The Long Surrender

So I celebrate your chemistry. If you bond with me, I could make your whole world sweet IAMX — Mercy

Покидая Palace Hotel, Доминик обнаружил, что непроизвольно идет тем же путем, которым они шли с Мэттью двумя днями ранее. Идти по этой дороге вместе с Джулией казалось странным — значение той прогулки немедленно умалялось и становилось пустым под влиянием чужого присутствия, — и Дом с облегчением вздохнул, когда подойдя к уже знакомому ему перекрестку, его невеста повернула в противоположную сторону. Доминик боялся, что если бы Джулия продолжила идти в том же направлении, что и Мэттью, его тело бы отказывалось следовать за ней, отказывалось бы повторять те же движения, утратив их смысл. Они шли, держась за руку, но летнее тепло делало ладони влажными, поэтому Доминик взял руку Джулии двумя пальцами, нежно поглаживая. По привычке держа свою левую руку в кармане куртки, он непрерывно перебирал пальцами мобильный, тщетно пытаясь вынудить устройство издать такую нужную сейчас вибрацию. После того, как Доминик провел с Мэттью целый день, он принялся использовать их новообретенную дружбу по полной программе, звоня и строча сообщения каждый раз, как он думал о музыканте — что случалось довольно часто. В попытке казаться беспечным, Дом решил сегодня не звонить Мэттью, надеясь, что парень будет первым. Но его решение готово было развалиться на кусочки под гнетом желания услышать голос Мэтта и узнать каждую деталь его жизни. Кроме прошлых, настоящих и будущих планов было так много всего, что можно узнать о человеке, и то, что знал Доминик о Мэттью, было крошечной частью целого. Но пазл начинал складываться, в первую очередь, благодаря ощущениям: теперь Доминик знал, что запах шампуня Мэтта представлял собой микс сандалового дерева и каких-то тропических цветов; что его руки сочетали в себе женственную мягкость и мужественную грубость на подушечках пальцев. Голос Мэттью менялся от настроения, и так как в спектре человеческих эмоций существовало бесконечное количество настроений, количество тонов и тембров голоса, которыми обладал музыкант, было таким же бесконечным. Услышав тот странный стон по телефону, Дом жаждал услышать самые непристойные и самые игривые звуки, которые могли слетать с губ Мэтта. Разговоры по телефону, конечно, исполняли его желания, но их число было строго ограничено, пока Дом находился рядом с Джулией. Против своей воли, Доминик начал считать ее присутствие разрушающим ту возникающую между ним и Мэттью связь. Связь, которая, по мнению Доминика, была чем-то священным, и ее не должны были касаться реалии внешнего мира; это был его храм, как книжный магазин был храмом Мэттью. — Куда мы идем? — спросил он Джулию, когда девушка свернула на безымянную улицу. — Не знаю, — рассмеявшись, ответила девушка. — Я просто хочу… потеряться в Мадриде с тобой, — Джулия развернулась и пошла спиной вперед, протягиваю руки Доминику. Перебирая пальцами в воздухе и даже не думая оглядываться, Джулия игриво склонила голову вбок, зазывая Доминика подойти к ней. И Дом подчинился ее желанию, но лишь отчасти — схватив девушку за руку, он притянул ее к себе и чмокнул ее в нос, при этом не выпуская из левой руки телефон, лежащий в кармане. — Я хочу потеряться с тобой… раствориться в этом городе, — прошептала Джулия, напористо целуя его и посасывая нижнюю губу. — Хммм, — промычал Доминик, касаясь ее губ своими, — ты уверена, что «раствориться» — это именно то, чего ты хочешь? Подняв руки, Джулия запустила пальцы в его волосы и, придвинувшись так близко, насколько это было возможно, горячо прошептала на ухо: — Может быть, я хочу, чтобы ты растворился со мной… во мне. — Грязные разговорчики на публике, серьезно, — хмыкнул Доминик, правой рукой ощупывая ее задницу. — Тебя что-то не устраивает? — негромко простонав, спросила Джулия. — Да нет, просто кто-нибудь может сюда зайти. Здесь вообще-то и сейчас народ ходит. — И пусть, — выдохнула девушка, перебирая светлые пряди. Доминик усмехнулся, лениво переворачивая телефон в кармане так, чтобы Джулия не заметила. — Да что на тебя нашло? Девушка отпрянула, тяжко вздыхая: — Точно не ты, — пробормотала она. — Что? — спросил Дом, ошеломленный ее заявлением. — Ничего, не обращай внимания, — Джулия развернулась, уходя вперед. Доминик, не понимая смысла сказанных слов, последовал за невестой. — Джулия, о чем ты говоришь? — запыхаясь от того, что за девушкой пришлось чуть ли не бежать, спросил Дом. — Да ничего, правда. Поговорим позже, — отмахнулась от него Джулия, заканчивая разговор взмахом руки. Заметив этот жест, Доминик покачал головой, хоть она и не успела этого увидеть, уже развернувшись и направляясь дальше. Прежде, чем он смог открыть рот, чтобы продолжить разговор, Доминик пальцами почувствовал вибрацию в левом кармане. Он тут же замаскировал свой восторг резким и шумным выдохом, замедляя собственные движения вместо того, чтобы со скоростью света не вытащить мобильный. В прохладном молчании, что он на данный разделял с Джулией, Доминик был рад, что поставил телефон на вибро режим — сейчас не было никакой надобности в том, чтобы громкий рингтон разрывал тишину, привлекая к Дому внимание и прерывая их прогулку. Ответить на звонок оказалось еще труднее, когда Доминик увидел на экране лицо Мэттью (он сфотографировал его в кафе, когда Мэтт говорил с официантом — освещение и профиль музыканта были как нельзя прекрасны). — Привет, — ответил он с улыбкой, опуская глаза вниз. — Привет, — Дом мог слышать улыбку в голосе Мэттью. — Чем занимаешься? — Мы с Джулией идем в… вообще-то, я не знаю, куда. Кажется, мы просто гуляем, — рассмеялся Доминик. Он говорил достаточно громко для того, чтобы Джулия услышала, но девушка не обернулась, чтобы как-то объяснить их местонахождение. Дом вздохнул, понимая, что она намеренно его игнорировала. — Здорово. А я хотел спросить, вы с Джулией сегодня свободны? Я вечером играю в клубе, вам должно там понравиться. После концерта можем пропустить по стаканчику, — надежда в голосе Мэттью растопила сердце Доминика, и эта вокально озвученная эмоция быстро стала одной из его любимых. — Да, я бы с радостью сходил. Погоди, — Доминик убрал телефон от уха, прижимая динамик к груди. — Джулс, — позвал он девушку, надеясь обратить на себя внимание. Она повернула голову, глядя на парня через плечо, и продолжила шагать вперед. — Хочешь сходить сегодня на концерт Мэттью в клубе? С выражением боли и крайнего недовольства на лице, Джулия нахмурилась и покачала головой. Такой свою невесту Доминик видел очень редко, и это выражение означало только одно — девушка была очень в нем разочарована. В животе что-то ухнуло, сердце сжалось, и день вмиг стал казаться более мрачным, когда Дом по отказу Джулии понял, что она, в том числе, не хотела, чтобы шел он. Он поднес трубку к уху, чувствуя, как сердце разрывается от одной мысли о том, что ему придется сказать Мэттью «нет», когда каждый атом в его теле тянуло к гитаристу. — Дружище, думаю, сегодня у нас не получится, — ответил Доминик более-менее веселым голосом, желая скрыть печаль от несостоявшейся встречи. — Ничего страшного, — тем же голосом ответил Мэтт, хотя Доминик мог слышать нотки грусти. — Надеюсь, вы ребята сегодня повеселитесь. — Да… Прости, что не вышло пойти. Я, правда, очень хочу, — заверил его Дом. — Не волнуйся. Будут еще концерты. — До скорого, приятель, — с грустью попрощался Доминик. — Увидимся, — ответил Мэттью, отключаясь, и Дом почувствовал, что расстояние между ними увеличилось до размеров вселенной. Пустота внутри вынуждала цепляться за телефон как за спасательный круг, и Дом просто был не в силах убрать мобильный — словно если он это сделает, то отпустит Мэттью навсегда. — Почему ты не захотела увидеться с Мэттом? — спросил Дом, и Джулия замедлила свой шаг, хоть и не посмотрела на парня. — Потому что я хочу, чтобы сегодня ты был только моим. Недоумевая, Доминик нахмурился и чуть не запнулся, обдумывая слова невесты: — В смысле? — думая об их пребывании в Испании, Доминик не мог вспомнить и дня, когда бы они не были вместе — а в некоторые дни они и вовсе были только вдвоем. Ее замечание было несколько неоправданным. — Я хочу, чтобы сегодня ты был только моим, — повторила Джулия. — Никаких смсок, никакого Мэттью. Только ты и я. Ее упоминание Мэттью в списке отрицательных вещей немедленно вынудило Доминика встать на его защиту: — Я думал, тебе нравится Мэттью, — напряжение в его голосе возрастало, Дом подбежал к Джулии, чтобы идти рядом, и замолчал, оставляя пространство для ответа. — Конечно же он мне нравится, Доминик. Ты же знаешь. Но сегодня я хочу, чтобы только ты был рядом со мной. Мне позволено побыть немножко эгоистичной, разве нет? — негромко спросила девушка. — Это никак не связано с Мэттью, но такое чувство, что ты чересчур поглощен мыслями о нем. И я не против, правда, но сегодня я хочу, чтобы мы побыли только вдвоем, хорошо? — мольба в широко раскрытых зеленых глазах заставила Доминика действовать — он взял девушку за руку и согласно кивнул. Ее просьбу вряд ли можно было считать беспричинной, и Джулия, несомненно, имела право на то, чтобы требовать совместно проведенного дня. И, по правде говоря, Доминик никогда не мог ей отказать. — Тебе нужно было только попросить, детка, — ответил он, улыбнувшись. Несмотря на то, что он был счастлив провести остаток дня и вечер с Джулией, держа в правой руке ее ладонь, его левая рука — другая сторона личности Доминика — оставалась лежать в кармане, ощущая призрачную связь с человеком, которого Дом жаждал увидеть рядом с ними. *** Повседневный уклад жизни Мэттью окрасился в ранее невиданные оттенки серого, а альтернатива его изолированному существованию предлагала все больше способов «излечиться». Блуждая по своей квартире без футболки, Мэттью искал хоть что-то, на что можно отвлечься, и в то же время размышлял о том, какой бы оказалась его жизнь, если бы он не уехал из Лондона, или если бы Доминик принадлежал бы ему целиком и полностью. Взбивая яйца для омлета, он задумался — а слышал ли Доминик его игру в Лондоне? Могли ли они встретиться там? И осталась бы той же их связь? Стали бы его чувства к Эвану препятствием для развития отношений с Домиником? Неважно, сколько различных ситуаций Мэттью придумал в своей голове, каждая из них имела место быть в Испании — казалось, не существовало лучшего места для их первой встречи. Разрыв с Эваном научил его тому, что судьба была иррациональной силой, выдуманной одинокими и неискушенными людьми, которые не страдали по-настоящему. Но погружаясь в пучины своего воображения, Мэттью никак не мог определить то случайное стечение обстоятельств, окружившее их с Домом дружбу. Дальнейшие телефонные разговоры с Видой только укрепили его желание в исследовании отношений с Домиником в надежде найти возможную близость или священную связь, которую можно было бы назвать родственной — как связь между братьями. Несмотря на то, что его душа страстно кричала о том, что «братские» отношения были самым последним, чего Мэттью на самом деле хотел от этой дружбы, логика подсказывала ему, что это — лучшее, на что можно было рассчитывать в данный период времени. Одарив квартиру ленивым взглядом, Мэттью внезапно захотел, чтобы в ней было что-то, что могло развлечь его или отвлекать. Когда он только переехал сюда, то привез с собой совсем немного вещей, в квартире было почти что все необходимое. Решив вложить накопленные сбережения в покупку продуктов и оплату счетов, Мэттью не стал приобретать телевизор и стерео, развлекая себя написанием собственной музыки. Поначалу это отшельничество послужило даже на пользу зализывающему душевные раны Мэттью. Но, по всей видимости, дни одиночества подошли к концу — Доминик ворвался в его жизнь словно ураган, пробуждая парня к жизни и вынуждая того выходить на белый свет, существовать в мире живых. Его сердце больше не было мертвым, полуразрушенным органом, и Мэттью медленно, но верно возвращался к жизни, цепляясь за того, кто вытащил его в реальный мир. Молча перебирая в тарелке обед (он проснулся, когда на дворе стоял полдень), Мэттью мысленно просил мироздание отвлечь его. И его молитвы были услышаны — на столе завибрировал телефон, легко кружась вокруг своей оси по деревянной поверхности. Мэтт взял трубку, ожидая услышать голос Виды, которая часто звонила ему в это время, чтобы поболтать. — Hola! — с некоторой, обычной для Виды дерзостью в голосе произнес Мэтт. — Эй, хватит терроризировать меня своими языковыми навыками, — последовал игриво-раздраженный ответ Доминика. Подавившись от еды и вырвавшегося наружу смеха, Мэтт попытался ответить и при этом не задохнуться: — Привет, — сказал он чересчур громко. — Ты там в порядке? — усмехнулся Дом в трубку. — Да, — ответил Мэтт, выпив сока, — просто думал, что мне звонит кое-кто другой. Как там ваша «затерянная» прогулка с Джулией? — Ммм, интересно, — нерешительно ответил Дом, будто он вовсе не хотел «затеряться». — Блин, звучит так, будто вы на самом деле заблудились, — в шутку заметил Мэттью, ковыряясь вилкой в тарелке, пока что не планируя поедать свой омлет до конца. — Да нет, не в этом дело. Я и понятия не имею, где мы, но она знает. И я понятия не имею, что говорят люди вокруг, но она знает, — раздраженно ответил Доминик. — Что, наш Домми завидует? — Мэтт не смог удержаться и не подколоть парня, широко улыбаясь в трубку. — Боже, — фыркнул Дом, — в последний раз меня называли «Домми» лет в десять. — Мне нравится, — Мэтт поднес ко рту стакан, проводя краем по нижней губе. — Это прозвище делает меня ребенком, — недовольным тоном заметил Дом, на что Мэттью только усмехнулся. — Так чем там занимается Джулия? — спросил он, не понимая, почему Доминик вновь звонил ему после своего отказа увидеться вечером. — Болтает с каким-то продавцом насчет сумочек, — Доминик вздохнул. — Я совершенно бесполезен, когда дело касается шоппинга. Почти вся моя одежда куплена Джулией. Мэттью с трудом представлял, что у Дома настолько плохой вкус, что ему нужна помощь невесты при выборе вещей. — С трудом верится. — Как по мне, я бы каждый день ходил в спортивках и джемпере, — ответил Доминик. — О, смотри-ка, зарифмовал, — он хихикнул над собственными «стихами», и Мэттью почувствовал, как его сердце увеличилось в размерах и чуть не взорвалось. А потом кое-что начало увеличиваться в размерах в районе его паха, потому что крайне живое воображение Мэттью пополнилось картинками Доминика, расхаживающего по квартире в одних лишь, болтающихся на бедрах свободных штанах. — Я бы целыми днями ходил только в боксерах, — признался Мэтт, потягиваясь на стуле. — Кстати говоря, я и так обычно хожу только в них, когда я дома. И я не знаю, зачем говорю тебе об этом. — Нет, нет, — поспешил успокоить его Дом, — я понимаю. Сам такой же. И еще обожаю ходить босиком. — Да! — немедленно воскликнул Мэтт, и парни рассмеялись своему взаимному пристрастию. Когда смех остался в стороне, они продолжили слышать дыхание друг друга, успокаиваясь. — Чем будешь заниматься до вечера? У тебя сегодня есть урок? — Не-а, — ответил Мэттью, укладывая грязную посуду в раковину. — Я кое-что сочинял для сегодняшнего концерта, надо будет закончить. А потом может пойду выпить кофе. — Один? — спросил Доминик, и Мэттью, как ни старался, не совсем понял тон его голоса. В нем слышались не удивление или непонимание, скорее казалось, что Доминик жаждет присоединиться к нему. — Да, тут недалеко есть одно милое местечко, у них прекрасный кофе и вкусная выпечка. Я хожу туда, когда мне надо подумать, и когда не получается дойти до книжного. Частенько сочиняю там что-нибудь, — Мэтт плюхнулся на кровать, поднимая с пола гитару, и, зажав телефон между плечом и ухом, принялся легко перебирать струны. — Ого, ты собираешься писать музыку, говоря со мной? — с надеждой спросил Дом. — Нет, — усмехнулся Мэтт, — я даже не знаю, зачем я взял свою красавицу в руки. Привычка, наверное. — Свою красавицу? — переспросил Доминик. — Да, а ты думал, моя гитара будет кем-то кроме? — притворившись обиженным, ответил Мэтт. — Нет, сэр, — рассмеялись в трубке, пока Мэтт пытался игнорировать произнесенное Домиником «сэр», явно подействовавшее на его член. — И есть ли у красавицы имя? — Бьянка, — выдохнул Мэттью, поглаживая гриф гитары. — Красиво. — Спасибо, мне тоже так кажется, — Мэтт замолчал, наклоняясь и задевая струны кончиком носа. — Эвана всегда бесил тот факт, что она в моей жизни стояла превыше всего. Ну, не то чтобы бесил, но он никогда не мог понять, как много значит для меня музыка — не мог понять, что я не смогу ее бросить. Он услышал, как Доминик замешкался, прежде чем ответить: — Если он и правда любил тебя, то он и не должен был просить тебя бросить музыку, — то, с какой нежностью произнес Доминик эти слова, чтобы не обидеть Мэтта, растопило сердце музыканта. — А он вообще просил? — помедлив, спросил Дом. — Уж точно не словами, — слишком быстро (даже для самого себя) ответил Мэттью. — Он всегда пытался найти мне другую работу. Не секрет, что я мог устроиться на любое место, если бы захотел, но Эван никогда не давал мне и шанса профессионально связаться с музыкой. — Я рад, что ты занимаешься этим здесь, — ответил Дом. — Нет, это сейчас прозвучало так, будто я рад, что он бросил тебя, я совсем не это имел в виду, — неловко закончил он, и Мэтт мог слышать, как парень потирает ладонью лоб. Мэттью рассмеялся и улегся на кровать, гитара упала на него сверху, приземляясь прямо на пах, отчего Мэттью шумно вздохнул. — Ничего, — сдавленным голосом ответил он, — я понял, что ты имел в виду. — Значит, после кофе ты пойдешь сразу в клуб? — сменил тему Дом. — Да, только зайду домой, переоденусь, а потом сразу туда. — В боксерах не будешь выступать? — робко спросили в трубке. — Я же не сказал, что надену на себя что-то — просто сменю цвет нижнего белья, — пошутил Мэттью. — Это определенно вызовет реакцию у публики, — рассмеялся Дом, и этот звук вновь возбуждающе подействовал на его собеседника. — И что они с тобой сделают? Мэтт больше не мог сдерживаться: скользнув рукой за резинку плавок, он обхватил ладонью свой член, вытаскивая его наружу. Приоткрыв рот, Мэттью не издал ни звука, буквально заставляя себя замолчать. — А что они со мной сделают? — спросил он, поглаживая член. — Почему у меня такое чувство, что играть музыку для тебя это что-то вроде… особого душевного переживания? — спросил Дом, пытаясь исследовать в Мэттью то, чему он пока не мог дать названия. Мэттью промычал в трубку, не прекращая дрочить, с минимальным давлением оглаживая головку, и прикусил другую руку, дабы заглушить громкий стон, рвущийся из груди. На подкорке сознания всплыли слова, которые должны были послужить ответом для прекрасного блондина, терпеливо ожидающего на другом конце провода. — Потому что так и есть, — наконец, выдал Мэтт, толкаясь бедрами в кулак. — Правда? И как же это? — поинтересовался Доминик. — Когда я на сцене, — выдохнул Мэттью, проводя ладонью по основанию члена, — все вокруг исчезает, остаюсь только я и моя музыка. Остальное становится неважно, и это как… — он прервался, подмахивая бедрами и ударяясь о гитару в процессе, после чего закрыл глаза и, прикусив губу, продолжил: — Я чувствую себя в безопасности. Будто моя музыка любит меня в ответ, — Мэттью выдохнул, ускоряя движения руки, пальцами прослеживая пульсирующую вену. — Это потрясающе, — прошептал Доминик, и этот звук еще больше возбудил Мэтта. — Мэтти, это в самом деле потрясающе. Прикусив руку еще раз, Мэтт приглушенно простонал от ласкового «Мэтти», которым назвал его Дом, и выгнул спину: — Мэтти? — прошептал он в ответ. — Ну ты же назвал меня Домми. Почему мне нельзя проделать то же с твоим именем? — дразнился Доминик. — Называй меня, как хочешь, — почти что умолял Мэттью, чувствуя жар в низу живота. — Хммм, надо подумать. Я хочу дать тебе прозвище, которым тебя еще никто не называл. Мэттью хмыкнул, резко садясь на постели, его рука двигалась с невообразимой скоростью, приближая парня к оргазму. — Миленько, — только и удалось сказать Мэтту. — Я горжусь придуманными прозвищами, — Доминик пытался звучать, как претенциозный сноб. — Черт, Джулия вернулась. Созвонимся позже. В ту секунду, как Доминик едва слышно ругнулся, Мэттью, откинув голову, достиг пика; мобильный упал на кровать — Мэтт не услышал, что Дом отключился еще до его прощания, и кончил, пачкая спермой пальцы и гриф гитары. По шее и щекам стекал пот, Мэтт тихонько вздрагивал от столь мощного оргазма. Пытаясь выровнять дыхание в тишине своей квартиры, Мэттью разглядывал белые капли, украсившие его гитару. Не в силах понять причин, побудивших его сделать это, Мэтт кончиком языка провел по грифу, представляя, что ко вкусу его спермы был примешан вкус спермы Доминика — и от этого стало только слаще. *** Позже вечером Мэттью кругами ходил за сценой перед своим выходом. Стряхивая напряжение в пальцах, он закрыл глаза и вздохнул. Вынуждая себя думать буквально ни о чем, Мэттью успокаивался, делая глубокий вдох и считая до десяти, после неспешно выдыхая. Работник сцены хлопнул его по плечу, жестом указывая на пустующую площадку — настало время выходить. Кивнув, Мэтт взял в руки Бьянку, нежно проводя ладонью по корпусу, после чего вышел на сцену и сел на стул, опустив глаза в пол. Он приветственно махнул рукой толпе, которая вежливо аплодировала ему, затем уложил Бьянку на колени и начал играть композицию, которая обычно была первой в его сэт-листе. Разум отключился, и Мэтт закрыл глаза, чувствуя, как музыка поглощает его целиком, пока его пальцы, подчиняясь мышечной памяти, перебирали гитарные струны. Каждый раз это было своего рода синестезией: с каждой нотой, воспроизводимой Мэттью, перед его глазами вспыхивали различные цвета и оттенки. Это было неземное, сверхъестественное, сравни божественному ощущение, переплетающееся со множеством других эмоций, которые переносили Мэтта в потаенное место, куда могла его перенести только музыка. Однажды он пытался описать свои ощущения Эвану — и был встречен пустым взглядом, полным непонимания и отсутствием какого-либо внимания. Было трудно передать словами ту боль, что испытал Мэттью, когда Эван даже не попробовал понять его, понять чувство истинного блаженства, раскаленного до бела наслаждения, которое дарила ему музыка. Создавалось такое впечатление, что Эван намеренно дистанцировал себя от всех тех вещей, что делали Мэттью тем, кто он есть. Сейчас Мэтт понял, что именно за это он никогда не сможет простить своего бывшего. Склонив голову и открыв глаза, Мэттью с нежностью посмотрел на Бьянку — единственную женщину, которую он по-настоящему любил. Под ослепляющим светом прожекторов Мэтт мог видеть белесые следы на грифе, отчего на губах заиграла пошловатая улыбка. Едва заметные, они немедленно напомнили ему о Доминике, и пока он сидел на сцене, в полном одиночестве, Мэттью вдруг почувствовал нереальную близость с Домом, и меланхолические ноты в ту же секунду сменились соблазнительной, полной определенных желаний мелодией.