The Long Surrender

Darling when you come, hanging on a silent thread Sweet Love - Ghinzu

Сказать, что поездка домой оказалась для Доминика очень трудновыполнимым заданием, значит, не сказать ничего, потому что Мэтт лишил его всяческого физического контакта, чтобы довести до всех возможных пределов. И, надо сказать, Мэттью в своем деле преуспел: у Дома было такое чувство, что он вот-вот взорвется, потому что температура в крови поднялась до точки кипения. Старенький поезд резко тормозил на остановках, отчего молодые люди то и дело сталкивались локтями, и при каждом таком контакте Доминик хотел рухнуть перед Мэттом на колени и умолять о большем. Мэттью же не удостоил его разговором — даже головы не повернул в сторону Доминика и его красных от смущения щек. Такой тотальный игнор привел всю неиспользованную телом Дома энергию в действие, и он с трудом держал руки при себе, наблюдая за тем, как пассажиры заходят в вагон и выходят из него. Недолгая поездка длилась, казалось, целую вечность. И только когда они оказались в закрытом пространстве лифта, что вел в квартиру Доминика, Мэтт, поставив чехол с гитарой в углу, прижался к Дому, глядя на того полным желания взглядом. Доминик вцепился в воротник его пальто, пытаясь вжаться в Мэтта еще сильнее, пока парень целовал его губы, и когда Дом почувствовал легчайшее прикосновение языка к собственному, его прошибла дрожь, и он чуть не рухнул на пол. К счастью, в ту же секунду его задницу обхватили сильные руки, притягивая ближе к себе и без стеснения лапая, и Доминик громко простонал. — Мэтт, — негромко выдохнул он, дрожащими пальцами продолжая цепляться за воротник пальто. Прибитый к стене лифта поручень больно врезался в поясницу, и Дом охнул от боли, когда Мэттью с силой толкнулся вперед. — Мать твою, Мэтт. Чувствуя его желания, Мэтт подхватил Доминика, усаживая того на поручень — боль отступила в ту же секунду, как он встал меж его разведенных ног. Дом обнял его за талию, пока Мэттью исступленно целовал его в губы, буквально трахая его рот языком — он поглотил Доминика целиком и полностью, заставляя того одновременно дрожать от холода и сгорать заживо, захватывая в плен своего существа. В мыслях Доминика мелькнул странный образ — словно его физическое желание Мэттью было высокой и крепкой дамбой, но с каждым касанием языка, с каждым толчком вперед, дамба разваливалась на кусочки, и Доминик понимал — скоро ее прорвет и хлынувший поток накроет их обоих с головой. Он слышал свой голос со стороны — точнее, не голос, а какие-то вздохи вперемешку со стонами и всхлипами, — и казалось, что стены лифта движутся друг на друга, не оставляя воздуха, и когда Мэттью начал зацеловывать его шею, Доминик приоткрыл глаза, чтобы оглядеть окружающее пространство. Попытка оказалась тщетной, потому что Мэттью решил оставлять на его шее засосы, и после первого легкого укуса Дом закатил глаза, так что ему стало плевать — пусть в лифте и вовсе не останется пустого пространства, ведь это будет означать лишь то, что они с Мэттом станут еще ближе друг к другу. И вдруг он оказался совсем один. Где-то прозвенело «динь», и двери лифта открылись, приглашая Доминика выйти на своем этаже. Доминик же мог только смотреть на то, как Мэтт выходит из лифта, пока сам он пытался устоять на дрожащих ногах, удерживая себя за поручень. То, как Мэтт улыбнулся ему через плечо, закинув гитару за спину, и зашагал прочь, было завораживающе. Когда Дом наконец-то вышел из лифта, он недоумевал — как Мэтту удалось полностью подчинить его себе всего за какие-то жалкие сорок секунд, пока они ехали наверх. Мэттью стоял у двери его квартиры, терпеливо ожидая, и Доминик, решив отплатить ему той же монетой, стал идти как можно медленнее. Он чувствовал стояк Мэтта в лифте и знал, что парня так же разрывало от желания, как и его, но раз Мэтту было позволено дразнить Доминика, то почему бы Доминику не подразнить Мэтта в ответ? Именно тогда Дом вспомнил, как Мэттью сказал, что по натуре своей он был очень сексуальным человеком. И личный опыт Дома доказал правоту этого заявления, хотя он верил в него еще задолго до того, как проверить. Мэтт буквально излучал собой сексуальную энергию, каким-то необъяснимым способом привлекая к себе внимание — и это вне выступлений на сцене. Доминику, вспомнившему умелые касания рук и губ, тут же стало интересно, как Мэттью успел обзавестись столь богатым опытом в плане секса. У него самого, конечно, были девушки, но у Мэтта, по всей видимости, были более опытные учителя — или умение ублажать Доминика было просто прописано в его ДНК. И даже теперь контраст в его поведении было сложно не заметить — как только дело касалось интима, вся застенчивость Мэттью улетучивалась на глазах, сменяясь диким желанием, все вежливо формальные жесты уступали место соблазнительно виляющим бедрам и шаловливым рукам. Казалось, Мэтт поклонялся самой идее эротизма, наслаждался им больше, чем любой другой партнер, которого когда-либо имел Доминик, и он безоговорочно демонстрировал его лучшие стороны. Подойдя к двери, Доминик вытащил из кармана пальто ключи, чувствуя на себе пронзительный взгляд голубых глаз, следящих за каждым его движением. Он чуть не уронил ключи на пол. — Мог бы и свои достать, — как только Доминик произнес эти слова, он понял, что не хочет больше сегодня разговаривать. В атмосфере витала кинетическая энергия, заменявшая собой общение, и было бы грешно портить ее разговорами. — Я хотел дождаться тебя. Я всегда буду дожидаться тебя. Каким-то образом все, что говорил Мэттью, обволакивало Доминика как теплый растопленный шоколад, каждый звук отзывался в паху, и было ясно, что в словах Мэтта про ожидание был более глубокий подтекст (в тот момент Доминик думал об одновременном достижении оргазма). Пытаясь держать в руках себя и реакции собственного тела, Доминик открыл дверь, придерживая ее для Мэтта — тот, усмехнувшись, отпрянул от стены и вошел внутрь. Закрыв за собой дверь, Доминик наблюдал за тем, как Мэтт поставил гитару и медленно прошел в квартиру, стягивая с себя пальто. Сняв верхнюю одежду, Дом подошел к нему со спины, смакуя это ощущение смены темпа — с пылкого и резкого в лифте до неспешного, позволяющего ему видеть движение лопаток Мэттью под рубашкой, сейчас. Мэттью, стоя в пространстве между кухней и спальней, являл собой существо, которым нужно было восхищаться. Потянувшись вправо, он щелкнул выключателем, и осветивший кухню свет окутал острые черты его лица эфемерным свечением. К нему тянуло, словно магнитом, до него хотелось дотронуться. Кожа была полностью скрыта одеждой, и даже в таком виде он оставался произведением эротического искусства; кокетливо отставив бедро в сторону, он будто приглашал Доминика подойти к себе и сделать то, что он пожелает. Дом стоял у него за спиной, медленно оглаживая руками рубашку, собравшуюся в мелкие складки на талии. Прижавшись еще ближе к Мэтту, Доминик продолжил гладить его, теперь играясь с воротником и легко касаясь кремово-белой шеи. Наградой за это ему послужил вид Мэттью в профиль: длинные ресницы, приоткрытые губы и цвета лазурного неба глаза. Доминик был благодарен тому, что они находились близко настолько, что ему удалось развернуть лицо Мэтта к себе, обхватив пальцами его подбородок, и поцеловать парня так, что с его губ тут же сорвался довольный стон. Это ощущение — ощущение контроля над Мэттью, подчинения себе того, кто так часто подчинял тебя себе, — было наполнено эротизмом. А ощущение Мэтта, прижимающегося к его паху, понимание того, что ему оказалось под силу превратить этого мужчину в испытывающего желание, нет, потребность в физическом контакте — это кружило Доминику голову больше всего. Толкнувшись языком в его рот, Дом начал целовать его в том же ритме, что и двигать бедрами, и Мэтт вскинул руки вверх, путаясь в светлых волосах. Усмехнувшись, Дом убрал руку с его подбородка и с нежнейшей неспешностью провел ладонью по груди и животу Мэттью, в конце концов накрывая ей возбужденный член. Мэтт резко вскрикнул, и поцелуй оборвался самым пошлым звуком из всех, услышанных Домиником, голубые глаза широко распахнулись, и Дом понял, что утонул. Спустя долю секунды Мэтт развернулся в его руках и толкнул Дома к стене у спальни — так, чтобы тот грудью упирался в прохладную поверхность. Его пальцы скользнули по штукатурке в поисках равновесия, пока Мэтт упирался пахом в его задницу. Дом провел языком по сухим губам, и Мэтт тут же затянул его в глубокий поцелуй, словно пытаясь вытянуть его душу. Со вздохом отстранившись, Мэтт в последний раз прикусил его нижнюю губу, пока запыхавшийся Доминик упирался руками в стену. — Мэтт… — Каково это? — спросил Мэттью. — Вот, что ты со мной делаешь. Каково это? — Мэтт провел кончиком носа вверх по шее, задевая мочку уха и после легко прикусывая ее, отчего Доминик вздрогнул, внезапно тоже желая ухватиться за что-нибудь зубами. — Мэтт, умоляю, — его голос дрожал, но Дому было уже плевать. — В спальню. Слово едва успело слететь с его губ, как Мэтт отпрянул от него, стягивая рубашку через голову. Доминик не заставил себя ждать и тут же влетел в спальню, вытягивая из пояса джинс кожаный ремень и наблюдая за тем, как Мэтт, стащивший с себя штаны, горделиво стоял по центру комнаты в одних лишь черных боксерах. И хоть это был далеко не первый раз, когда Дом лицезрел его в нижнем белье, вид этой бледной, похожей на сияющий мрамор кожи по-прежнему захватывал дух. — Ты идеален, Мэтт, — прошептал Доминик, прежде чем осознать, что он сказал это вслух. Медленно, почти беззвучно шагая по паркету, Мэттью вплотную приблизился к Дому и, с застенчивой улыбкой на губах, расстегнул ширинку на его джинсах и вытащил пуговицу из петли. Он встретился взглядом с глазами Доминика, в которых сейчас читалось лишь одно — голод. — Снимай штаны, чтобы я мог поскорее тебе отсосать. Хорошо, дорогой? Слова, одно за другим, разожгли в Доминике такой огонь, которого он еще не видывал. — Ты уверен? — задыхаясь, спросил он, пока Мэтт невинно прикусил его нижнюю губу. — Мы ведь еще не делали… то есть, мы просто… Мэттью подвел Доминика к кровати, толкая того на спину и стягивая с него джинсы. — Это ты не делал, — он улыбнулся, — а я — еще как. И ты просто представить себе не можешь, как сильно я хочу этого, — он вскарабкался наверх, седлая бедра Доминика и поцеловал того в губы. Из груди Дома вырвался до неприличия громкий стон, который тут же утонул в поцелуе Мэттью, смакующим эти звуки словно свой любимый напиток. Приподнявшись на локтях, Дом наблюдал, как Мэтт скользнул губами к его подбородку, потом на шею, оставляя за собой влажную дорожку, заканчивающуюся в районе ключицы, которую он принялся искусно вылизывать. Доминик запрокинул голову, чувствуя, как в глазах начинает двоиться. Мэтт довольно промычал, спускаясь ниже — Доминик приподнял голову, чувствуя, как кончик носа скользит по его животу, и Мэтт радостно устроился между его ног, принимаясь ласкать внутреннюю сторону бедра. Его пальцы потянули за край плавок, отчего у Доминика на миг закружилась голова, будто он выпил пару бокалов шампанского залпом, но все же он нашел в себе силы оторваться от кровати, чтобы Мэтт смог полностью стянуть с него боксеры. Ноющий от возбуждения член дернулся от контакта с прохладным воздухом, посылая толпу мурашек вдоль позвоночника, и Дом, чтобы хоть как-то вернуться в реальность, опустил глаза — по лицу Мэтта расплылась хищная ухмылка. — Теперь, — сказал Мэтт, — благослови мой рот. Это было последним, что он произнес, перед тем, как опустил свои губы на член Доминика, ловко прослеживая языком пульсирующую вену. Чувствуя окутывающий с ног до головы жар, Дом больше не смог сдерживаться и рухнул на постель, запуская руку в волосы и негромко вскрикивая. Он тут же вспомнил последний раз, когда ему делали минет, и все остальные разы до этого, но ни один из них не был столь чувственным, мощным или прекрасным, как тот, что происходил сейчас, пока Мэтт с какой-то бездумной и бесстыжей ненасытностью отсасывал ему. И хоть Доминик знал, что такая ненасытность, граничащая с жадностью, была грехом, его сердце пылало от одной мысли о том, что и он, и Мэттью относились к тому, что сегодня происходило, как к некому священному действу, словно их желания были связаны одной духовной связью. Он не мог избавиться от этой идеи: губы Мэттью, двигающегося с поразительно точным ритмом, окутывали его член, словно свечение нимба, и эта красота, и сила, и жар буквально вытягивали из Доминика душу, возлагая ее на алтарь плотского рая. Мэттью брал глубоко, и почувствовав головкой стенки его горла Доминик закричал — правда, закричал — через секунду уже затихая и хватая ртом воздух, пока Мэттью стонал от удовольствия, посылая вибрации по всему его телу. Доминик выгнул спину, сжимая в кулаке простыни одной рукой и цепляясь за волосы другой, и когда Мэтт, сминая пальцами его ягодицы, слегка приподнял их, укладывая ноги Дома к себе на плечи, тот начал задыхаться — в легких и так почти не было воздуха, в груди горело, а глаза норовили закрыться каждую секунду. — Блять, я не смогу- — он поперхнулся, — я не продержусь, я- Мэттью- Мэтт отпустил его, принимаясь целовать его бедра и что-то бормотать: — Acaba para mi guapo, hazio en mi boca, quiero beber de ti*, — прошептал он в нежную кожу, с гордостью поднимая глаза на Доминика. Он был мастером соблазнения, и Дом был беспомощен против его рта, его голоса, его языка. Через секунду губы Мэттью вновь были на его члене, самозабвенно отсасывая — все это, вкупе с речью на испанском и языком, вьющимся вокруг него, словно змея, стало слишком для Доминика. Оргазм нахлынул мощной волной — его тело билось чуть ли не в припадке, дыхание сбилось, — и Дом, казалось, бесконечно долго толкался бедрами вперед, пока Мэттью наслаждался его вкусом. Крепко зажмурившись, он простонал в последний раз и пробормотал что-то бессвязное в пустоту. Вскоре Мэтт пополз наверх, со счастливой улыбкой на лице слизывая с губ оставшиеся капельки спермы, пока Доминик растекался довольной лужицей по кровати, испаряясь в атмосферу, в которой до сих пор витал насыщенный запах секса. Мэттью прильнул к нему под бок, с обожанием глядя на его профиль, и Доминику нравилось это состояние, словно он лежал в теплом, безопасном коконе. Но затем он кое о чем подумал, и в теплом коконе пробило брешь чувство беспокойства. — Мэттью, — прошептал Дом, еще не в состоянии говорить нормально. — Ммм? — промычали в ответ, перебирая волосы на затылке. — Когда мы с тобой… вот так… — начал Дом, не зная, как по-другому описать их интимную близость, — это всегда ты. Это ты доставляешь мне удовольствие, всегда. И мне, знаешь, просто интересно, а я действую на тебя… так? — он, наконец, повернул голову, взглядом встречаясь с голубыми, сияющими от счастья глазами. Прикусив губу, Мэтт взял руку Доминика в свою и медленно потянул ее вниз, к своему паху. Дом прошипел, чувствуя тепло и тяжесть, скрытые мягкой тканью плавок. — Чувствуешь? — шепотом спросил Мэтт. — У меня сейчас так стоит, что больно — и ты еще спрашиваешь, действуешь ли ты на меня так же. Как ты мог о таком думать? Ты же всегда можешь почувствовать, — он взглядом прожигал в Доминике дыру, заставляя того понять всю серьезность своих слов. — Да, я в курсе, что у тебя на меня стоит, — усмехнулся Дом, — но… есть ли в этом что-то большее? Просто пойми, когда я рядом с тобой, то все, чего я хочу — чтобы ты… поглотил меня целиком. И я переживаю, что ты не чувствуешь того же. — Дом, ну конечно, я чувствую, — Мэтт убрал руку, чтобы погладить Доминика по щеке, на что тот ответил довольной улыбкой — но свою руку, однако, Дом предпочел оставить на члене Мэттью. — Я хочу тебя, постоянно. Всегда и везде, — закончил он, прошипев последнее слово, потому что Дом слегка надавил ладонью на его пах. — Тогда почему ты не позволяешь мне касаться тебя вот так? — прошептал Доминик, краснея. — Потому что ты никогда не спрашивал, — Мэтт лишь пожал плечами. — В смысле? — Дом глянул на него, не понимая. — Доминик, я же говорил тебе. Я не хочу, чтобы ты делал что-то, чего не хочешь. И я хочу, чтобы ты говорил мне о том, чего хочешь. Осознание вылилось в еще более яркий румянец на щеках Доминика. Согласие было важной вещью, а сексуальная близость лишь усиливала важность этого понятия, позволяя другому человеку нарушать границы твоего личного пространства — во всех смыслах. Слово «да» было бесповоротным и окончательным знаком согласия, оно заставляло говорящего признаваться в своих желаниях, означало полное доверие друг к другу. Доминик владел своими желаниями по отношению к Мэттью, но его телом он только жаждал обладать. Поэтому он сильнее сжал ладонь на его члене, улыбаясь шокированному стону, слетевшему с приоткрытых губ. — Я хочу коснуться тебя, Мэтт, — сказал он окрепшим голосом. — Очень хочу. Казалось, Доминик часами мучил Мэттью, доводя того до оргазма неспешными движениями собственной руки. Симфония звуков, которую исполнял Мэтт, словно пропитала собой стены комнаты, чуть дольше задерживаясь на краске, чтобы напомнить Доминику, что самое соблазнительное существо на свете только что сгорело от экстаза на его простынях.