The Long Surrender

Where are you? Feeling high. Not wrong or right. Ecstasy — JJ

В последний день испанских каникул Доминика в Мадриде стояла невыносимая жара. Зной, казалось, пропитал собой воздух, и Дом буквально вынудил себя признать, что покинуть отель было умной идеей, идеей, которую он, несомненно, хотел бы привести в исполнение. Мадрид утопал в желтом: солнечные лучи окрашивали улицы города, поджигая здания, расплавляя асфальт, заставляя бедных, снующих по улицам людишек, умирать от жары. С места, где он стоял, Доминик мог прекрасно видеть прохожих, обмахивающихся полотенцами, вытирающих шеи ладонями и влажными салфетками, пока пот струйками тек по их лбам и груди. Он взял в руки телефон, чувствуя вибрацию и улыбаясь от осознания того, что это был Мэттью. Он не встречался с Мэттью с того дня в книжном, и столь долгое время и далекое расстояние вынуждали каждую клеточку в его теле стремиться к воссозданию их мистической связи. Не то чтобы Джулия запрещала ему видеться с парнем, просто Дом, отчасти, стеснялся спросить сам, а Мэттью был слишком занят своими учениками и выступлениями. В эти дни, когда они были не вместе, звонки и сообщения происходили на регулярной основе, только укрепляя их дружбу, вне зависимости от Йена, карьеры Мэттью и скорого брака Доминика — хотя Дом, хоть убей, не понимал, как его отношения с Джулией смогут повлиять на его дружбу с Мэттом. Однако он отдавал себе отчет в том, что его тело жаждало чего-то большего от музыканта, чего-то, что его разум полностью отрицал — чего-то, за что разгоралась борьба в его сердце. Доминик был словно разделен на три части — разумом, сердцем и физическим желанием, — и он и понятия не имел, как ему вновь стать цельным. Обдумывая реальность своего положения, Дом понимал, что в эмоциональном плане единства ему уже не добиться. Увидимся вечером? Дом не мог не просиять от прочитанного, предвкушая встречу. Так как это был его последний день в Мадриде, Мэттью решил провести свой последний концерт в Diablo Flor — он там играл каждую неделю с тех пор, как приехал. Посмотреть на выступление Мэтта в последний раз было идеей Джулии, и в то время, как Доминик стыдился того, что не нашел в себе мужества предложить это первым, ему было бесконечно комфортнее осознавать, что ему не придется выбирать меж двух, самых желаемых им вещей, и отделять их друг от друга. То, что происходило в его душе, одновременно пугало, озадачивало и волновало Доминика. Словно он открывал новую часть себя, ту, которую он сдерживался исследовать до знакомства с Мэттом, и, как Дом и предполагал, размышления музыканта о жизни поднимали все новые темы для разговоров и позволяли Доминику посмотреть на мир под другим углом. Так же было и с Джулией, хотя сейчас это ощущение усилилось, и Доминик убедил себя в том, что он был на пороге обретения лучшего друга — такого, о котором он мечтал в детстве. Нет, Дом никогда не был одиноким ребенком, он легко сходился с людьми и был достаточно популярным для того, чтобы иметь друзей. Но он никогда не был связан с этими людьми на глубинном, более интеллектуальном и более философском уровне, в то время как Мэттью проникал в его душу, пытаясь полноценно узнать его, без всяких предрассудков и осуждений — просто знать о Доминике все и любить его за это. Пальцы ловко печатали ответ, пока Дом пялился на экран, а точнее на то место, где было написано имя Мэттью. Обязательно! Не могу дождаться :) За спиной он слышал, как Джулия вышла из душа — от ее густых волос ее шея постоянно была влажной от пота, что вынуждало девушку ополаскиваться несколько раз в день. Дом обнаружил, что, по большей части, он пишет или звонит Мэтту, когда Джулия находится далеко или чем-то занята. Он часто пытался найти объяснение такому своему поведению, но не мог и боялся, что он навсегда сохранит свою близкую дружбу с Мэттью в тайне. — Ебать-колотить, как же здесь жарко, — пробормотала Джулия, входя в спальню в одном лишь полотенце. Дом рассмеялся, проводя рукой по шее. — Кондиционер включен на полную. Насколько холодным был твой душ? — Ледяным, — хихикнула девушка. — Надо было просто лечь в ванну со льдом, правда. — Сэкономили бы отелю деньги на воду, — заметил Дом с сарказмом. — Пфф, у них и так полно денег. Она стянула с себя полотенце, представая перед Домиником обнаженной, после чего пропустила пальцы сквозь спутанные волосы и наклонилась к чемодану, чтобы достать нижнее белье. Доминик восхищался ей — испанское солнце нанесло на ее бледную кожу отличный загар. Она была похожа на итальянку, и смотреть на нее было чрезвычайно приятно. Джулия выглядела потрясающе, находясь на пике своей красоты, но в то же время Доминик чувствовал, что чего-то не хватало. Он вздрогнул от этой мысли и пошел к кровати, поглаживая живот. — Так во сколько мы пойдем? — небрежно спросил Дом, надеясь, что Джулия все еще хотела увидеть выступление Мэтта. — Наверное в семь? Мэттью сказал, что сегодня играет рано, поэтому можно будет пойти выпить куда-нибудь после концерта — очень мило, кстати, что он нас пригласил, — Джулия надела черный бюстгальтер, и Дом изумился способности женщин застегнуть крючки, при этом их даже не видя. — Хорошо, — Доминик надел рубашку, и пока он это делал, он вспомнил кое-что, о чем его невеста упомянула днями ранее. — Джулс? — едва слышно спросил он. — Да? — ее лицо было скрыто футболкой, которую девушка старательно натягивала на голову. Дом нервно закусил губу, не зная, как начать разговор. — Что ты имела в виду, когда пару дней назад сказала про «я хочу, чтобы ты растворился во мне»… и прочее? — выпалил он. Джулия перестала одеваться, успев надев футболку лишь до груди, и уставилась на жениха с открытым ртом. Ее губы закрылись, потом вновь открылись, и через секунду снова сомкнулись, словно девушка не знала, как ответить на вопрос. — Да, знаешь, это не так уж и важно. — Нет, я думаю, что это очень важно, — тихо ответил Дом. Футболка скользнула на загорелое тело, являясь теперь единственным предметом одежды на Джулии. Она глянула в сторону, вздохнула. Язык ее тела буквально вопил о том, что девушка чувствовала себя некомфортно, оказавшись под столь сильным напором со стороны Дома. — Это как… — неспешно начала Джулия, — наверное, об этом нельзя сказать никак иначе, кроме как просто… сказать. В общем, такое чувство, что с тобой что-то… не так. У меня не было оргазма с прошлой недели. Что само по себе не такая уж и проблема, — поспешила добавить девушка, заметив округлившиеся глаза Доминика. — Просто с тобой у меня никогда не было проблем с тем, чтобы кончить. А потом… я не знаю, наверное, дело во мне. Я думала о нашем отпуске, о том, как мы будем бесконечно заниматься сексом, но в итоге мы постоянно приходим уставшие, и потом я отравилась… Наверное, это все из-за меня, так что не бери в голову. Просто я в тот день была расстроена, и ты постоянно строчил эти смс-ки, даже за ужином, а ты прекрасно знаешь, как я к этому отношусь. В общем, ничего страшного, правда. Доминик молча проглатывал ее слова вместе с чувством вины за то, что он оказался не способен удовлетворить свою девушку. И в тот момент он почувствовал, как все «мужское» в нем содрогнулось, его неспособность довести Джулию до оргазма повлияла на него сильнее, чем могла бы. — Прости, — искренне извинился Дом. — Я даже не знаю, что сказать. — Все в порядке, не переживай, — улыбнулась Джулия в ответ. — Нет, просто мне кажется, что если я кончаю, а ты нет, то я что-то у тебя отнимаю. Я не хочу, чтобы так продолжалось. То есть… — он затих, думая, как закончить начатое. — У меня рука есть, знаешь, — договорил он с улыбкой. Джулия расхохоталась, поражаясь, что Дом вообще затронул эту тему, но потом смерила его таким же похотливым взглядом: — Я предпочитаю твой язык, если уж быть честной. — Дерзкая девчонка, — смеясь, Доминик обнял Джулию. — Мне и правда жаль, — прошептал он в копну влажных волос. — Перестань, — девушка обвила его шею руками. Дом уткнулся лицом в ее плечо, и Джулия вздохнула. — Это совсем неважно. — Просто мне следовало быть более внимательным к тебе, спросить раньше… — Доминик был не совсем уверен, что он хотел этим сказать, но был уверен, что Джулия его поняла. — Ты был немного… отстранен в последнее время, но все хорошо. Даю слово. Доминик хмыкнул, крепче обнимая невесту. Он чувствовал себя до невозможного виноватым. Отвлекающий фактор под именем Мэттью отвлекал его настолько, что Джулия лишилась радости полноценного оргазма, и в то время как это не было его основной обязанностью в роли любовника, это было тем, чем Доминик мог полноправно гордиться. Джулия никогда не жаловалась, и он был более или менее уверен в том, что она не притворялась, всегда чувствуя, как мышцы сокращались вокруг его горячего члена с такой скоростью и силой, что их было бы невозможно подделать. Его эмоциональная отстраненность вынуждала Джулию чувствовать себя нежеланной — хоть она и не говорила об этом прямо, Доминик догадывался, что именно так девушка и думала. Проводя носом по распущенным волосам Джулии и вдыхая ее естественный запах, смешанный с запахом шампуня, Доминик надеялся, что те частицы себя, что дарила ему Джулия уже два года, заставят его одуматься и найти дорогу к ней. *** Сидя в темноте клуба, пестрящего яркими огнями в ритм незнакомой песне, Доминик чувствовал жар окружавших его тел, отчего по шее катились бисерины пота, и продолжал лениво пялиться в свой бокал, алкоголь из которого исчезал с удвоенной скоростью. Сегодняшнее выступление Мэттью было искрометным, чарующим и сочетанием еще мириады прилагательных, которых все равно не хватало, чтобы описать его игру. Мэттью сыграл новую песню с такой самоотдачей и страстью, которых Доминик прежде не слышал. Вокруг него создалась особая атмосфера, и Мэтт оглядывал зрителей таким взглядом, который, Дом был уверен, можно было вновь увидеть только в более интимной обстановке. Что-то в Мэттью изменилось, новые аккорды делали мелодию более соблазнительной и пленяющей, туманя разум каждого, кто находился в ресторане, до тех пор, пока не началась следующая композиция. Играя, Мэттью научился улавливать саму суть состояния аффекта, контролируя слушателей своим невероятным мастерством. Сидя на диванчике, Доминик разглядывал Мэттью, стройная фигура которого перекинулась через барную стойку, зажав меж элегантных длинных пальцев бокал водки с тоником; в его растрепанных волосах безумно переливались огни прожекторов: оттенки красного, голубого, зеленого и желтого сменяли друг друга, превращая Мэтта в существо из параллельного мира. Дом видел, как парень, наклонившись ближе, прокричал бармену заказ Джулии — для этого ему пришлось встать на носочки, — и Мэтт улыбнулся, после чего сказал что-то, отчего бармен громко рассмеялся. Доминик почувствовал укол зависти, желая услышать шутку, но вновь сосредоточил свое внимание на Мэттью, который вновь встал на ноги — узкачи в самом идеальном смысле обтягивали его задницу. Становилось невозможным отрицать тот факт, что парень был невероятным, словно выточенным из самого идеального куска мрамора, с правильно подчеркнутыми острыми углами и изгибами. Его маленькие недостатки делали его еще более реальным, и, несмотря на то, что их число было куда меньше, чем достоинств, которые можно было рассматривать как произведение искусства, они служили напоминанием о том, что Мэтт все еще был живым. Дневная жара прекрасно отразилась на Мэттью: кожа на шее блестела от пота, искрящееся свечение огней рисовало причудливые узоры на его подбородке, влажные волосы чуть завились на концах, отчего прическа Мэттью выглядела так, словно он только что встал с кровати и забыл посмотреться в зеркало, но она ему отчего-то шла. По правде говоря, Мэтт был похож на мартовского кота, увидевшего течную кошку: расстегнутая до груди рубашка, оголяющая разгоряченную шею — немудрено, что взгляд каждой женщины в клубе был прикован к музыканту. Он почувствовал, как выпившая Джулия плюхнулась на диван рядом с ним, закрывая глаза и принимаясь качать головой в такт громким басам, раздающимся из колонок. Дом глянул на свой бокал пива и вздохнул, понимая, что вскоре ему нужно будет пойти за новой порцией. В своих затуманенных алкоголем и музыкой мыслях Доминик решил, что лучше будет сфокусироваться на напитке, нежели пытаться сфокусироваться на одном из людей в его компании. И Мэттью, и Джулия заслуживали его внимания, и ни один из них не стоил того, чтобы его игнорировали. Дом тяжело вздохнул и глотнул еще пива. — И один «Удар Клыка» для вас, миледи, — произнес Мэттью, усаживаясь на диван. Он передал Джулии ее коктейль и рассмеялся, глядя, с каким энтузиазмом девушка начала пить. — Кому-то определенно нравится текила. Доминик поднял взгляд на Мэтта, они смотрели друг на друга пару секунд, прежде чем он заговорил: — Она может довольно долго пить и не пьянеть, — сказал он, повернувшись к невесте, — но когда дело доходит до текилы — можешь с ней попрощаться. — Мне кажется, текила крепче остального алкоголя, — громко и не совсем разборчиво ответила Джулия, но ей было плевать. — Не знаю, как, но она как будто проникает в мою кррровь, — она прорычала последнее слово, показывая зубы и держа стакан так, словно она вампир. С ее губ слетело шиканье, и Мэтт взвизгнул, после чего хихикнул и прикрыл ладонью рот. — Кто-то у нас уже навеселе, я смотрю, — улыбнулся Доминик на звук — он был прекрасен, и Дом уже его слышал, поэтому так скучал. Весь вечер его тело непроизвольно тянулось к Мэттью, желая быть ближе, быть рядом, касаться. Через силу заставляя себя не делать этого, Доминик прижался к колену Джулии собственным, надеясь, что контакт утихомирит бурю в его душе. — Не смейся над моим смехом, — ответил Мэттью несерьезным голосом. — Я и не смеюсь. Я просто заметил, что это происходит, только когда ты пьян или испытываешь волнение или восторг, — Доминик видел, как Мэтт изумленно выгнул бровь, и его сердцебиение участилось. — Это довольно-таки серьезное наблюдение. Значит, ты наблюдал, — спокойно сказал Мэтт. Дом нервно поерзал на своем месте, пытаясь ничем не выдать свое волнение. — Такой смех трудно не услышать, знаешь ли, — ответил он, подражая голосу Мэттью. — Ох-хо-хо, — усмехнулась Джулия, — мальчики, утихомирьте свой тестостерон. Доминик и Мэттью одновременно рассмеялись — они часто подкалывали друг друга таким образом, когда переписывались. Это было странное ощущение — знать какую-то шутку, о которой не знала Джулия, но в то же время Дому было приятно знать, что рядом есть друг, с которым она не была знакома столь близко. Дом дразнил Мэтта по поводу всего на свете: начиная от выбора одежды и прически и заканчивая манерой смеяться и любимыми фильмами и музыкой — то же делал и Мэттью. Это казалось естественным в поведении двух молодых людей, им так было проще общаться. Как-то раз, перечитывая смс-ки, Доминик понял, что если бы сообщения прислали девушке, то их можно было бы с уверенностью рассматривать, как флирт. С Мэттью же это была еще одна ниточка в их крепкой дружеской связи. Единственный человек, с которым Дом ощущал такую же близость, был его друг по университету, Эдриан. Они жили в одной комнате, что привело к такой дружбе, которой не было у Доминика в старших классах или колледже. Они делились друг с другом практически всем и бесконечно подкалывали друг друга. Их шуточные препирания, полные искрометного сарказма, развлекали Дома и помогали ему справиться со стрессом, убеждая парня в то, что он нашел лучшего в жизни друга. И только после того, как Доминик застукал Эдриана в постели со своей девушкой, он понял, что в его подколах было гораздо больше оскорблений, чем Дом хотел признать. Его доверие к Эдриану улетучилось в тот же миг, а их дружба дошла до точки невозврата. Когда Мэттью начал шутливо его поддразнивать, Доминик испытал шок и страх, боясь повторений его губительной дружбы с Эдрианом. Но в Мэттью было что-то еще, его сердце было слишком большим, чтобы оскорбить кого-то всерьез. Дом был убежден, что Мэтт видел в мире только хорошее, не понаслышке познав боль и страдания, но вместо этого решив видеть сердце человека и открыто любить его, не думая о том, злым оно было или добрым. За тот короткий период, что Доминик знал Мэттью, он понял, что парень был одним из самых понимающих и принимающих тебя людей, и он был уверен, что, несмотря на все шутки, Мэтт никогда не сможет нагрубить по-настоящему. И Дом, несмотря на свое саркастичное замечание, никогда бы всерьез не назвал смех Мэтта раздражающим. Они продолжали пристально смотреть друг на друга, и Доминику казалось, что он тонет в голубых озерах, как оно часто и происходило. Глаза Мэттью были самой выразительной частью его тела, исключением были лишь его руки, нежно держащие Бьянку в своих объятиях. Каждая эмоция и каждая мысль находила отражение в его глазах, это были двери в душу Мэттью, которые никогда не закрывались. Самым любимым выражением Доминика стало выражение абсолютного счастья, которое он видел сейчас на лице Мэтта, освещаемого разноцветными огнями. Никакая одежда не шла ему больше, чем это выражение, и Доминику стало интересно, каково это — видеть полностью обнаженного и абсолютно счастливого Мэттью где-нибудь в уединенном месте, например, в душевой кабинке. Представив картинку, Дом возбудился до предела. — Я нигде не слышала того, что играет этот ди-джей! — надулась Джулия. — Дом, выпусти меня, я хочу заказать песню. Он плавно поднялся с дивана, выпуская Джулию на танцпол, и проследил за девушкой — удивительно, как ей удается стоять на ногах, при том, сколько она выпила. Дом следил за ней, пока девушка не растворилась в море людей, решительно шагая к диджейскому пульту, и уселся на свое место, видя, что Мэттью тоже смотрел вслед его удаляющейся невесте. Теперь, когда они с Мэттом остались наедине, Доминик не знал, что сказать. Казалось, им всегда было о чем поговорить — телефонные разговоры служили неиссякаемым источником для разнообразных тем, — но то, что хотел знать Доминик, было неуместно обсуждать в столь людном месте. Поэтому, устроившись на диване в уютном молчании, молодые люди разглядывали танцпол, парочки и, время от времени, друг друга. Доминик устремил взгляд на молодых людей — парня и девушку, — сидящих неподалеку от их столика и пытающихся перекричать музыку, чтобы поговорить друг с другом. Судя по языку тела и жестов, им было комфортно находиться вдвоем, но они не знали друг друга достаточно хорошо — Дом осмелился предположить, что у пары было первое свидание, и он мельком подумал о том, выглядел ли он так же, когда они с Мэттью впервые гуляли без Джулии. Он сомневался, ведь до этого он уже дважды встречал парня, но Доминик хотел бы вырваться из своего тела, чтобы посмотреть, как они общались тогда, и сравнить свое поведение с тем, что происходило сейчас. Он вслепую дотянулся до бокала, не отрывая глаз от созерцания влюбленной парочки, когда сделал глоток. Глаза Доминика моментально округлились, ведь в бокале с водкой и тоником, который заказывал Мэтт, не ощущалось знакомого вкуса пива. Сквозь оглушающую музыку он расслышал, как Мэттью прокричал «это мое, вообще-то», но парень не сделал ничего, чтобы его остановить. Вместо этого, Мэтт уставился на него и продолжал смотреть, радость и веселость в его взгляде сменились голодом, и этот взгляд был опасно соблазняющим и прекрасным. Доминик тут же поставил бокал на стол, его щеки вспыхнули румянцем. — Прости, как-то не заметил, — Дом отвел взгляд в сторону, теперь рассматривая собственные руки, лежащие на коленях. — Все в порядке, — ответил Мэтт. Доминик поднял на него глаза, задержавшись на лице музыканта. Дом был уверен, что почувствовал, как внутри что-то перевернулось, пока Мэттью, не отрывая от него взгляда, пытался высвободить это ощущение. Это волновало, это тревожило до уровня сирен с красными мигалками, но при этом Доминик не чувствовал насильственного вмешательства в личное пространство. Он приветствовал этот взгляд, надеялся задержать его подольше, изучить и никогда с ним не расставаться. Взяв свой бокал, Мэттью с тем же выражением на лице принялся пить коктейль, касаясь стекла губами именно в том месте, где секундами ранее его касались губы Доминика. Дом поперхнулся, широко раскрытыми глазами наблюдая за тем, как Мэтт осушает бокал, после чего вновь ставит его на стол. Кончик юркого розового языка облизнул его губы, чтобы ощутить последние капли напитка, или прочувствовать остаточное ощущение губ Доминика, оставивших свой отпечаток на стекле. Проделав все это не отрывая глаз от Дома, Мэттью заставил его поверить в то, что именно последний вариант был правдой, именно поэтому Мэтт подольше задержался языком на нижней губе, словно в воображаемом поцелуе. И Доминик, хоть убей, не мог чувствовать обиду, оскорбление или непонимание. Вместо этого он желал взять бокал еще раз и повторить действие, повторить этот поцелуй, который его одурманенное алкоголем тело хотело чувствовать снова и снова.