The Long Surrender

I want to be someone else or I'll explode Radiohead — Talk Show Host

Голову разрывало от ноющей боли, и Доминик неохотно открыл глаза, сталкиваясь с тускло освещенной комнатой. Фыркнув в подушку, он мысленно возжелал, чтобы мягкий шелк одеяла и простыни вновь убаюкал его. Воспоминания о прошедшем дне и ночи вспыхнули перед глазами, и Доминик замер, словно парализованный чувством стыда. Его жизнь была полна ошибок, детских и эгоистичных, но ни одна из них не могла даже близко соперничать с теми чудовищными действиями, что он совершил сутки назад. Эта одна большая ошибка служила доказательством того, что все прошлые жизненные уроки, усвоенные Домиником, оказались бесполезными. Он разбил человеку сердце, осознавая, что эти мелкие кусочки и так были жалкими фрагментами того, что когда-то было целым. Дом знал, что делает, и он хотел, чтобы сердце Мэттью вновь обрело цельность благодаря действию, должному означать надежду. Но слова, слетавшие с его губ в тщетной попытке скрыть страстное желание и недоумение, казалось, не желали соответствовать действиям. Да, его слова стали пресловутым воробьем, которого было уже не поймать, но Дом был вполне способен остановить себя до того, как поцеловал Мэтта; до того, как изменил Джулии. Измена была, наверное, одним из самых худших оскорблений в среде человеческих отношений, и юная версия Доминика когда-то поклялась, что он никогда не станет изменять своей второй половине так, как это делал его отец. На задворках сознания продолжала биться пьяная мысль о том, что сейчас он был ничем не лучше этого ублюдка, и Доминик свернулся калачиком на постели, утыкаясь лицом в подушку от неприятных воспоминаний. С тяжелым вздохом собрав все силы в кулак, он все-таки решил выбраться из уютного кокона одеял и простыней. Сев на край кровати, Дом оперся локтями на колени и обхватил голову ладонями. Было не сложно вызвать в себе желание двигаться, но того же нельзя было сказать о желании встретиться лицом к лицу с Джулией. Да он и в зеркале-то себя видеть не хотел. Дом не видел своего отражения уже 24 часа и не был уверен в том, что будет в состоянии увидеть его снова. Джулия не сделала ничего, для того, чтобы заслужить вот такого к себе отношения. Жестокость Доминика была необоснованной, и девушка просто стала жертвой его ненасытности. Он любил ее, все два года он любил ее так сильно, как только мог, и сейчас яростно пытался отыскать в самом себе ту крохотную частицу, которая заставила его поцеловать другого человека за ее спиной. Но это был не просто поцелуй. Накрывая губы Мэтта своими, Доминик преследовал одну единственную цель — возбудить парня, доставить ему удовольствие. Он хотел знать, как меняется взгляд этих голубых глаз, подернутых поволокой желания; он хотел знать, каково это — держать в своих объятиях это дрожащее тело в самом порнографическом смысле из всех возможных; он хотел знать, как будет звучать этот голос, умоляющий о сексе в череде рваных вздохов. И желание узнать эти вещи, выжечь их клеймом в своем мозгу и отпечатать в своей памяти вынудило Доминика задать себе самому один вопрос: когда он перестал хотеть делать это с Джулией? Откинув одеяло со своего перегревшегося тела, Дом свесил ноги, касаясь холодных половиц. Стеклянных осколков уже не было — видимо, их убрала Джулия, чтобы он не поранился, когда встанет. Этот акт бескорыстной доброты встал комком в горле. Он этого не заслуживал — и уж точно не заслуживал ее. Дом поднялся с кровати и направился к двери, по пути поправляя чуть не свалившиеся с бедер боксеры. Внутри бушевал ураган эмоций, главной из которых стало отчаяние — это было видно по лицу Доминика, который мысленно готовил себя к потенциальной битве, поджидающей его за этой дверью. С тяжелым сердцем, он открыл ее, окидывая комнату опасливым взглядом. Джулия стояла у раковины, взбивая масло в большой миске. Даже в мешковатых домашних штанах и белой майке она выглядела потрясающе. В последние недели Дом начал за собой замечать, что сравнивает ее с Мэттью: глаза, губы, волосы, смех. Было болезненно понимать, что теперь он мог оценивать ее красоту только как нечто, не связанное с сексуальным влечением. Если бы он был другим мужчиной, возможно, более сильным, то стал бы отрицать свою одержимость Мэттом и признал бы его влияние пагубным. Однако Доминик признавал эту одержимость провозглашением своих тайных желаний, воплощением воображаемого любовника. Мэттью стал тем, кому хотелось исступленно поклоняться, в то время как Джулия осталась иконой устарелой религии. Он направился к своей невесте, по пути качая головой в попытке избавиться от тяжелых мыслей. В эту самую минуту все его внимание должно быть сконцентрировано на Джулии, исключительно на Джулии. Дом шагал едва слышно — он знал, что она почувствует его, как и всегда, и ее кожа покроется мелкими мурашками от ощущения пристального взгляда. Эта физическая связь между ними могла показаться неестественной, нечеловеческой даже. И вот, встав за спиной Джулии, Дом мог воочию наблюдать за тем, как ее плечи застыли в напряжении, прежде чем он обнял ее за талию. Уткнувшись лицом в изгиб ее шеи, Дом провел носом по пульсирующей вене, шумно втягивая воздух: от нее пахло мукой и маслом. Аромат был опьяняющим. — Доброе утро, — осторожно прошептал Доминик, подыскивая милые слова в трусливой попытке извиниться, в трусливой попытке притвориться, что вчера ничего не произошло. — Привет, — отрывисто ответила Джулия, — тебе уже лучше? Дом поморщился, надеясь, что девушка не почувствует его реакции. — Да, спасибо. На мгновение Джулия замолчала, и Дом с надеждой подумал о том, что она успокоилась в его объятиях и… — Так ты расскажешь мне, что случилось? …по спине тут же пробежал колючий холодок, сердце провалилось куда-то в живот, и Дом закрыл глаза, стараясь устоять на месте. — Все хорошо, детка. Этот ответ даже ему казался неубедительным. Джулия высвободилась из его объятий и отошла к другой столешнице, продолжая взбивать масло и ни на секунду не отрывая взгляда от лопатки с миской. — Я никогда не считала тебя лжецом. Дом мог слышать свое частое сердцебиение, кровь прихлынула к щекам, окрашивая их розовым. — Что? — спросил он, стараясь не выдать дрожи в голосе. Джулия фыркнула, сдувая челку со лба, и поставила миску на стол, после вытерев руки о белый фартук. В зеленых глазах полыхал огонь. — Вчера ночью ты пришел очень злым, Доминик, — строгим голосом начала девушка. — И мне плевать, что ты напился — с кем не бывает. Но таким злым ты бываешь только в том случае, если перед тем, как пить, ты чем-то очень сильно расстроен. Я совершенно спокойно спросила: нужна ли тебе помощь? Хочешь поговорить? И ты очень грубо меня заткнул. Поэтому, не стой столбом и не притворяйся, что все хорошо. Не смей лгать мне и вести себя так, будто такое поведение для тебя в порядке вещей, потому что я прекрасно тебя знаю. И знаешь, что бесит меня больше всего? Что ты не можешь быть со мной честным даже тогда, когда я искренне переживаю за тебя. Нехилая такая пощечина, Доминик. Ее слова, произнесенные на одном дыхании, сочились ядом, не оставляя пространства для спора. Дом знал, что Джулия не станет плакать, не станет умолять его поговорить с ней, объяснить, в чем дело. Она была не из тех истеричных дам, которые лучше покричат, чем все выяснят. Вместо этого, Джулия пропускала всяческое проявление эмоций, на месте пытаясь установить то отношение, которое она к себе заслуживала. Но если бы она только знала, думал Дом, что она заслуживает еще и куда лучшего мужчину, которым ему никогда не стать. Очевидно расстроенная, Джулия вытерла пот со лба и скрестила руки на груди. Огонь в глазах чуть потускнел. — Слушай, я же не идиотка. Ты вернулся таким рассерженным от Мэттью, значит, между вами что-то произошло. Я не собираюсь притворяться, что все в порядке, и мне не нужно, чтобы ты лгал мне, дабы не задеть мои чувства. Если мы проводим сегодняшний день вместе, то я не хочу видеть, как ты стараешься выглядеть счастливым, мыслями пребывая где-то далеко. Расскажешь мне все, как только будешь готов, только больше не говори мне, что все хорошо. В ее голосе были слышны искренняя обеспокоенность и раздражение — ведь Доминик ей, очевидно, солгал. Он глубоко вздохнул, закрыв глаза. Он больше никогда не сможет быть с ней честным. Он пересек черту и был вынужден находиться сейчас здесь, понимать, что теряет ее с каждой секундой, и стараться пережить потерю. Но на данный момент Доминик мог ограничиться лишь недомолвками и чем-то вроде правды, и этот груз, отягощенный чувством вины, он будет нести на своих плечах до конца жизни. — Я не в порядке, — едва слышно произнес Дом, стыдясь и не поднимая глаз — он боялся выдать себя даже таким невинным жестом. Джулия по природе своей не любила ходить вокруг да около, предпочитая сразу же докопаться до сути проблемы и попытаться исправить то, что еще можно. Доминик любил эту ее черту, но сейчас хотел, чтобы она притворилась вместе с ним. Тогда бы он смог представить, что все на самом деле нормально, и, в конце концов, все бы решилось само собой. Эта мысль лишь доказывала его уверенность в том, что Джулия была гораздо лучшим человеком, чем он когда-нибудь станет. — Я знаю, — внезапно ее голос прозвучал совсем близко, и Дом открыл глаза — Джулия стояла прямо перед ним, нежно вглядываясь в любимые черты. — Все обойдется, — прошептала девушка, вкладывая в слова всю любовь и заботу, что испытывала по отношению к Доминику. Она словно проникла под колючий панцирь и, дотянувшись до самого его сердца, мягко сжала его в своей ладони — так обычно маленькие дети цепляются за подол маминого платья. — Я не знаю, что делать, — прошептал Дом в ответ единственные по-настоящему правдивые слова за весь день. Джулия обняла его, укладывая его голову к себе на грудь, и Доминик слушал ее ровное сердцебиение в идеальном безмолвии квартиры. Обвив руками ее талию, Дом крепче прижался к невесте, желая стать с ней одним целым, чтобы больше никогда не вглядываться в свою мерзкую душонку. — Что бы ни произошло, — медленно начала Джулс, — вы с этим разберетесь. Мэттью отличный парень, как и ты. Уверена, вам просто нужно поговорить. Дому хотелось кричать. Кричать о том, что он не «отличный парень», показать ей, кем он был на самом деле. Дом хотел как можно дольше оттянуть разговор с Джулией, отсрочить весь тот ужас, что был припасен для него в будущем, но этого нельзя было избежать. И Джулия была права — он проведет весь сегодняшний день, а затем и все последующие, думая о том, какую же чудовищную ошибку он совершил. — У меня в голове была каша, и я наговорил ему столько плохих вещей. Он, наверное, больше никогда не захочет меня видеть. Доминик надеялся, что она согласится. Закрыв глаза и выдохнув через рот, он до последнего надеялся, что она поверит ему без того, чтобы расспрашивать. — Что ты ему сказал? Он сжимал и разжимал пальцы в кулак, раздумывая над ответом. В каком-то параллельном мире он, наверное, оказался способен рассказать ей правду. Я поцеловал его. Я сказал, что я не гей. Я разбил ему сердце. Все эти ответы были бы разумными и были бы приняты с кивком головы и словами о том, что он со всем справится, и все будет нормально. Но если сейчас, в этой вселенной Доминик скажет эти слова, то Джулия не будет кивать головой. Если сейчас он скажет эти слова, Дом был уверен, что больше никогда ее не увидит. — Не хочу говорить, — прошептал он в ответ. — Это очень неприятно. — Значит, ты ранил его? — в голосе Джулии послышалась сталь. — Ты ранил его, прекрасно зная, что ему и так несладко живется? — она отстранилась и одарила его прохладным взглядом. — Мэтт сказал что-то, что вызвало у тебя такую реакцию? Густо краснея под ее циничным взглядом, Доминик ответил: — Нет, это я начал. По крайней мере, это было честно. — Мне не нужно знать всех деталей, — начала Джулия, активно жестикулируя, — но, если я правильно поняла, ты просто начал его оскорблять и говорить какие-то ужасные вещи? Что-то я не догоняю. — Да, все слишком запутанно, прости. Я просто не хочу пока об этом говорить, — проскулил Доминик. — Но, приблизительно… да, именно так все и было. Очень приблизительно. Горло саднило от невысказанной правды, готовой слететь с языка на оглушительной громкости. Джулия продолжала смотреть на него, пытаясь отыскать что-то, что уверило бы ее в том, что услышанное не было правдой. — Зачем ты это сделал? Должно быть, Мэтт тебя спровоцировал? — воскликнула девушка. Что он мог на это ответить? Оправдание про испанский язык и так было притянуто за уши, так как он мог сказать об этом Джулии? Хоть для него это и было правдой. — Да не знаю я! — Дом в отчаянии вскинул руки. — Не думал головой, наверное, — это было одновременно и правдой, и ложью. Он прекрасно знал, что собирается сделать, держа лицо Мэттью в своих ладонях, но так и не смог остановить поток желчных слов, что сказал после. — Немедленно иди к нему и извинись! — крикнула Джулия, указывая пальцем на дверь. На ее лице застыла маска ледяной непреклонности, и в этот момент Доминик реально боялся своей невесты, которая никогда еще не выглядела более прекрасной. Зеленые глаза гневно прожигали дырку в его черепе, щеки раскраснелись из-за злости — Джулия была похожа на древнюю богиню войны. Если бы Доминик только мог найти в себе желание поклоняться ей. — Джууулс, — протянул он, скрещивая руки на груди, — да он точно сейчас и смотреть на меня не хочет. Все… куда сложнее, чем я тебе рассказал. А ведь сегодня наш с тобой день, разве ты забыла? — Нет, — резко заявила девушка, качнув головой. — Я не буду проводить свой день вот с такой депрессивной и грубящей версией тебя. Ты пойдешь к Мэтту и исправишь то, что натворил. Что бы ты ни натворил. И мне плевать, хочет он тебя видеть, или нет, потому что прямо сейчас даже я не хочу. Как ты вообще мог так с ним поступить? Где-то глубоко внутри маленький Доминик сжался в комок от страха. Если Джулия так реагировала без того, чтобы знать всю правду, то какова будет ее реакция, если он решит во всем признаться? Поэтому на первый план вышла та сторона Доминика, что привыкла быть ребенком и защищаться от злых взрослых, отвергая все разумные доводы своего мозга. — Мне не нужна мать, Джулия. — Я тебе, черт возьми, не мать, ты что-то перепутал, — она гневно нахмурила брови. — Я хороший человек, который может отличить хорошее от плохого. И если ты обидел Мэттью, то ты должен все исправить. Он позвал тебя делать вместе ремонт, а в итоге ты нагрубил ему и ушел. Никогда не думала, что ты такой жестокий, Доминик. И я не знаю, в кого ты превращаешься, но ты уже точно не тот человек, в которого я когда-то влюбилась. Это заявление застигло Доминика врасплох, и он продолжил тупо пялиться на Джулию широко открытыми глазами. — Ты, что, не хочешь выходить за меня? — Да господи боже, Дом, я сейчас вообще не об этом! Мне же не пять лет. Это не конец. Но в последнее время ты забил на наши отношения, а сейчас постепенно разрушаешь отношения с Мэттью. Такое чувство, что ты хочешь быть один. Черт побери! — Джулия резко развернулась и, схватив миску, убрала ее в холодильник. — Я планировала испечь нам блины на завтрак, но уже передумала. Ты взрослый человек, Доминик, и я не могу заставить тебя делать что-то, чего ты не хочешь. Но сейчас я пойду в душ, и если ты еще будешь здесь, когда я выйду, то я сильно в тебе разочаруюсь. Джулия прошла мимо него, на ходу развязывая фартук. Хлопок двери в спальню оказался настолько громким, что заставил его подпрыгнуть на месте. Она была права — сто раз права — во всем, что говорила, и его гнев был абсолютно не обоснован. Дом знал, что делал — искал козла отпущения. Надеялся задвинуть проблему в дальний угол. Просто образец поступков взрослого, думающего человека. Стоя в тишине кухни, он свесил голову, пытаясь не заплакать. Мысли спутались в какой-то неясный клубок, и ни одна из них не успокаивала Доминика. Мэттью поглощал его самым неописуемым образом, разрывая его изнутри, отдаляя от Джулии, и Дом не был уверен, что хочет, чтобы это прекратилось. Он же пообещал ей, что будет любить ее до конца своих дней, но это было до… До. Это было до Испании, до голубых глаз, до музыки, до старого книжного магазина. До того, как Доминик начал сомневаться в том, кто он есть на самом деле. Не приняв толкового решения, Доминик направился в спальню, чтобы одеться. Шум воды в душе был сигналом того, что Джулия решила оставить его наедине со своими мыслями. Он быстро оделся, натянув черные штаны и белую футболку. Он понятия не имел, ради кого сейчас идет к Мэттью — ради него, ради самого себя или ради Джулии. Схватив с тумбочки ключи и выйдя на улицу, Доминик вдруг осознал, что хочет сейчас быть кем-то другим. Отстраниться от собственной жизни и переместиться в любое другое место, может быть, даже исчезнуть. Он будет не в силах сдерживать себя в присутствии Мэттью, не после того, как ощутил вкус его губ и языка, не после того, как чувствовал под своими ладонями его податливое тело. Дом уже готов был закричать, вспоминая, как стояк Мэтта упирался ему в бедро. Но что пугало его сильнее всего, так это то, что случится с его разорванной в клочья душой в тот миг, когда он увидит Мэттью. Зная это, он никогда больше не сможет спокойно смотреть им в глаза. А Джулия тоже скоро обо всем узнает — пусть ей придется вытягивать это клещами, но она получит ответ. Только когда это случится — решать Доминику. Он бездумно шагал по знакомым улицам, с каждой секундой приближаясь к квартире Мэттью. Перед глазами вспыхнуло разъяренное лицо брюнета, и Доминик чуть было не повернул назад. Продолжая идти, Дом вдруг подумал о том, что было бы, если бы Мэттью не было в его жизни. От одной лишь мысли — серьезной мысли — о том, что он больше никогда не сможет его увидеть, Доминика пронзила острая боль. Мэттью стал чем-то вроде его спасательного круга, он занимал так много места в его жизни, что без него Доминик не смог бы существовать. Ряд абстрактных чувств, которые он испытывал по отношению к Мэттью, начали трансформироваться в одно — и это чувство можно было назвать любовью. Доминик постарался понять, когда же это окрыляющее ощущение перенеслось с его невесты, с его прекрасной Джулии, на мужчину. Это не делало его геем, ведь он никогда даже и не думал о других парнях в таком ключе. Но Мэттью — от него Доминик не мог отвести взгляда, да и не хотел, и он помнил, что когда-то то же самое думал о Джулии. И откуда ему было знать как и кого выбрать? Дом пытался не копать столь глубоко, и, поднимаясь по ступеням, ведущим в квартиру Мэтта, он пытался не думать и о том, что произойдет в ближайшие пять минут. Мэттью либо пустит его, либо прогонит прочь. Они либо поговорят, как взрослые люди, либо начнут препираться, как дети. Доминик поймал себя на мысли о том, что в последнее время его жизнь превратилась в какой-то авантюрный роман, где ему всегда приходилось выбирать, и он поддался условиям этой игры, понимая, что по-другому быть не может. Поднявшись на лестничную площадку, Дом замер перед уже знакомой дверью, которая одновременно и приглашала, и пугала его. Он хотел постучать, но рука словно налилась свинцовой тяжестью, и вместо этого Доминик несколько минут молча прислушивался к каждому шороху, что раздавался по ту сторону. Но толстая древесина не выдавала ему никаких тайных всхлипов, что вчера, поэтому Доминика даже порадовала мысль о том, что Мэтта, возможно, и вовсе не было дома. Но какая-то неведомая сила все же заставила его поднять руку и постучаться — Доминик этим действием удивил даже самого себя, потому что не думал, что у него хватит на это смелости. После нескольких секунд тишины послышался щелчок замка, показавшийся Дому раскатом грома, вернувшим его с небес на землю. Дверь распахнулась слишком быстро, и Мэтт оторопело уставился на Доминика. Его волосы были взлохмачены в разные стороны, на щеках розовел румянец, а грудь была покрыта зелеными полосами краски — он был больше похож на человека, который пришел с музыкального рейва, нежели на того, кто только что вышел из собственной гостиной. Резко вдохнув, Доминик заметил, что на Мэттью были те же джинсы, что и в тот злополучный день, и они так же низко висели на его бедрах, и Дом усилием воли заставил себя оторвать взгляд. — Привет, — нерешительно начал Доминик. — Привет, — ответили ему без особой радости в голосе. Что говорить дальше, Доминик не знал. Он с надеждой взглянул на Мэттью, чувствуя, как гаснет с таким трудом найденный энтузиазм. Каждая частица его души и тела сейчас хотела крепко прижать Мэтта к себе и зацеловать его до смерти. В конце концов, найдя в себе силы, Доминик решил попробовать тактику Джулии, надеясь, что это ему поможет: — Мы можем… поговорить? Мэттью молчал, словно проигрывая в голове собственный монолог, и Дом молился, чтобы парень не послал его куда подальше. — Да, проходи, — спустя пару секунд ответил Мэтт. Перешагнув порог, Дом прошел на кухню, пока Мэтт закрывал за ним дверь. Между ними в очередной раз повисла тишина, и Доминик с сожалением посмотрел в эти потрясающие по своей красоте голубые глаза. С тем, как этот взгляд проникал в самое его нутро, не сравнится ничто и никогда. Он хотел кричать обо всех своих секретах на весь мир, рассказать всю правду о своих желаниях и признать все, чего он пообещал никогда не признавать, лишь бы этот стальной взгляд смягчился и поглотил его без остатка. Сердце окутало теплой волной, и прежде, чем Дом смог себя остановить, с его губ сорвалось тихое «прости меня». Именно в этот момент он понял, что Мэттью Беллами завладел им целиком и полностью.