The Long Surrender

Love has got me fixed. I can't stop running after it. Song For A Girl — Emanuel and the Fear

Мэтт едва успел осознать смысл сказанного, когда Доминик прижал его к себе в тесном объятии, обхватывая лицо дрожащими руками и крепко целуя в губы. Он невольно вздрогнул, вновь так близко чувствуя запах Дома — на этот раз разбавленный нотками летнего ветра, — но Мэтт не позволил себе ответить на объятие. Слова Доминика были именно тем, что он так хотел услышать, и сейчас Мэттью жаждал подробных объяснений. С экстраординарным нежеланием этого делать, Мэтт опустил свои руки на плечи Доминика, терзающего его губы, и отстранил парня от себя, с грустью слыша недоумевающий стон. — Что произошло? — он отошел, полностью пропуская Дома в квартиру, и закрыл дверь. — Рассказывай! — прижавшись спиной к двери, Мэтт ослепительно улыбнулся, глядя на то, как Дом стаскивает с себя куртку: быстро и нелепо, как радостный ребенок, чьи серые глаза ярко блестели — словно сквозь грозовые тучи пробилось долгожданное солнце. Мэттью хотел смеяться, он хотел хохотать до колик в животе — и на то не было никакой причины. Он просто был счастлив. — Джулия обо всем узнала! Она обо всем догадалась и ушла от меня, — Доминик с таким энтузиазмом сообщал об этом Мэттью, но, несмотря на это, улыбка все же исчезла с лица музыканта. Всю радость, что он только что ощущал, будто затянуло в гигантскую черную дыру за каких-то пару секунд. Он даже хотел отчитать Дома за то, что тот был чересчур счастливым. — Погоди, что значит «догадалась»? Когда на прошлой неделе Мэтт сказал Доминику, чтобы тот выбрал между ним и Джулией, он имел в виду осознанное решение, которое Дом должен был принять самостоятельно, основанное исключительно на том, что подсказывало ему сердце. Но Джулия ушла от него, таким образом сделав выбор за них обоих. Мэттью казалось, будто все, что касается их с Домиником отношений, находилось в руках девушки, и зависело от того, как Дом к ней относился. Он еще ни разу не видел, чтобы Дом делал выбор сам. В животе больно кольнуло. — В общем, на прошлой неделе, после того, как ты нашел меня в уборной студии Йена, я пошел домой и… короче, я подрочил. И в конце крикнул твое имя. Громко, — Дом покраснел, и приливший к щекам румянец делал его до невозможного совершенным. Мэттью даже ощутил прилив гордости, ведь Доминик сказал его имя в такой интимной обстановке, он думал о нем, касаясь себя. Интересно, представлял ли Доминик на месте своей руки его руку, легко поглаживающую возбужденную плоть, доводя до оргазма? Сам Мэтт уже довольно давно представлял Дома рядом с собой во время встреч со своей правой рукой (и он, конечно, никогда ему об этом не расскажет). — Джулия услышала меня, — продолжил Дом, — и она не совсем поняла, что это значило, поэтому завела об этом разговор. Мы поругались. Она меня бросила, Мэтт. Она ушла, — Мэттью чуть не ослеп от улыбки, сверкающей на лице Доминика, и он хотел чувствовать ее тепло, но сердце сдавливала тягучая тоска. Оттолкнувшись от двери, Мэтт, спрятав лицо в ладонях, направился к стулу, стоящему у кухонного стола. Он не убрал руки, даже когда проходил мимо Доминика — боялся, что забудет все то, что он хотел, что он должен был сказать. — Дом, — хриплым голосом начал Мэтт, — это не… то есть, ты прямым текстом мне сейчас говоришь, что это не ты решил закончить ваши отношения, — он даже не спросил, а просто констатировал факт, затем убрал руки от лица и опустил ладони на прохладную столешницу. Дом стоял прямо перед ним — упертые в бока руки, раскрасневшиеся щеки и шея. Мэтт в ту секунду отчаянно желал не испытывать к нему влечения, но получалось из рук вон плохо. — Наверное, да, но какая разница? Мэтт усмехнулся. — Разница есть, и очень даже большая. Ты не сам принял решение, Дом. Твоя девушка тебя бросила, значит, теперь остался только я. Откуда мне знать, что ты по-настоящему этого хочешь? Доминик сделал шаг назад, глухо стукаясь о плиту за спиной. — Мэттью, ты прекрасно знаешь, что я хочу этого. — Но как я могу верить тебе, если ты не можешь сказать о том же Джулии? — Мэтту было неприятно задавать такой вопрос, но он не мог ничего с собой поделать. — Когда ты будешь в состоянии признать это? — Дом округлил глаза и резко вдохнул, будто готовясь ответить, но Мэтт его опередил: — Если бы Джулия не ушла от тебя, ты бы пришел ко мне? Как долго мне пришлось бы тебя ждать? Как долго мне придется ждать того момента, когда ты сможешь принять это как что-то, чего ты и правда хочешь? Слова тяжелым грузом повисли в воздухе. Мэттью так сильно хотел верить Доминику, когда тот говорил, что он хочет этих отношений, но ему серьезно казалось, что ему попросту было суждено испытывать лишь невзаимную любовь, которую не каждый смог бы вынести, и наблюдать за тем, как Доминик борется с собственными чувствами. Мэтт уже так глубоко погряз в пучине собственных желаний, что каждый день думал о том, что же еще ему сделать, чтобы Доминик наконец-то был только с ним. Ради него он мог ждать, он мог испытывать свое терпение до последней капли. Но он был всего лишь человеком, который не мог любить вечно, если ответом была тишина. Доминик развернулся и резко хлопнул ладонью по столу, чем нарушил царящее в комнате молчание и гнетущую атмосферу. Мышцы спины под его рубашкой напряглись, руки крепко сжали гранит, и Мэттью невольно представил, как он будет это делать во время секса. — Почему абсолютно все считают, — пробормотал Доминик, — что это не то, чего я хочу? Мэтт понял, что погорячился, и хотел было объясниться перед Домом, позвав того по имени, но вскоре вновь был прерван. — Я испугался. Я признаю это, хорошо? Мне было страшно. Но я никогда не боялся этого. Нас. Просто потому, что я боялся ранить Джулию, не значит, что я не хотел, что я не хочу тебя, — он отошел от плиты и взял стул, усаживаясь напротив Мэттью так, что тот мог видеть светящиеся искренностью серые глаза. — Я не стал сидеть дома, когда она ушла. Я не плакал в подушку, я не перебирал в голове общие воспоминания, ясно? Я здесь, потому что это все так… захватывающе. Сквозь тонкую фланель своих пижамных штанов, Мэттью ощутил горячее прикосновение ладони. Такое простое движение, и такое важное. — Я пришел сюда, потому что я хочу тебя, потому что я хочу этого, — Доминик сильнее сжал руку на колене Мэтта и усмехнулся. — Сюда меня привела одна лишь мысль о том, чтобы начать, потому что ты слишком прекрасен для того, чтобы я сидел дома и упускал шанс. Я хочу начать это сейчас. Когда Мэттью было 24, Эван принес домой виниловый проигрыватель, заявляя, что музыку, которую так любил Мэтт, будет лучше слушать с пластинок. В тот вечер они лежали на диване, обнявшись, и слушали Андреса Сеговию до рассвета, пока мимо проходила жизнь. Никто не хотел покидать этого объятия, дарящего чувство умиротворенности и спокойствия. Это чувство усилилось вдвое, когда Эван прошептал Мэтту на ухо, что он нашел в нем родственную душу. Такие простые слова приносили столько радости, когда были сказано столь искренне и столь страстно. Доминик сказал свои слова с той же силой и уверенностью, и Мэтт забыл, как дышать. — Это… — выдохнул Мэттью, накрыв рукой ладонь Доминика, — значит для меня больше, чем ты можешь себе представить. Но… Светлые пряди вяло качнулись в сторону, когда Дом тряхнул головой. — Почему обязательно должно быть «но», Мэтт? Почему того факта, что я хочу этого, недостаточно? — боль и похоть в его голосе сдавили Мэтту горло. Он медленно закрыл глаза, готовясь говорить, и крепче сжал руку Дома. Кожа была слишком мягкой, чтобы быть человеческой. — Потому что факт остается фактом. Это не было твоим выбором. Завтра ты можешь проснуться и понять, что тебе это не нужно. Завтра утром ты можешь обо всем пожалеть, а если… если мы начнем все сегодня, то у меня не хватит сил тебя отпустить. — Так и не отпускай! — воскликнул Дом, вынуждая Мэтта открыть глаза. — Я здесь, и я хочу тебя. Сколько еще раз мне повторить? Теперь была очередь Мэттью качать головой — темная челка упала на глаза. — Дело не в том, сколько раз ты это повторишь. Я просто не хочу броситься в омут с головой, а потом понять, что это не для тебя. Ты не можешь просто так взять и упасть в раскрытые объятия гомосексуальности, Дом. Это тяжело. Тебе будет тяжело, и я хочу, чтобы ты был уверен в том, что готов. Мэтт слышал свое дико стучащее сердце, наблюдая за тем, как Доминик обдумывает его слова, и изо всех сил борясь с искушением провести рукой по его бедру или притянуть ладонь Дома ближе к своему паху. — У меня такое впечатление, что я был готов в ту же самую секунду, как увидел тебя, — тихо признался Доминик. Ураган эмоций, обрушившийся на Мэтта после услышанного, заставил его подорваться со своего стула и крепко прижать к себе Доминика. Сжимая пальцами ткань его рубашки, Мэтт уткнулся носом в теплую кожу шеи, там, где она начинала переходить в ключицы, и глубоко вдохнул: естественный запах Дома кружил голову, опьянял, как сильный наркотик, и Мэтт понял, что оказался зависим на очень долгое время. — Можно мне сегодня остаться здесь? С тобой? — прошептал Дом, ласково гладя его по спине, легко проходясь пальцами по выпирающим позвонкам. — Мы не можем… — бормотание Мэттью заглушилось, так как он сильнее уткнулся лицом в шею Доминика и невесомо коснулся ее кончиком языка. Дом вздрогнул, и Мэтт хитро улыбнулся, чувствуя, как его притянули крепче к себе. — No podemos hacer nada esta noche*, — прошептал Мэттью, смеясь и легко целуя Доминика после каждого слова. — Блять, не надо меня дразнить, если не хочешь быть моим этой ночью, — горячий шепот обжег ухо, и Мэтт усмехнулся. — Кто сказал, — прошептал он в ответ, проводя языком вверх по шее, — что я буду твоим? — задав вопрос, Мэтт легонько прикусил мочку уха, оставшись довольным сдавленным криком Доминика в ответ. Он почувствовал, как его отталкивают — Дом вытянул обе руки перед собой. Серые глаза потемнели, так же, как тогда, в туалете студии, и Мэтт, рвано выдыхая, понял, что его самоконтроль выскальзывал из рук с каждой проходящей секундой. — Ты находишься в очень опасной близости от пресечения всевозможных границ, Мэттью. Мэтт понимающе кивнул, улыбаясь на их непродолжительный флирт. Его наивная, надеющаяся на лучшее сущность мысленно молилась, чтобы такие моменты никогда не заканчивались в их отношениях, но он заставил себя не заглядывать в будущее дальше, чем на ближайшие 12 часов. Он успокоится только тогда, когда наступит утро, а Доминик все еще будет здесь. — Я хочу, чтобы ты остался на ночь, Дом, просто… я не смогу себя контролировать, если мы окажемся в одной постели. Уж с самим с собой Мэтт обязан был быть честным — если Доминик будет спать с ним, то ему откроется целый новый мир наслаждений, однако Мэттью не хотел рисковать душевным состоянием парня ради собственных эгоистичных желаний. — Ничего страшного, — Дом кивнул, поднимаясь со стула, и Мэтт встал следом, не в силах отпустить его руку, — я могу перекантоваться на диване. Мэттью провел его через арку в гостиную, неохотно выпуская его ладонь из своей, чтобы вытащить из небольшого шкафа в коридоре запасное одеяло. — Сто лет им не пользовался, — пробормотал Мэтт, вернувшись в гостиную, и обнаружил, что Дом стоит посреди комнаты, оглядываясь по сторонам. — Что? — Ты закончил… с ремонтом, то есть, — он подошел к полке, на которой горделиво стояли все книги и диски Мэтта, прочитал названия и оглянулся, чтобы рассмотреть остальные детали. На полу стояли гитары в чехлах — Бьянка красовалась в самом центре, — стены были увешаны фотографиями из Испании, какие-то были вставлены в рамки, какие-то были приклеены просто так. Все в гостиной напоминало Дому о Мэтте и ни о ком больше. По правде говоря, Мэтту и самому нравилось, как он обустроил комнату — ему было здесь очень комфортно и уютно, как в настоящем доме. — Ты ведь не думал, что я буду ждать тебя, правда? — пошутил Мэтт, устраивая спальное место на своем новом кожаном диване. Дом пожал плечами и подошел к нему, пальцами касаясь спинки дивана. — Ну нет… но, то есть… — Бог мой, ты так думал! — Мэтт прервал его, после чего громко расхохотался. — Нет же! Просто было бы здорово доделать все вместе, — объяснил смущенный Доминик. Вздохнув, Мэтт расправлял одеяло, в то же время думая, стоит ли рассказать Дому о его разговоре с Видой. — Я должен был сделать это один, — неспешно начал он. — Здесь и так было слишком много Эвана, а потом мы поругались, и наша ссора будто впиталась в эти стены вместе с краской, знаешь, негативная энергия и все такое. Мне просто нужно было сделать это место своим прежде, чем приглашать туда других, — Мэттью слегка перефразировал то, что сказала ему Вида, и подумал, как бы она им гордилась, услышав, с какой уверенностью он сказал эти слова. — В этом есть смысл, — заметил Доминик. — Мэтт, а ты… — Что? — Мэтт кинул одеяло на диван и бросил сверху подушку. — Ты постоянно спрашиваешь, готов ли я. Но… готов ли ты? — Дом пристально смотрел на Мэттью, словно пытаясь найти ответ на вопрос в мягком взгляде голубых глаз. — Просто, знаешь, ты был расстроен из-за вашего разрыва с Эваном, а сейчас ты хочешь быть со мной, и… тебе не кажется, что мы с тобой находимся в похожих ситуациях? Вот он. Вопрос, ответ на который Мэтт откладывал как можно дольше, потому что не хотел объяснять, каким сильным было его желание, не хотел рассказывать про все бессонные ночи в Испании, которые он провел, мечтая о Доминике. Возможно ли было вообще передать словами то, что сделал для него Дом, вытащив из беспросветной темноты и показав жизнь заново? — Дом, — Мэтт отвел взгляд, перебирая между пальцев уголок одеяла, — ты… Ты спас меня от самого себя. Но не думай, что я зациклился на тебе только потому, что ты оказался в нужном месте в нужное время. Просто… ладно, нам с Эваном было хорошо вдвоем, и в тот момент жизни он был для меня совершенством, тем, чем нужно. Но в том-то и дело, что он был идеальным только тогда, когда между нами было все в порядке. Я не замечал его изъянов. Я считал его безупречным. Но ты никогда не был идеальным. Ты был помолвлен, и я думал, что хочу тебя только потому, что хочу забыть бывшего. Но я не мог перестать тебя хотеть и… все, что касалось тебя, было неправильным. — Ну спасибо на добром слове, — фыркнул Доминик. — Черт, я не то имел в виду. Я хотел сказать, что в моем желании быть с тобой никогда не было чего-то идеального или рационального. И наши отношения никогда бы не смогли идеально начаться. Именно поэтому я начал думать, что это было чем-то бОльшим, к чему я еще не был готов. Потому что я не мог контролировать себя, когда ты был рядом, потому что я постоянно думал о тебе. Не знаю, как, но каким-то образом ты стал для меня важнее, чем Эван когда-либо был. Такое чувство, что ты вынудил меня стать лучше, чем я есть, и, несмотря на то, что у нас с тобой не все так просто и радужно, это реально. Потому что мои чувства к тебе с самого начала были не такими простыми. Во время своей небольшой тирады, Мэтт перестал играться с одеялом и заставил себя посмотреть на Доминика. Он смотрел на его лицо, и считывал каждое выражение словно страницы любимой книги, сохраняя их в памяти. Доминик же, казалось, был ошеломлен сказанным, и не мог сказать ни слова, поэтому Мэтту не оставалось ничего делать, кроме как сидеть и смотреть на него. Спустя пару минут Дом все-таки собрался с мыслями и задал еще один вопрос: — И… что же это за чувства? — Ты сказал, что ты меня боготворишь. Что ж… — Мэтт набрал побольше воздуха в легкие и продолжил: — Если я предмет поклонения, то ты спаситель, о котором написаны все догматы. Весь оставшийся вечер молодые люди боялись говорить друг с другом, опасаясь признаться в более глубоких чувствах, которые противоречили их договоренности о неспешном развитии их отношений. Поэтому они выключили свет и включили телевизор, смотря какую-то развлекательную передачу до тех пор, пока не начали слипаться глаза. Они лежали на противоположных концах дивана, таким образом держа себя под контролем. Мэттью еще никогда не было так тяжело вставать с дивана и идти к себе спать. Единственное, чего он сейчас хотел, это прижаться к Доминику и уснуть в его объятиях. Это желание было настолько сильным, что ему казалось, будто к его ногам привязали тяжелые камни, мешающие шагать — Мэтт еле-еле доплелся до коридора. Его жалкие попытки уйти были тщетными еще и потому, что за спиной вдруг раздался тихий голос, разрушавший каждый кирпич в выстроенной им за последние несколько часов стене самообладания. — Спокойной ночи, Беллс.