. — Там всего лишь крекеры и сок, я не знал, что еще можно купить. Доминик забрал у него пакет и, поблагодарив, обнял Мэттью. Последний решил не замечать крепкую хватку сильных рук и то, как Дом, казалось, не решался выпускать его из объятий. Мэттью поплелся вслед за Домиником, когда тот пошел к ресепшену и передал администратору пакет, прося передать его в пентхаус. Конечно, Мэтт знал, что Доминик и Джулия неплохо зарабатывали, и это было понятно с первого взгляда на пару, но он и не догадывался, насколько неплохо. Palace Hotel был одним из самых лучших отелей Мадрида — если не всей Испании. Чтобы позволить себе жить здесь, нужно было либо долго копить, чтобы провести здесь отпуск или отпраздновать важное событие, либо просто очень хорошо зарабатывать. Проживание в пентхаусе означало, что люди зарабатывали в десятки раз больше, чем так называемый средний класс. Двухнедельное же проживание в пентхаусе выводило состояние жильцов на совершенно новый уровень. Запихнув руки в задние карманы своих брюк, Мэттью перетаптывался с ноги на ногу, ожидая возвращения Доминика, который, очевидно, был богатым мужчиной, но проводил свое время с ним — музыкантом, живущим на свои скромные сбережения, оставшиеся с Лондона. Повернувшись к молодому человеку, Доминик тут же заметил подавленное состояние Мэттью, и улыбка исчезла с его лица. — Что такое? — тихо спросил Дом. Мэттью по природе своей не был лжецом, но он не хотел начинать их совместный с Домиником день с каких-то странностей — хотя и говорить, что все в порядке, тоже не хотел, потому что это очевидно было не так. — Пентхаус? — просто спросил Мэттью, и в его голосе слышалось лишь изумление, а не осуждение. — А, это. Мои босс узнал, что мы с Джулией помолвлены, и что я хотел бы свозить ее в Мадрид, поэтому решил сделать нам подарок и забронировал номер в пентхаусе. Я уверен, он сделал это только потому, что хотел, чтобы я как можно скорее куда-то свалил и вернулся уже отдохнувшим, — рассмеялся Доминик. Мэттью улыбнулся, чувствуя облегчение от того факта, что этот номер не был снят самим Домиником, который теперь не казался Мэтту недосягаемым. — А что? — с улыбкой спросил Дом. — Ты подумал, что я какой-то богатенький напыщенный придурок? Мэттью рассмеялся, запрокинув голову, и развернулся на пятках, выводя их с Домиником на теплый утренний воздух. — Да, что-то вроде этого, — он услышал, как Доминик усмехнулся рядом. — И ты не представляешь, как я рад слышать британский акцент, — поспешил добавить Мэтт. Доминик придержал для парня дверь, улыбаясь от совершения сего действия: — Мне казалось, что тебе наоборот будет не хватать испанского. Скучаешь по старому доброму английскому? Мэттью смутился и согласно кивнул, ступая на тротуар. — Нет, ничуть. Просто… — он замолчал, понимая, что со следующими словами может быть высказано чересчур много эмоций, и продолжил шагать в тишине. — Что? — спросил Доминик, идя рядом. — Да глупость какая-то, — признал Мэтт. — Уверен, что нет. Скажи мне, — с легким нажимом в голосе попросил Дом. — Это… как бы тебе объяснить… От этого мне комфортно. Как будто я вернулся домой, понимаешь? Быть здесь так долго, а потом слышать твой акцент, это… приятно, — Мэттью внезапно покраснел, неосознанно сжимая руки в кулаки. — Я понимаю, — ответил Доминик. — Правда. Мэттью взглянул на него, спускаясь вниз по улице и подводя их к перекрестку. — Да? — Серьезно, я пробыл здесь, сколько, шесть дней, и меня уже достал этот язык, — вздохнул Доминик. — Признаю, путешественник из меня не очень. Не пойми меня неправильно, я люблю путешествовать, но я бы не стал проводить здесь две недели, если бы не знал, как сильно Джулия обожает этот город. Честно говоря, Испания не входила в топ стран, которые бы я хотел посетить в первую очередь, но я нашел несколько причин, чтобы ее полюбить, — улыбнувшись, закончил Доминик. Мэттью кивнул, понимая, к чему он клонит, и одновременно пытаясь унять чувство любопытства, касающееся последней фразы Доминика — Мэтту было интересно, был ли он одной из причин, по которой Дому понравилась Испания. Но об этом даже думать было опасно. — И куда же ты хотел отправиться сначала? — спросил Мэтт, отвлекая себя. На лице Доминика застыло мечтательное выражение — абсолютно уникальное по своей красоте, и Мэттью был уверен, что больше никогда не увидит ничего подобного. — Я хотел поехать в Венецию. Люблю Италию. Италию и Австрию — мне кажется, это самые потрясающие и самые прекрасные места на планете, — на несколько секунд Доминик затих, неспешно переходя дорогу и собираясь с мыслями. — Когда я был ребенком, — продолжил он, — мы с родителями поехали в Париж, ну потому что, знаешь, это не так уж и далеко от нас. И я думал, что этот город самый удивительный на свете. Но я не понимал ни слова и думал, что все ругаются в мой адрес, потому что я не знал французского. Мне было крайне неуютно, и уже через несколько дней я захотел домой. Все французские собаки были такими пафосными и угрюмыми, и от этого я начал скучать по своему псу. Наверное поэтому я не любитель поездок заграницу — из-за этого детского страха, что все остальные над тобой смеются. Не знаю, это глупо. Мэттью был так увлечен историей Доминика, что погрустнел, как только она закончилась, и постарался сказать хоть что-то, лишь бы Дом продолжал говорить: — А где ты уже бывал? — В Америке — и ты даже представить себе не можешь, как часто. Калифорния, Нью-Йорк, Техас, Флорида, Невада, Вашингтон… По работе пришлось на неделю приехать в Чикаго, и это было потрясающе. И мне почти что пришлось лететь в Россию, чтобы разобраться с переводом денег, но поездка не состоялась. Не сказать, что я был сильно расстроен, — рассмеялся Дом в конце. — Что насчет тебя? Где ты побывал? — О, много где, — ответил Мэттью, пытаясь вспомнить все места, которые он посетил. — Сразу после школы, перед университетом, я устроил себе год отпуска и отправился в путешествие от Лондона до Стамбула. Это было лучшее время в моей жизни, и я бы повторил его, не задумываясь. В школе я участвовал в волонтерской программе и летал в Австралию — мы там расчищали леса, и это было очень трудно, потому что мы жили практически на улице все лето. Но, если бы я мог, я бы жил среди деревьев. Это так естественно, для человека, понимаешь? Прости, не могу толком объяснить. — Обалдеть! — воскликнул Доминик. — Хотел бы я заняться чем-то подобным. — Ты все еще можешь. Вы с Джулией похожи на людей, которые хотели бы превратить свою жизнь в приключение, — ответил Мэттью, незаметно упоминая имя Джулии, чтобы напомнить самому себе о невесте Доминика. — Ей бы точно понравилась такая идея, но… — Дом остановился, и на этот раз румянец украсил его щеки. — Кстати, куда ты меня ведешь? — В свой любимый книжный магазин, — Мэттью ухмыльнулся тому, как резко Дом сменил тему. — Тебе там понравится. И не увиливай от ответа. Что ты хотел сказать? Доминик склонил голову, разглядывая асфальт под ногами: — Я не… — почти что шепотом начал он, — по натуре своей, я очень домашний человек. Я люблю приключения, но сейчас я хочу… иметь свой дом. Знаешь, просыпаться каждое утро с одним и тем же человеком, потом делать блинчики и идти на работу. А потом возвращаться домой и вместе готовить ужин, пить вино, просто валяться на диване. У меня уже были приключения — когда я был подростком и учился в университете, — а теперь я хочу… остепениться. Мэттью был потрясен до глубины души, молча глядя на Доминика с ноющей болью в низу живота. Все, что он описал, когда-то было у них с Эваном. Каждый радостный момент совместной жизни, о котором мечтал Дом, был его, Мэттовой, реальностью. А теперь не было ничего. Но когда это было, оно было до невозможного прекрасным. — Это чудесно, Дом, — сказал Мэттью, дотрагиваясь до руки Доминика и вынуждая его обернуться. — Правда. Я уверен, что все это будет у вас с Джулией, — он улыбнулся своей самой лучшей улыбкой, на что Доминик ответил тем же. — Спасибо, — ответил Доминик. — Так, — выдохнул он, потягиваясь, — а теперь расскажи мне о своей жизни. То есть, я знаю, что ты музыкант, и я в курсе, почему ты приехал в Испанию. Но я больше ничего о тебе не знаю. Мэттью усмехнулся, указывая на поворот, за которым находилось нужное им место. — Что ты хочешь узнать? — На кого ты учился? И в каком университете? — Вообще-то, я учился на факультете философии, — в голосе Мэттью были слышны горделивые нотки, которые он даже не старался скрыть. — А учился я в Лидсе, и мне там очень нравилось. Отец хотел, чтобы я пошел в Кембридж, чтобы быть поближе к дому, и выучился на физика или математика. Говорил, что с таким образованием я смогу стать каким-нибудь инженером. В колледже мне хорошо давались эти предметы, но никогда не привлекали. Просто так вышло, что я хорошо учился по всем предметам в школе, но я никогда не чувствовал, что черпаю из них что-то полезное, что-то применимое к реальной жизни. В конце концов я поступил на философа — по большей части, чтобы насолить отцу, но мне и правда нравилась эта наука. Однажды он сказал мне, что не хочет платить за то, чтобы я выучивался на «свободного мыслителя», но философия — это нечто большее. Мы вообще никогда особо не ладили… я и… он… — промямлил Мэттью, вспоминая свои не сложившиеся отношения с отцом — это была еще одна тема, о которой он не хотел говорить с Домиником, и Мэтт надеялся, что он поймет намек. — И кто же твой любимый философ? — вопрос Дома вынудил Мэттью улыбнуться и полностью расслабиться. — Есть один французский мыслитель — Жан-Франсуа Лиотар, он написал книгу «Бесчеловечное». Она о том, как люди становятся машинами, в которых прогресс постмодернистского времени подавляет гуманизм. Все его работы превосходны, — Мэттью, завернув за угол, завел их в небольшой магазинчик, на котором даже вывески не было. Снаружи здание выглядело как обычный жилой дом, если не считать нескольких книг, лежащих на витрине. Открыв дверь, Мэттью улыбнулся, чувствуя окутывавший запах книг и дерева. Насколько он помнил, этот магазин построила еще в 50-е годы одна мадридская семья, и с тех пор он передавался по наследству. За прилавком стоял невысокого роста мужчина, который владел магазином со своей женой — Мэттью провел бессчетное количество часов, говоря с ним о книгах. — А тут здорово, — прошептал Доминик. — Почему ты говоришь шепотом? — спросил Мэттью, говоря тихо, но нормальным голосом. Он встал перед полкой с художественной литературой, книги стояли здесь в алфавитном порядке. Мэтт легко провел пальцами по корешку одной старой книги и на его щеках вспыхнул румянец, подтверждавший чувства, которые он испытывал, находясь в книжных. — Не знаю, — признался Доминик. — Просто такое чувство, что я должен говорить здесь только так. Как ты нашел это место? — Доминик вытащил наугад книгу и ахнул, открыв ее: — Мэтт, эта книга была издана в 1910-м! Обалдеть! Мэттью замер у полок, резко оборачиваясь, чтобы взглянуть на Дома. Его поразила не дата выпуска книги, нет, но использование Домиником краткого варианта его имени — Мэтт — заставило душу молодого человека сгорать заживо. Так его называла Вида, и то редко, а то, как сказал это Доминик, было в бесконечное количество раз уникальнее, экзотичнее и возбуждающе. — П-правда? Потрясающе, — заикаясь, выдал Мэттью, вскоре поворачиваясь к книгам и, чувствуя глубокое удовлетворение, выдохнул. — Я бы купил ее, но я не понимаю ни словечка, — со смехом заметил Доминик. — Надо будет научить тебя испанскому, — улыбаясь, ответил Мэттью, проводя рукой по гладким корешкам книг. — Нет, нет, нет, боже, нет, — Доминик поставил книгу обратно на полку. — Ты даже представить не можешь, сколько раз Джулия пыталась научить меня. На самом деле, я даже купил все эти словари для туристов, и когда мы прилетели, попытался заговорить с таксистом — с таксистом — и у меня даже этого не вышло. Думаю, мои отношения с испанским обречены. — Может быть, у тебя просто не было хорошего учителя, — ответил Мэттью, выгнув бровь, и Доминик закусил губу. — Думаешь, у тебя получится? — с вызовом спросил Доминик. — Я знаю, что у меня получится, — улыбнувшись, сказал Мэттью, вставая прямо перед ним. — Наглец, — усмехнулся Дом. — Серьезно, книжки ничему не смогут тебя научить, если при этом у тебя не будет разговорной и письменной практики, — Мэттью подошел к стеллажу с философской литературой, аккуратно перебирая книги в поисках нужной. — Думаю, тебе просто нужен хороший партнер для общения. — Честно — я не думаю, что испанский вообще для меня. В универе я учил французский на повышенном уровне, и сейчас ничего не помню, — Дом проследовал за Мэттью, разглядывая книги по философии, что стояли на самых высоких полках и ютились на полу. — Это место битком набито книгами. Поразительно, как они могут умещаться в этом маленьком магазине. — Это место — мой храм, — сказал Мэтт, вытаскивая нужную ему книгу. — Иногда я прихожу сюда просто подумать. — Ты так и не ответил на мой вопрос. Как ты нашел это место? — вновь поинтересовался Доминик. — Когда я жил в Мадриде пару лет назад, моя квартира располагалась недалеко от этого магазина. Я познакомился с его владельцем — он выносил мусор, и я буквально врезался в него. Я пару месяцев думал, что это просто дом, а оказалось, что это книжный. В приглушенном свете магазина Доминик казался ангелом, сиявшем в темноте, символом любви и красоты. Картинка только укрепила веру Мэттью в то, что это место и впрямь было храмом. — Постой. Ты тоже жил в Испании? Как долго? — сказать, что Доминик был шокирован, ничего не сказать. — Примерно полгода. Это было на втором курсе, я проучился здесь семестр. Думаю, именно поэтому я решил, что вернусь сюда, чтобы играть, — Мэттью обхватил книгу руками, прижимая ее к самому сердцу. — Так… сколько тебе лет? — хмурясь, спросил Дом. — Эм, 27. А что? — Мэттью искренне не понимал интереса Доминика. — Кажется, ты жил здесь, в Мадриде, в то же самое время, когда Джулия жила в Барселоне. Ты вообще понимаешь, как это странно? — удивлялся Доминик внезапному совпадению. — Но, видимо, наши временные линии должны были пересечься только сейчас. Забавно, — Мэттью и сам был изумлен этим фактом. С завидной регулярностью он находил все больше способов сравнить себя с Джулией — и Мэтт не хотел думать, что это было только потому, что он хотел заменить ее. Напротив, он думал о том, что это и было причиной их крепкой связи с Домиником. Точнее, Мэтт надеялся, что это было причиной. Подходя к кассе, Мэттью заметил, как взгляд Доминика пытался охватить все окружавшее его пространство. Он был похож на восторженного ребенка, широко раскрытыми глазами разглядывающим магазин игрушек. Положив книгу на прилавок, чтобы достать бумажник, Мэттью обнаружил, что не может оторваться от созерцания Доминика. — Тебе так сильно нравятся книжные? — Да. Я люблю литературу, — мечтательно ответил Дом. — Я забыл спросить, — начал Мэттью, передавая продавцу деньги, — ты всегда хотел быть рекламным менеджером? Доминик перевел взгляд на Мэттью, в серых глазах виднелось сомнение. — Хочешь знать правду? — выдохнул Дом. — Всегда, — просто ответил Мэттью. — Я хотел быть художником, — признался Доминик. — В самом деле? — искренне удивился музыкант. — Да, я практически каждое лето посещал курсы, когда был ребенком. Я даже продал несколько своих картин соседям, но мама была убеждена в том, что я не смогу на этом заработать. Я, вроде как, поверил ей, и стал заниматься тем, в чем был почти так же хорош. Мэттью наблюдал за тем, как Доминик переминался с ноги на ногу, говоря эти слова. Всегда открытый и жизнерадостный блондин закрылся в себе, признавшись, что его нынешняя карьера — не была его первым выбором, и что возможность заниматься любимым делом была отобрана у него чуть ли не с самого начала. Было грустно это видеть, особенно в жизни такого живого человека, как Дом, но в то же время Мэттью хотел немедленно обнять парня. — Ты все еще рисуешь? — спросил Мэтт, забирая у продавца покупку. — Да, иногда. В моей лондонской квартире есть одна лишняя комната, которая должна была стать офисом, но я использую ее как студию. Рисование помогает снять стресс, — Доминик вновь открыл для Мэттью дверь, отчего последний смущенно улыбнулся. — Теперь куда? Встав на тротуар и глянув в обе стороны узенькой улочки, на которой они сейчас находились, Мэттью мысленно вспоминал места, куда можно было пойти. — А ты голоден? — спросил он. — В принципе, можно перекусить. — Не против, если мы посидим в моем любимом кафе? — У нас сегодня что, день посещения любимых мест Мэттью? — пошутил Доминик. — Может быть, — хихикнув, ответил Мэтт. Он повел их вниз по улице, сворачивая вправо, размахивая руками на летнем ветре. — Тогда скажи мне, — ухмыльнулся Доминик, — какой у тебя любимый цвет? — Зеленый. — Любимая книга? Закусив губу, Мэттью задумался, вспоминая книги, которые он прочитал, и вскоре ответил: — «Мадам Бовари». — Чушь собачья, — немедленно отозвался Дом. Мэттью остановился у перекрестка и повернулся лицом к парню: — Почему это чушь? — Потому что никому на самом деле не нравятся книги из школьной программы, — а я помню, что мы читали ее на литературе. Книга мне понравилась, но я не думаю, что она твоя любимая, — он одарил Мэттью задумчивым и любопытным взглядом, отчего у музыканта бешено забилось сердце. — Нет, — медленно начал Мэттью, — думаю, что так и есть. У меня… — он затих. — Это долгая история. — Рассказывай. Мэттью не мог поверить, что собирается поведать Доминику одну из самых своих личных историй, которую он рассказывал только Эвану — даже его родители не были в курсе. — В десятом классе на английском нам задали прочитать «Мадам Бовари». Книга никому кроме меня не понравилась, и я даже набрал 80 баллов за сочинение. После школы я пошел домой, и там были эти ребята, знаешь, эти большие мускулистые парни, которые не так хорошо написали работу — в общем, они меня побили. Назвали меня педиком, потому что мне понравился бабский роман. Удивительно, как они узнали обо мне то, что я сам узнал спустя несколько лет, но очень иронично. Доминик ничего не ответил, когда Мэттью закончил свой рассказ, и это молчание причиняло Мэтту такую боль, какая ему и не снилась. Одно — рассказывать эту историю своему любовнику, мужчине, который прошел через такие же унижения и оскорбления за свои «непристойные» сексуальные предпочтения, но совсем другое — рассказывать об этом мужчине, прекрасному мужчине, который был до невозможного очевидным натуралом. И отсутствие каких-либо слов, отсутствие понимания заставляло кровь застывать в жилах. Мэттью мысленно пнул себя за то, что вообще поделился воспоминанием. Он продолжил идти, почти что качая головой от мысли о том, что это было очень глупо — открывать свой рот, — когда сильная рука опустилась на его плечо, останавливая. Развернувшись, Мэттью опустил взгляд на брусчатый камень, боясь даже посмотреть в серые глаза, которые, казалось, видели его насквозь. — Мэтт, — услышал он голос Доминика, и от использования им этой формы его имени у Мэттью затрепетало сердце, — я не могу… Мне так жаль. Я не… — Доминик замолк, в его голосе слышались сочувствие и беспокойство. Наконец-то Мэттью осмелился посмотреть на Дома, и он буквально растаял от теплоты в его взгляде, застыв на месте. — Все в порядке, — удалось вымолвить Мэтту. — Знаешь, так постоянно происходит, — Мэттью в ту же секунду пожелал, чтобы он сказал нечто менее депрессивное. — Я бы хотел, чтобы такого не было, — искренне ответил Дом. Они улыбнулись друг другу печальной улыбкой, прежде чем Доминик, тряхнув головой, переменился в лице — Мэтт почувствовал, что грядет смена темы их разговора. — Любимое блюдо? — и Мэттью рассмеялся, когда понял, что оказался прав. *** Доминик тихо вошел в спальню, не зная, спит ли Джулия. В приглушенном свете позднего вечера и экрана поставленного на беззвучный режим телевизора, он увидел лежащее на кровати тело. Дом начал было снимать ботинки, надеясь, что топот его ног в носках будет не таким громким звуком, но задел ногой пакет с едой, и Джулия тут же зашевелилась, просыпаясь. — Доминик? — тихо спросила она. — Да, это я. Как ты себя чувствуешь? Джулия развернулась, накрывая лицо ладонями и потирая глаза: — Хорошо, уже почти не болит. Как там Мэттью? Доминик разделся, складывая штаны и рубашку возле кровати. Поставив пакет с едой из кафе на стол и раскрыв его, он заметил еще кое-что внутри. — Замечательно. Мы сегодня куда только не ходили, — отвлеченно ответил Дом, доставая предмет. Это была книга — в тусклом свете комнаты он мог прочитать ее название: «Бесчеловечное: отражения во времени». Дом негромко рассмеялся, ощущая, как по венам растекалось что-то теплое и приторное, как мед. Он не знал, купил ли Мэттью книгу для себя, или специально купил ее для Доминика, но жест был до безумия приятным. Во время ланча и ужина Доминик допытывал Мэттью на предмет его философских взглядов, расспрашивая об этом философе Лиотаре, о котором он ни разу не слышал. И теперь, если у Мэттью не сложится с карьерой в Лондоне, и Дом останется без него, у него хотя бы будет напоминание, сувенир от музыканта — не то, чтобы Доминик смог когда-нибудь о нем забыть. — Расскажи мне все, — попросила Джулия все еще хриплым голосом. Забравшись в постель, Доминик положил книгу на колени и заметил сок на прикроватном столике со стороны Джулии. — О, я вижу, ты получила пакет Мэттью? — Да. Боже, это было так мило с его стороны. Сок определенно помог. Завтра попробую крекеры. Доминик разглядывал все вещи в номере, что напоминали ему о Мэттью: сок, книгу, даже одежду, в которой он сегодня гулял. Создавалось такое впечатление, что эти вещи неспешно захватывали его жизнь и Доминик был бессилен в попытке остановить вторжение. Но он был не против, и называть это «вторжением» было неправильно. Мэттью — чудо, ворвавшееся в их маленький мирок, и, переворачиваясь на бок и держа книгу у груди, Доминик подумал о том, что хочет, чтобы присутствие Мэттью в его мире стало постоянным.