Не случайные

Когда встречаешься с человеком, даже если вы не живете вместе, а часто бываете друг у друга, то остаются какие-то незначительные вещи. Тем более после Аомине, который умудрялся даже собственные трусы забыть у него под кроватью и уходить без них. Кисе мог бы просто выкинуть эти вещи. Средняя школа закончена, документы поданы в Кайджо, и он пишет Аомине, что надо встретиться. Подумав, вторым сообщением приписывает, что хотел бы вернуть вещи. По сути, Аомине тоже вряд ли нужны эти тетради, журналы, напульсник и пачка светящихся в темноте презервативов, но он соглашается. Ответ как всегда эгоистичен: Аомине свободен только в субботу и не слишком рано утром, и если у Кисе на этот день планы, то он должен их менять, чтобы подстроиться. Кисе размышляет, чем в таком случае Аомине занят в воскресенье? Тот вечерний разговор был около двух недель назад, с тех пор они больше не говорили. Кисе думает о том, что сможет удалить Аомине из скайпа, как только все закончится, потому что видеть его ник, вечерами загорающийся зеленым, почти невыносимо: это значит, Аомине только вернулся, а Кисе не знает, где он был. Еще хуже, если значок пустой — Аомине еще не дома, Аомине еще с кем-то. Как если бы до этого они срослись, а теперь снова распадаются на две части, и на месте, где раньше было тепло Аомине, теперь остается открытая рана. Кисе соглашается на кафе недалеко от дома Аомине, он знает, что больше никогда ему не придется идти туда снова. Пренебрежение Аомине делает еще больнее, и все же часть Кисе говорила, что ведь согласился на встречу. И та же часть его надеялась как кто-то из них скажет: «Что мы как дураки, правда?» Кисе кажется даже, что он готов простить, если Аомине и дальше будет его. Мысли о том, что Аомине сейчас с кем-то другим, жрут Кисе живьем. И ночью, когда перед встречей он никак не успокоится, чтобы заснуть, Кисе начинает мысленно повторять: «Спи с кем хочешь, Аомине-чи», и никак не может добиться того, чтобы не щемило сердце при этих словах. *** Хотя кафе рядом с его домом и время он назначал сам, Аомине опаздывает на двадцать минут. Выглядит он при этом так, будто Кисе — досадное недоразумение, до которого никак не дойдет, что переспали несколько раз — и хватит. Он морщится, когда Кисе в подарочном бумажном пакете отдает ему вещи, заказывает картофель фри и гамбургер и вообще старается на него не смотреть. Кисе улыбается ему, рассказывает, что заявление в Кайджо приняли. Он всячески изображает просто соскучившегося друга, который не выискивает на Аомине следов новых измен. И в то же время Кисе хочется коснуться своих губ, хочет убедиться, что он правда настолько хороший актер и может улыбаться. — Ты решил, в какую школу пойдешь? — Хрен его знает… Завтра пройдусь. Родители хотят школу с экономическим уклоном, а мне все равно. Мне нужна команда, которая будет терпеть мои прогулы. По-моему, это школы и тренеры должны за мной бегать, а не я за ними. — Но этого не случилось, — смеется Кисе. — Ты довольно проблемный игрок. — Тебя школа сама позвала? — Кайджо? Нет, но меня звали в другие школы. Я хотел бы играть в одной команде с Куроко-чи, но даже Акаши-чи не знает, в какой он школе. — А, ну да. Тецу, — кивает Аомине, вертя в пальцах длинную полоску картошки. — Совсем смылся. Думаешь, он вообще будет дальше играть в баскетбол? Что-то у него там, кажется, случилось. — Думаю, что будет, — кивает Кисе. — Куроко-чи слишком любит баскетбол, чтобы его бросить. *** Кисе не может точно сказать себе, полегчало ли ему от встречи. Но , пожалуй, именно она, а не тот безобразный скандал, стала точкой в их отношениях. Мирно отдал ему вещи, поговорили о школе и баскетболе. Кисе может гордиться собой. Он помнил девушек, с которыми ему приходилось самому рвать или объяснять, почему они не смогут встречаться. Часто они плакали, обвиняли, просили, и Кисе рад, что не оказался таким же. Настолько, что проходит меланхолия, которая грызла его все эти дни после разговора. Он вспоминает, каким сам был идиотом, и как Аомине подчас был невыносим, решает что отношения с парнем все равно ни к чему бы не привели, и, конечно, Аомине прав, годам к тридцати они оба оказались бы в тупике. А случившееся — тоже опыт. Во всяком случае, Кисе, который переварил в себе за эти дни измену, бесконечно представляя, какой была та девушка, гадая, когда это могло произойти, не хотел никому изменять. Он не хотел, чтобы кто-то еще проходил через это. К вечеру к Кисе возвращается его прежний позитив, и ему снова кажется, что он светится изнутри. В конце концов, почему только Аомине может с кем-то гулять, Кисе тоже может пригласить на свидание любую девушку из тех, что закидывали его смс и шоколадом на день Святого Валентина? Девушку Кисе выбирает почти как одежду — ту, что будет рядом с ним неплохо смотреться. Открывает шкаф, достает себе на завтра темно-синюю футболку, чтобы ее погладить, и замирает. Он почти забыл или не придавал этому значения — когда он увидел эту футболку в магазине, то подумал, что она может понравиться Аомине. Он купил эту футболку, чтобы нравиться ему. Что-то в этот момент ломается в Кисе. То, что оставалось целым, когда сидел всю ночь после того разговора, когда собирал забытый Аомине хлам, когда писал ему и даже когда говорил с ним в кафе. А футболка, не принадлежащая Аомине и не для него лично купленная, ломает, Кисе утыкается в ее ворот и не может уже сдерживать слез. Аомине пренебрёг им. И, так просто расставшись, не попытался что-то исправить, вся его поза в кафе и поведение говорили: «Ну наконец-то. А я уж думал, как от тебя отделаться». Кисе не хочет верить сам себе, и в то же время часть его продолжает утверждать, что такие, как Аомине, не для отношений: им нужна свобода и возможность спать с кем попало, не затрачивая при этом времени и моральных сил больше, чем нужно. Аомине захотел его, получил, поставил галочку в достижениях и смог двигаться к другим вершинам. Аомине хотелось секса с девушкой, ведь у Кисе, конечно, никогда не будет сисек. Кисе часто слышал, что после слез должно стать легче, но это не так. Он только чувствует себя идиотом, сидя на полу возле шкафа и вытирая слезы футболкой. Раньше он старался не обнадеживать своих поклонниц и не выделять из них никого особо, принимая какие-то незначительные подарки, и не дарил ответных. Слишком запомнилась ему тогда ситуация с девушкой, которую отбил Хайзаки. И хотя со стороны Кисе там почти ничего и не было, он усвоил урок: человек, которому ты отдаешь право называться твоей парой, может потом опозорить тебя своим поведением. Все эти соображения летят к черту после окончания средней школы и разрыва с Аомине. Кисе по-прежнему не выделяет никого из тех девушек, что хотели бы встречаться с ним, но он уже не против свиданий или встреч. На летних каникулах появляется слишком много свободного времени, даже если остаются съемки. Он хотел бы тратить это время на Аомине, которому теперь от него ничего не нужно, и потому, будто назло, Кисе тратит его на девушек, иногда довольно скучных. Возможно к концу каникул он научится в них разбираться. Он забывает даже о том, что не хотел позволять им ничего лишнего. Кисе никогда не лезет сам, но и не отстраняется, когда его берут за руку, когда к нему прижимаются, даже когда целуют. Сотней прикосновений, интимных, но по сути невинных, Кисе стирает с себя память о прикосновениях Аомине, стирает его следы со своего тела. И хотя ни с одной из них Кисе не доходит до секса, вечером, смотрясь в зеркало, сам себя называет шлюхой. И затем, улыбнувшись своему отражению самой блядской улыбкой, возражает: «Пока нет. Все еще нет», будто издевается сам над собой. С Аомине было как-то по-другому. Кисе надеется, что найдется кто-то, с кем может быть так же уютно и хорошо, как в начале их отношений. Кажется, что уж если он выдержал характер Аомине, то больше ему ничего не страшно. Ближе к концу каникул оказывается, что искал он не там. Кисе выглядит старше своих пятнадцати, Наоки — младше своих двадцати пяти. Суббота уходит на съемки их романтической фотосессии, а после девушка зовет его в гости на чашку чая. Кисе скорее интуитивно, чем по опыту знает, как кончаются такие приглашения, но соглашается. После того вечера он больше не выбирается с школьницами на свидания. К тому же с Наоки это больше похоже на отношения, и оба они достаточно занятые, чтобы не обвинять друг друга в том, что уделяют мало времени их связи. После каникул Кисе приходит в Кайджо. *** Теперь, когда можно наконец без зазрения совести спать с кем хочешь, все потенциальные кандидатки вдруг исчезают. Никто больше не пишет Аомине, не присылает своих фотографий в лифчике, и даже Киоко, у которой теперь постоянный парень, говорит Аомине то, что он знает и так — тот раз был единственным. Аомине остается только порно и влажные салфетки. И вот тут возникает проблема. Иногда, уже ближе к кульминации, он ловит себя на мысли, что у актрисы такая же светлая кожа, как у Кисе, такие же светлые игривые глаза. Такая же линия бедра или спины. И все же, он не собирается звонить Кисе. Он не хочет предложить ему даже секса без обязательств, ведь как знать, может, Кисе и согласился бы. Сам себе Аомине это объясняет тем, что Кисе слишком раздражающе требовательный даже для простого секса. Трахнуть его сейчас Аомине согласился бы только будь Кисе в наручниках и с кляпом во рту. *** При встрече с Куроко Кисе как-то вспоминается, что Аомине ревновал к нему. Кисе вертит для себя образ Куроко, пытаясь понять, чувствовал ли к нему что-то кроме дружбы. И тут же обрывает эти размышления: есть же Наоки, а Кисе себе обещал не изменять. К тому же Куроко не выглядит приветливым. Кажется, что бы там Кисе ни чувствовал к нему, для самого Куроко он досадное недоразумение. Это настолько роднит Куроко и Аомине, что Кисе отказывается от идеи даже разобраться в отношении к нему. Жизнь Кисе как жизнь на военном положении: почти нет свободного времени, но Кисе нравится все, чем он занимается. И фотосессии, и баскетбол — и он не может отказаться от чего-либо даже для того, чтобы попытаться подтянуть учебу. Проигрыш Сейрину в тренировочном матче команду взбодрил, и она начинает слишком уж яростный прорыв к первому месту в турнире, вынося соперников одного за другим. Кисе общается с Момои и потому знает: Аомине играет за Тоо. А у Аомине по-прежнему нет девушки. Это почему-то успокаивает, ведь даже теперь Кисе не может сказать: «Спи с кем хочешь», хотя сам с субботы на воскресенье остается у Наоки. Она любит валяться в кровати до полудня и иногда нараспев произносит их фамилии, будто примеряя, сливая их в одну. Она называет Кисе по имени, и только тогда он понимает, что все это время Аомине назвал его Ретой от силы раза три и то, когда сердился. Кисе приходит на матчи Сейрин, Шутоку. Он не может не придти, когда играет Аомине, но на площадке того нет. Если команда противников Тоо не слишком проблемная, то его как сильнейшее оружие не используют, а Аомине настолько ленив, что и на скамейке запасных не сидит. И даже на матч с Сейрином Аомине безбожно опаздывает, и Кисе успевает успокоиться. В конце концов, у него теперь своя жизнь, он давно стер из нее Аомине, и тот — просто бывший. Но стоит Аомине появиться на площадке — и узел вокруг сердца Кисе сжимается, ему становится неуютно. Хочется остаться один на один с этим чувством, чтобы никто не мешал смаковать его. Даже если это больно, с Наоки он такого не испытывает. Но Аомине, кажется, плевать на все. Даже победу он воспринимает как должное. Хочется помахать ему с трибун, дать понять, что он здесь, но Кисе сдерживается: куда больнее будет получить безразличный взгляд в ответ. Выйдя со стадиона, Кисе звонит Наоки, спросив, не занята ли она этим вечером. И у нее в квартире, на краю просторной кровати, целуя ладонь завернутой в простыню девушки, просит: — Не отпускай меня. Слышишь? — Что такое? У меня соперница? — смеется Наоки самоуверенно, принимая такую позу, будто Кисе ловит ее в объектив. Она из тех хрупких девушек, которых так много среди японских моделей. Кисе особенно четко в этот вечер понимает, что не представляет их вместе через год, тем более через три. Но хотя бы сегодня, хотя бы сейчас, ему нужно сказать себе, что есть Наоки, они встречаются, и потому он не должен звонить Аомине. Тем более что тот, скорее всего, пошлет его ко всем чертям с предложением встретиться. Кисе следит за турнирной таблицей, и с каждой победой команда Аомине неумолимо приближается к ним. Ему кажется, что это он сам и Аомине идут друг другу навстречу, чтобы раз схлестнувшись тут же разойтись. Кайджо достаточно сильная команда, говорит он сам себе. Не нервничай. Они не будут рисковать и не начнут матч без Аомине. Эта ленивая задница не будет спать в раздевалке, когда игра идет против тебя. Черт возьми, Кисе разделает их команду под орех из мести, если только Аомине не выйдет на площадку с самого начала. А перед матчем не находит себе места. Команда думает, он нервничает потому, что им придется играть против одного из Поколения Чудес, ведь до этого матча он еще не сталкивался с бывшими членами стартового состава Тейко. Что ж, раз команда верит, будто причина волнений в этом, значит он все-таки хороший актер. Стоя в коридоре, он думает о том, придет ли Аомине вовремя или так же проспит их матч. Сколько значит для Аомине их битва? И у Кисе есть план, чтобы заставить его пожалеть о своем опоздании, если он снова пренебрежёт. Но когда матч начинается, и на дощатый пол спортивного зала в составе Тоо выходит и Аомине, забывается все. Становится ясно: то, что у него с Наоки — просто игра в пару, просто попытка куда-то направить свое чувство. К ней уходит лишь десятая доля его любви, все остальное высвобождается разом при виде такого серьезного Аомине, который настроен на Кисе. И хотя это из-за игры, но сейчас центр его внимания именно Кисе, который первое время никак не может поймать ритм матча. Первые минут пять, а потом Кисе перестает зацикливаться на прежнем чувстве к Аомине и остается только игра, только Аомине, собственная команда и мяч. «Я был ближе всех к тебе, — думает Кисе. — Не просто играл с тобой каждый раз после тренировок. Не просто видел тебя и твой талант во всей его несокрушимости. Я, черт возьми, спал с тобой. Я каждый изгиб твоего тела помню. Каждую ямочку и родинку на нем, которые остальные никогда бы и не заметили. И потому я смогу скопировать тебя». И — у него получается. Под обалдевшими взглядами затаивших дыхание трибун, у него получается самому стать почти Аомине. В их противостоянии больше нет ни прошлого, ни будущего, только здесь и сейчас, и, выбиваясь из сил, Кисе думает: «Не позволю. Я все это время тренировался. Мы все это время тренировались, пока ты листал свои журналы, дрых и спал с кем попало! Ты устарел, Аомине-чи, поэтому я не позволю тебе победить!». А потом боль пронзает ногу, но тут же эта боль забывается, как и та душевная, что мучила до матча. Забывается, чтобы навалиться с новой силой после финального свистка и их проигрыша. Он не мог обещать Куроко победы. Он не мог обещать победы капитану. Кисе кажется, что он проиграл именно потому, что не поверил в ее возможность. Сидя на полу спортзала, пытаясь заставить ноги двигаться, он думает о том, о чем не должен был думать вообще, тем более сейчас. Почему он был снизу? Почему все то время он подставлялся Аомине? Уже тогда, после «признания» в раздевалке зная, чем кончится поездка к Аомине, понимал, что снизу придется быть ему. Он не мог представить Аомине ни пассивом, ни проигравшим. Кисе был сокрушен еще там, тогда, год назад, потому что лег под него. Но главная перемена происходит в Кисе, когда руку ему протягивает Касаматсу, и помогает подняться. Аомине уходит, к нему возвращается прежнее его пренебрежение. Все это: проигрыш, то, как рухнул в конце, обманутые надежды собственной команды, спина уходящего Аомине — оказывается настолько сильным, что Кисе не может сдержать слез, плачет перед всеми этими людьми, которые видели его только что сильным. И мысленно просит, чтобы Аомине не оборачивался, не запомнил его еще более втоптанным в грязь. Если бы он выиграл, смог бы он подойти к Аомине и предложить попробовать сначала? Пожалуй, что смог бы. Но не проигравшим. *** Наоки звонит вечером, когда Кисе, морщась от холодного компресса на ногах, смотрит какую-то комедию и никак не может заставить себя смеяться. Девушка, ее нежность и успокаивающий щебет кажутся Кисе после матча, после того, как увидел Аомине, пресными и скучными. На вкус она и эти отношения как бумага, Кисе чувствует, что больше не может в это играть, больше не хочет с ней спать. — В следующий раз обязательно победите! — говорит она. — Я приеду на следующую игру, обещаю. Рета? Ты не рад? — Я думаю, что нам следует расстаться, — скучающе отвечает Кисе. Новое ощущение пронзает ему позвоночник: он чувствует себя Аомине. Копирует того Аомине, которому сейчас нужно кого-то бросить. — Почему? — тихое, неверящее. В надежде, что еще можно что-то решить. Так чувствовал бы себя Кисе, если бы бросали его, но на этот раз он — сволочь. Он — Аомине, и этот же образ отвечает за него: — Потому что у нас разница в возрасте десять лет. Это ни к чему хорошему не приведет. — Только поэтому? Да ладно, Рета, я ж тебя жениться не заставляю. Мы же просто весело проводим время, — ее голос снова радостный, и Кисе понимает, откуда эта пресность. Его тоже не любили, и тогда снова возвращается тот Кисе, которому нужно избавиться от очередной поклонницы. — Я хочу уделить больше времени баскетболу. — Причину за причиной перебираешь. У тебя другая, да? — Нет. На этот раз говорю правду. Мы выиграем зимний кубок, но для этого должен остаться только баскетбол. — Как-то я спрашивала, сможешь ли ты бросить карьеру ради меня… Кажется, я не к тому ревновала. Твой спорт для тебя важнее работы, да?.. И меня. «Не спорт, — думает Кисе. — Стать лучше Аомине. Победить Аомине». Но вспоминаются только печальные лица товарищей по команде, становится так стыдно за все прошлые победы, за свой титул Поколения Чудес, и за то, как они тогда расправлялись с соперниками и как сегодня Аомине об него вытер ноги. Снова. — Можешь сказать, что ты сама меня бросила, — предлагает Кисе. — Кому сказать, Рета? Ты не такой величины звезда, чтобы нашим разрывом интересовались журналисты, — и прибавляет совсем горько, почти реалистично: — Черт с тобой, Рета. Раз тебя только на баскетбол твой хватает. *** Что-то творилось с Касаматсу еще до прихода Кисе в Кайджо, и Кисе подозревал, что замешана тут была как раз та история, после которой Касаматсу и стал капитаном. Пропущенный мяч в очень важной игре — ерунда на тренировке, важная ошибка в начале матча, критическая в начале последней четверти и катастрофа в конце. Иногда Кисе кажется, что после того, как Касаматсу помог ему подняться после проигрыша, подержал и спрятал от посторонних глаз, Кисе смог переключиться на него. По сути, Касаматсу — отличный парень, хотя Кисе и не может представить их вместе. До матча против Тоо, узнав, что капитан еще в спортзале, Кисе бы пожал плечами и ушел домой. Но теперь решает задержаться и, переступив порог зала, предлагает: — Может, один на один? Он знает в этот момент, что Аомине он бы предлагал по-другому. Его он бы просил. И все же, его раздражает, что он снова сравнивает. Касаматсу выдыхает, держа мяч в руках, смеряет Кисе знакомым раздраженным взглядом и отказывается: — Я не идиот. — Да ладно! Если будете много тренироваться, то однажды сможете меня победить! — Никогда не понимал, — сознается Касаматсу, — если ты такой сильный, то почему позволяешь так с собой обращаться? В первое мгновение Кисе кажется, что он это про Аомине, что Касаматсу в курсе всей истории, как если бы Кисе сам ее рассказал, но он понимает — нет, капитан это про себя и постоянные пинки-тычки. — Да ладно, это же не серьезно, — улыбается Кисе, в голосе его еще слышится растерянность. Зашвырнув мяч в сетку, Касаматсу, отходит к матам и садится, прислонившись к стене. — Ты как хочешь, а я на сегодня выжат. — Это же хорошо, — говорит Кисе и прибавляет: — Всякий раз, достигая предела и превозмогая его, мы растем над собой. Касаматсу еще раз смеряет его мрачным взглядом, но оставляет свое мнение при себе, вместо этого спросив: — Как нога? — Лучше, — кивает Кисе с улыбкой. Подбирает мяч, пытается попасть в противоположное кольцо, почти через весь зал, но промахивается. Странно, у Мидоримы это выглядит так просто. Мяч останавливается около матов, и Кисе идет за ним неспешно, стараясь не хромать. Утром нога ощущается так, будто он может выдержать еще десяток матчей, а к вечеру начинает ныть неприятной, тупой болью. Лестницы становятся настоящим испытанием. — Врун, — обвиняет капитан, и Кисе приходится приложить все свое актерское мастерство, чтобы не вздрогнуть от этого. Он говорил капитану, что выиграет, а в итоге уступил десять очков. Он сделал все, что мог, но для него самого это ничего не значило, раз они проиграли. Забыв про мяч, он садится рядом на маты, так же прислонившись к стене. — Думаешь, я не знаю? Твоя нога так рано не восстановится. Ты из-за того, что сказал перед матчем, так ее угробил? — Как будто я помню, что говорил перед матчем, — снова врет Кисе. Наверное, стоит предложить переодеться, уйти отсюда в кафе и поговорить там. В конце концов, время позднее, а вставать снова в четыре, чтобы успеть на работу перед школой, но сидеть вот так почему-то уютно. — Вряд ли я смогу перепрыгнуть себя… Да и… поздно уже, — неловко и немного мрачно начинает Касаматсу. — Последний год. Экзамены. Институт… Баскетбол уже почти прошлое. Это на самом деле круто, что я был капитаном. — Вы хороший капитан, — подтверждает Кисе. — Даже если я вас обыгрываю, есть столько всего, чего я бы не смог как капитан. — Ну да… Сказал парень, получивший травму на матче и бросивший девушку, чтобы не отвлекаться от баскетбола, — ворчит Касаматсу. Кисе ощущает эту фразу как иголку в шейный позвонок. Он ни о чем не говорил команде, скорее всего именно потому, что все не так. — Капитан, я не самый приятный спутник по жизни, вы же знаете. Так что, в сущности, ей повезло. — Хм… Мне казалось, что ты нравишься девушкам, — продолжает Касаматсу, но его отсутствие интереса уже слишком бросается в глаза. «У людей ведь все так просто?» — думает Кисе, отвечая: — Только если издалека. Вы же знаете, насколько я невыносим. Я просто очень красивая картинка. — Не говори так, — одергивает Касаматсу раздраженно. — Я знаю, что это не так… все знают. Кисе не нужно большего для признания. Он видит, когда нравится, знает, когда его хотят. Он чувствовал это и от Аомине, еще до его предложения переспать в раздевалке. Это ощущение пощипывает Кисе кожу, как электричество. Хотя он уверен, что Касаматсу сам этого хочет, Кисе все равно ждет удара, когда наклоняется, чтобы поцеловать. Но боли нет, и губы, непривычно жесткие, поддаются, раскрываются. В конце концов, они уже не маленькие, в опустевший спортзал вряд ли придет еще кто-то. Впрочем, всегда можно только обозначить собственное согласие на что-то большее и потом уже найти свободное время осуществить это в более закрытой обстановке. У Кисе перед глазами возникают картинки, как на фотосессии. Мелькает мысль, что нужно снять штаны с Касаматсу, с себя, подставиться или самому трахнуть парня. Оба варианта заставляют Кисе усмехнуться в губы, в еще не разорванный поцелуй. Ладно, ему нужно просто привыкнуть. Да, они взрослые, но это не значит, что нужно заходить так далеко уже сейчас. Можно просто отдрочить друг другу, а потом Кисе привыкнет. Касаматсу, чтобы как-то перехватить инициативу, запускает руку в волосы Кисе на затылке, прижимает его сильнее, углубляя поцелуй. Потому что Кисе неуловим, он не то целует, не то дразнит, но язык его не пропускает в свой рот, тут же смыкает губы. Получается неловко. Кисе чувствует, что не возбужден. Он снова пытается представить секс с Касаматсу, прикинуть позиции, и вдруг смеется, обрывая поцелуй, громко, почти до слез, все еще стоя на коленях над сидящим Касаматсу. Тот снова хмурится, не понимает, растерянности в его взгляде нет, скорее угроза, но Кисе привык получать от него, он уже не может остановить смех — пытается, но он прорывается икотой. — Капитан… Простите, я просто представил. Ох, правда простите, не принимайте на свой счет, просто… Он и так говорит уже слишком много, достаточно, и едва успевает напрячь пресс, прежде чем Касаматсу обрывает его смех ударом под ребра. — Слезь с меня, дебил, — командует Касаматсу, сохраняя лицо. В конце концов, Кисе первым полез целоваться, еще не известно, кто кого отшил. Кисе не может представить себя с другим парнем. То, что так просто далось с Аомине, с другими кажется таким смешным и глупым, будто Кисе — натурал, предпочитающий только девушек. Девушек и Аомине-чи.