Не случайные

Настоящее снова обманывает надежды Кисе. Он думает, что сможет прожить до межшкольных соревнований не столкнувшись с Аомине, но в Японию прилетают наглые американцы, выигрывают матч против японцев и называют Касаматсу-семпая, как и всю их расу, обезьянами. Тогда Кисе приходится забыть о том, с кем он не хотел видеться до межшкольных и бежать по первому зову Куроко-чи на сбор всего Поколения Чудес. Кисе греет мысль о том, что они не просто баскетболисты, они как супергерои, собравшиеся снова вместе для того, чтобы наказать зло. Именно так видятся ему противники, и играть, не испытывая к соперникам дружеских чувств, кажется ему отличной затеей. Но, это означает неделю тесного общения с Аомине, с которым он не только не поговорил толком, но и соврал при последней встрече. Кисе потом, дома, проводив Аомине из отеля до метро и еле выдержав эту дорогу, каждый шаг которой впивался в него иголками, долго сидел на кровати, глядя в никуда. Сидел и наслаждался тем, что не нужно улыбаться и делать вид, что все по-прежнему. Не надо думать, о какой ерунде говорить. Говорить, только чтобы не сорваться и не начать обвинять. Кисе был слишком наивен. Он почему-то поверил, что Аомине хочет начать с начала, что ему тоже не хватало Кисе. Но все, чего Аомине не хватало, — это секса. А Кисе не требовал ухаживаний, достаточно было звонка. Кисе продолжал верить и в то, что Аомине почувствовал фальшь в его ответе, но не тут-то было. Аомине обижался так, будто этот секс по дружбе был важен и для самого Кисе. А он окончательно убедился в том, что такое бревно, как Аомине Дайки, любить не может. А значит, его стоило забыть. Почему Кисе не отказался сразу? Он не мог поверить в то, что Аомине не шутит, что он всерьез думает, что после случившегося можно оставить Кисе ни с чем. И все же, Кисе виноват был сам. Они оба не изменились и не пересмотрели своих взглядов, так с чем там было начинать сначала? Аомине не стал бы изменять? Вряд ли, первая же грудь больше третьего размера заглушила бы в нем совесть и чувство верности. Кисе согласился бы уделять ему все свободное время в ущерб тренировкам и работе моделью? Тоже маловероятно. Нет той основы, на которой строятся отношения. Да и будущего у них по-прежнему не было. Больше всего Кисе боится, что тренировки будут не достаточно интенсивными, чтобы лишить Аомине всех сил, и к вечеру тот снова полезет за обещанным сексом по дружбе. Но Аомине оказывается более умен и горд, чем Кисе уже успел о нем подумать. Лагерем это место назвать сложно, ведь у них нет времени уезжать куда-то на тренировки, и потому они просто поселяются в тренировочном центре, где работает Кагетора Айда, а ночами спят вповалку на футонах в одной из раздевалок. Сейрину и Шутоку, похоже, не привыкать, а вот остальные селились обычно в более комфортных лагерях. Аомине успевает выловить его в туалете к вечеру первого дня. Как раз когда Кисе, отложив зубную щетку, умывается прохладной водой. Кисе так и замирает с полотенцем в руках, ожидая, пока Аомине просто пройдет мимо, и тот спокойно чистит зубы, смывает пену с щетки, полощет рот, сплевывает. Только после этого вздыхает так, будто ему предстоит разговор с ребенком. — Ты мог сразу сказать, что тебя это не устраивает. — Ты имеешь в виду лагерь или матч? — притворяется идиотом Кисе, при этом очень даже натурально улыбаясь. Аомине смотрит искоса, выключает воду, делает шаг в его сторону, и тогда Кисе выпрямляется, готовый к защите. — Ты знаешь, что я имею в виду. Не нужно делать вид, что тебе все нравится. Ты на что-то надеялся, хотя и твердил, что мы не можем, это нельзя… — Ну да. И ты видел, что я надеялся, а все равно, — улыбка уже не такая широкая и искренняя, более ядовитая, но держится. Аомине тяжело вздыхает, ерошит волосы на затылке. — У меня мозг отключился, ясно? Как и у тебя, видимо… Это все — не настоящее. Мы можем нехило подпортить друг другу жизнь, если попадемся под это влияние. Как только мы сходимся вместе — мы начинаем притягиваться. Это что-то такое… Биологическое, вроде запаха. На инстинктах больше. Я даже сейчас чувствую это. Но это не то, что нам обоим нужно. Так что, пожалуй, ты можешь общаться с остальными как с друзьями, но не со мной. Со мной — только на общих сходках. И больше никаких дурацких предложений секса по-быстрому от меня. Кисе окликает его уже у двери, смотрит теперь серьезно, без улыбки, даже по-детски обиженно. — Чем это я портил тебе жизнь? — сердито спрашивает Кисе. Он сжимает тюбик и зубную щетку с таким видом, будто готов кинуть. — Как думаешь, мне так уж нравится делать тебе больно? — Так не делай! — Ну. В конце концов — это же я, — пожимает плечами Аомине. Впервые на памяти Кисе он ведет себя как взрослый, и это подкупает. Хочется еще кусочек этого нового, более приятного Аомине, свежеиспеченного, переделанного, спущенного со своего пьедестала лучшего игрока. Ночью в общей комнате Кисе никак не может заснуть. Среди общего дыхания и похрапывания ему чудится, что он может различить дыхание Аомине, который спит в противоположном углу комнаты. Между ними пропастью еще несколько человек, но кажется — руку протянешь и наткнешься на такую же тянущуюся ладонь Аомине. Это ощущение и не дает Кисе спать, проходит мурашками по животу и бедрам. Закусив губу, он пытается анализировать, чтобы понять, как получается, что они любят друг друга, ведь любят, но вместе не будут из чувства самосохранения. Как избегают животные огня. Отношения с Аомине — то, что может убить его морально, если не физически. Кисе это понимает, и он не готов платить такой жертвой за кусочек Аомине Дайки для себя. И в то же время он никак не может отделить себя от Аомине. Поверить, что тот больше года прожил без него и еще столько же проживет. Поверить, что сам Кисе для него лишь эпизод, пусть и приятный, но помнить о нем можно, только пока он в поле зрения. А Аомине для Кисе уже стал чем-то навязчивым. Кем-то, кто всегда с ним. Потому что где бы Кисе ни был и чем бы ни занимался, он помнит, что в мире есть Аомине Дайки. Иногда безразлично, иногда с теплотой, иногда с острым чувством грусти. И даже объективам камер Кисе улыбается представляя, что эти фотографии увидит Аомине. Кажется, появись сейчас Кисе из будущего и скажи ему: «Не волнуйся, еще пару лет, и ты его забудешь», — и эта пара лет покажется невыносимой вечностью. Возможно, поэтому буквально на третью неделю после сыгранного с американцами матча, Кисе снова выбирает себе девушку. Конечно, это не первая же предложившая встречаться, ведь Кисе должен быть уверен, что девушка будет достаточно хорошенькой, чтобы отвлечь его от мыслей об Аомине. Он выбирает ее как обезболивающее. А через три месяца и встречи с Аомине на зимнем кубке, когда Кисе как бы привыкает к своему лекарству настолько, что оно больше не помогает, он находит другую. Самое странное, что он влюблен в них, как был влюблен и в Наоки. Чувство влюбленности тепло, совсем другие ощущения вызывают в нем вынужденные встречи с Аомине. Их нельзя назвать приятными, и это ощущение натягиваемых между ними живых нитей. Ощущение мира, который снова пытается сшить их в единое целое. Было бы проще, если бы Кисе знал, что и Аомине чувствует то же, но ему, кажется, все равно. И это добивает. Когда не помогает забыться ни баскетбол, ни отношения, Кисе находит себя в карьере. К концу третьего класса старшей школы в гримерку фотостудии ему приносят визитку и предлагают сниматься в сериалах. Конечно, Кисе еще плохо себе представляет, чем он хочет заниматься в жизни, но уж точно уверен, что это никак не связано с шоу-бизнесом. Если бы не Аомине, он, наверное, отказался бы, но съемки фильма — это не фотосессии для журналов, это требует куда больше сил, времени. И Кисе соглашается, он прежде всего видит в этом возможность забыть. *** У Аомине все по-прежнему просто — он звезда баскетбольной команды, в нем не так много принципов, чтобы отказываться от девушек, которые готовы сами на него вешаться. И при этом настолько ленив, что не всегда сразу объясняет им, что это не отношения, просто секс на один-два раза. Все, что вызывают в нем девушки в слезах — лишь раздражение. Впрочем, некоторые плачут, а другие в гневе оставляют ему следы на лице. Сацки сидит напротив и терпеливо прикладывает грелку со льдом к щеке Аомине. Он переносит это со стойкостью монаха, сидит, прикрыв глаза, будто снова заснул. — Думаешь, ни одна девушка не вытерпит тебя в постоянных отношениях? — предполагает Сацки, чуть отодвигая компресс от скулы, чтобы убедиться, что след не будет заметен. — Думаю, что это скучно, — отзывается статуя-Аомине. На крыше уже давно слишком холодно, и они сидят на лестнице к ней, в полутемном коридоре. — Знаешь… Если подумать, то единственный, с кем у тебя были более-менее продолжительные отношения, — начинает Сацки с издевкой, тогда статуя оживает — Аомине перехватывает ее руку, убирает лед от лица и открывает глаза: — Достаточно. У меня уже скулы сводит. Что касается Кисе… Можно сказать, где-то тогда я и понял, что мне это не нужно. — Ну да, — поджав губы, кивает Сацки, но ее руку с грелкой Аомине еще не выпускает, тянет к себе, ближе. — А ты что? Хотела, чтобы я был семьянином и хорошей парой? Разве вы ведетесь не на ублюдочность характера? — Дай-чан дурак, — констатирует Сацки, без труда освободив руку. — Тебе стоило бы немного разобраться в своем отношении к Ки-чану, хотя бы для своего же спокойствия. А то ты эти мысли похоронил, но они либо сгниют, либо прорастут. — Да ладно. Мы с Кисе давно разобрались. У него — своя жизнь, у меня своя. Все счастливы. По крайней мере куда счастливее, чем если бы мы встречались. — Я, конечно, не эксперт, — начинает осторожно и задумчиво Момои, — но, думаю, в отношениях главное совсем не счастье. — Смотри. Если Тецу наконец признается своему непробиваемому идиоту Кагами, то какими ты видишь их отношения? Вряд ли там не будет главным счастье. Но я не думаю, что способен на такое же. Что способен вообще на что-то. Человек в моем мире, слишком близкий ко мне, причиняет мне только дискомфорт. — Да, но именно так получаются жемчужины, — напоминает Сацуки. — Просто… Закончится школа, закончатся матчи, институт. Ты захочешь позвонить Кисе, и поймешь, что он наверняка уже сто раз как сменил номер. А когда будешь задумываться о том, на что потратил время, неминуемо вспомнишь о нем, но у Кисе уже будет своя жизнь, и он не захочет тебя вспоминать. — Давай я как-нибудь без тебя разберусь, окей? — вздыхает Аомине, и Сацуки, проведя кончиками пальцев по ссадинам на скуле, с улыбкой так же мягко отвечает: — Вижу я, как ты разбираешься. *** Съемки фильма оказываются настоящим испытанием для Кисе, который уже привык к перегрузкам и недосыпу. Приходится жертвовать большей частью тренировок, и за это так стыдно перед семпаями. Остальные тренировки он посещает в ущерб учебе, на одно из соревнований его не пускают из-за пересдачи, в тот же день и по той же причине откладывают из-за этого съемки. Приходится снова поменять тренировки на учебу, чтобы не остаться на второй год. И все же, режиссер оказывается более понимающим, когда речь идет об экзаменах, чем когда Кисе пытается объяснить ему, что не сможет в определенный день быть на съемках, потому что у Кайджо будет игра против Сейрин. Ему объясняют, сколько стоит один съемочный день, показывают график, припоминают день экзаменов. Единственное, о чем они договариваются — начать съемки в тот день раньше, а потом Кисе, толком не смыв лак с волос и пудру с лица, приходится бежать на игру и считать эту пробежку разминкой, потому что времени на нее нет. После всего этого, когда агент поздравляет его с тем, что пришли еще приглашения сняться в других фильмах, Кисе отказывается. Со своей неуемной энергией он мог совмещать учебу, клуб и работу фотомоделью, но съемки фильма заставляют его жертвовать чем-то. Кисе опрометчиво соглашается подумать над съемками, как вариантом подработки на время университета, но мысль эту забывает. Деньги, полученные за эту работу, родители оставляют для того, чтобы оплатить университет. В их семье трое детей, и Кисе гордится тем, что, по крайней мере, за траты на него родителям не стоит переживать. Когда съемки заканчиваются, у Кисе впервые появляется выходной. Он собирается потратить его на то, чтобы весь день проваляться в кровати и ничего не делать, а сам звонит бывшему капитану и зовет того поиграть. Кисе скучал по баскетболу, а теперь, дорвавшись, он, как выведенный на прогулку пес, готов сам по себе гоняться за мячом по площадке. Фильм выходит уже в начале зимы, и Кисе ждет его с нетерпением, советует посмотреть друзьям, знакомым. Даже Аомине не без гордости говорит, что с ним выйдет фильм, но тот кивает безразлично. Будто и не слышит, его больше волнует игра Йосена против Ракузана, происходящая в тот момент на площадке. Но фильм разочаровывает самого Кисе. Может, он переоценил себя или возможности японского кинематографа и ждал что-то голливудского уровня. Столько сил потрачено впустую — Кисе не нравится не только подача, но и сам он кажется себе излишне наигранным, чрезмерно слащавым. Он досматривает фильм до конца машинально, отвечает благодарно на смс с поздравлениями. И надеется только, что Аомине не слушал его, и не станет смотреть. *** Фильм с Кисе — обычная школьная комедия, с таким же дурацким названием. Аомине не собирается его смотреть, но уговаривает Сацуки. В конце концов, теперь можно сказать, что посмотрел только потому, что она заставила. Странно видеть, как Кисе, играя школьную знаменитость, местного «принца», признается кому-то в любви. Даже если Кисе врет на камеру, даже если не любит по-настоящему. Аомине прикрывает глаза и пытается вспомнить, говорил ли Кисе что-то такое же слащавое ему. Вот там, на экране, почти идеальные отношения, такие, каких Кисе заслуживает и какие никогда не получились бы у них. И все же, Аомине беспокоит полузабытое собственническое чувство, по которому Кисе — его, а в фильме даже о нем не вспоминает. Это странно, ему сложно представить, что Кисе, которого знает он, и тот Кисе, который на экране — разные люди. Если бы они встречались, Аомине не позволил бы ему сниматься в этом фильме. Возможно, разрушил бы мечту Кисе стать звездой. Аомине не хотел делить Кисе со всем миром, хотел его всего себе, но тот был дымкой, и пока часть его говорила с Аомине, более мелкие частички Кисе были распылены в других людях, на журнальных фотографиях и в рекламных буклетах. После просмотра звонить Кисе начинает тоже Сацуки, радостно рассказывая, что ей понравилось больше всего, и спрашивая, будет ли он сниматься дальше. Аомине сидит с ней за одним столиком в кафе и даже лед в стакане трубочкой не шевелит, чтобы не выдать своего присутствия. Того, что и он видел. И, конечно, Сацуки сама его сдает, громко объявив: — Да. Аомине-кун тоже был. Я могу дать ему трубку. Уверен? Да нет, он нормально, только ему, кажется, было скучно. И отдает телефон Аомине, улыбаясь так, будто делает одолжение, вмешиваясь в его личную жизнь. — Поздравляю с дебютом в кино, — дежурно произносит Аомине и слышит неловкий смех. — Дурацкое кино, да? — спрашивает Кисе уже веселее. — Я думал, как раз как ты любишь, — пожимает плечами Аомине. — К тому же это огромный шаг вперед. Меня вот в кино никто сниматься не зовет. Да и из всех моих знакомых только ты снимаешься. Ты проходил какой-то кастинг, или они сами пригласили? — И то и другое. Пригласили на кастинг, — с готовностью отвечает Кисе, но больше не рассказывает ничего. И в этот раз Аомине читает его молчание, перемалывает для себя секунду-другую, думая, что сказать, прежде чем уже серьезнее спросить: — Это то, чего ты хотел? — Как сказать… Этих денег хватит на то, чтобы оплатить институт. Институт — то, чего я хотел. Это да. Но… я надеюсь, что про кино скоро забудут. В конце концов, я видел фильмы и лучше. — Ясно, — кивает Аомине. — Тогда не забивай голову. Ты сделал это ради денег, а не ради карьеры. И плевать, о чем думал раньше, теперь думай так. Сацуки смотрит на него внимательно-нежно, глаза ее горят интересом, но теперь она ведет себя как мышка, оставив их наедине. — Перестань, — просит Кисе. — Когда ты ведешь себя так хорошо, я начинаю забывать, почему у нас ничего не получилось. Аомине хочет сказать: «Потому что у тебя не было на меня времени», но вместо этого, уже открыв рот, но проглотив эту мысль, выдает: — Играл ты так себе, устроит? — Аомине-кун, ну что ты говоришь, Ки-чан отлично играл! — встревает Сацуки, пытается забрать у него свой телефон, скорее в шутку. Но Аомине сам отдает, потому что хватит с него Кисе на сегодня. Хватит уже того, что его хочется успокаивать. *** В новогоднюю ночь Кисе встречает рассвет с семьей, устроившись на крыше их домика. Он выбрал институт в другой префектуре, необходимо поговорить с мамой о том, что лучше ему снимать квартиру рядом, чем ездить каждый день по два часа в метро. Кисе больше не тратит деньги со съемок, откладывая на самостоятельную жизнь. Он собирается пообещать маме вернуться домой после окончания института, но и сам не знает, получится ли. Пока родительский дом становится для него все более и более тесным. Кисе хочет загадать, чтобы согласилась на этот план мама, а уж она уговорит отца. Потом думает, что загадает победу Кайджо в этом году, а потом — что лучше озаботиться своим будущим, попросить в новом году поступить именно в тот институт, который он хочет. Но, когда над горизонтом появляется полоска света, и небо проясняется, прикрыв глаза, Кисе загадывает никогда больше не любить Аомине. Просит, чтобы это бесполезное чувство осталось в прошлом году. Глядя на светлеющее небо, сидя у окна своей комнаты, Аомине, который желаний не готовил, загадывает в новом году, да и всю оставшуюся жизнь — никого и никогда не любить. *** Проиграв зимний кубок Ракузану, Кисе мог бы наконец сосредоточиться на вступительных экзаменах, но книги так скучны, что его все равно тянет в спортивный зал смотреть остальные игры Кубка. Иногда за ним приходит Касаматсу-семпай, который уже на втором курсе, а все равно согласился помочь ему подготовиться к поступлению. Семпай всякий раз грозится, что больше не будет тратить время на него, раз у Кисе баскетбольный мяч вместо головы, но и сам останавливается и наблюдает за играми Кубка. Бывшее Поколение Чудес прокачалось так, что, кажется, тренеры всех школ ждут, когда наконец они закончат играть в этой лиге и перейдут в университеты, оставив школьный баскетбол в покое. Когда Кисе окликают перед матчем, он сначала ждет, что это снова Касаматсу, но у зрительных рядов стоит Аомине, глядя на него. Раньше Кисе чувствовал его. Мог увидеть в переполненном зале, полном прочих команд, среди которых Аомине особо ростом не выделялся, а теперь вот перепутал с Касаматсу. И Кисе сам не знает, горько ему от того, что что-то проходит, или наоборот радостно, что он почти вылечился. — Рад видеть тебя, Аомине-чи, — приветствует Кисе, сдвигается в сторону, будто Аомине мало места, чтобы встать рядом. — Ты зачастил на матчи. Думал, ты больше не покажешься. Как экзамены? — У самого как? — без интереса, скорее в ответ напоминает о неприятном Аомине. Он и в самом деле становится рядом, около перил. Зал полон, свободные места если и есть, то в середине рядов, и протискиваться туда лень. Кисе нерадостно смеется, оценив колкость. — Было бы так здорово, если можно было только играть и все. И больше ничего бы от нас не требовали, — прибавляет Кисе. — Да? Тебе нравится плакать каждый раз, когда ваша команда вылетает с чемпионата? — А никто и не говорил, что жить легко, — замечает Кисе. Игра еще не началась, в зале довольно шумно, но Кисе продолжает негромко, как шпион: — Мне разрешили снять квартиру ближе к институту. Я думал, они огорчатся, но сестра тут же заявила, что переедет в мою комнату. — Хм. Значит, у тебя теперь, как у Кагами, своя хата, — безразлично откликается Аомине. Так же, как и живущий один в большой квартире Кагами, его это не касается. — Девочек водить удобно, наверное. По чем сейчас снять квартиру? — Тебе это в любом случае не подойдет, — без обид объявляет Кисе, глядя на площадку так, будто там уже матч, а не разминка. — Не могу представить тебя работающим. — Ну да, не всем платят за смазливое личико. — Как грубо, — Кисе говорит так же мягко, не обижается. — Между прочим, это тоже труд. Хоть и приятный. Я встаю рано утром, до учебы, да и в выходные часто времени нет… Ты и сам раньше постоянно на это жаловался. К тому же ты помрешь с голоду один, или будешь есть одну лапшу. — Зато девушек домой водить смогу в любое время. Кисе уверен, что Аомине не должен заметить, как неприятно резанули его эти слова, но молчит, потому что заканчиваются приготовления, начинается матч и можно больше не разговаривать о своих квартирах и чужих людях. С чего Аомине вообще эта тема так интересует? Неужели у него в этом трудности или давно никого не было? Или Аомине всегда был таким озабоченным? — Позовешь на новоселье? — среди общего гомона спрашивает Аомине, и Кисе приходится наклониться к нему ближе, чтобы разобрать. — Так не будет никакого новоселья. Это всего на несколько лет, может, меня из института с первого же курса вышвырнут. — Тогда просто позови посмотреть, как устроился, — неожиданно настаивает Аомине, и Кисе чудится в этом желание напроситься снова остаться наедине. Он отчетливо представляет себе это — одну из квартир, которые смотрел: небольшую, на одного человека. Понимает, что в замкнутом пространстве, за закрытой дверью, он не сможет отказаться или оттолкнуть. Хуже того, скорее всего он сам же даст повод перейти в спальню. — Думаешь, мы будем и дальше общаться? Я имею в виду, все мы? — уходя от ответа, напоминает Кисе, кивнув на площадку. — От нас же зависит, — не настаивает Аомине. Все-таки стоять с ним рядом — тепло и уютно. Кажется, что ничего больше и не нужно, только так вот смотреть матч, и толпа не мешает. Никогда и ни с кем Кисе не было так уютно и хорошо, как с Аомине. Не смотря ни на что. И он моргает, пытаясь для себя запомнить этот момент, поймать ощущения, спрятать для себя куда-нибудь во внутренний карман, как фото, и иногда доставать, любоваться. Залить их двоих янтарем сейчас, навечно. Но Кисе понимает, что со временем не только забудет, но и перестанет понимать, что же он такого находил в этом моменте, когда они просто стояли вместе у перил трибун. — Ракузан победит, — констатирует Аомине, развернувшись. — Не хочешь прекратить тратить время здесь и пойти домой? — Нет, Аомине-чи, — отрицательно качает головой Кисе, хотя и чувствует, как все внутри в этот момент завязывается узлом. Это как быть уже столько лет наркоманом и отказаться от дозы, но у Кисе есть сила воли. — Я пришел сюда посмотреть матч. К тому же до конца еще ничего не известно. В Сейрин в первый год тоже мало кто верил. — Ну, как хочешь, — пожимает плечами Аомине, разворачивается и уходит, оставив Кисе одного смотреть матч. На финальной игре они снова, как всегда, видятся только издалека. Но к началу экзаменов у Кисе уже есть жилплощадь, и все равно раз за разом возвращается к мысли, насколько было бы удобно с Аомине в самом начале отношений, если бы они тогда могли снимать квартиру. И тогда комнатки ее, где Аомине никогда еще не был, наполняются его присутствием, будто они все эти годы жили тут. Кисе понимает, что он просто носит за собой призрак еще живого человека и никак не может сбросить его с плеч. Ему кажется, что он живет не один. *** Аомине поступает в спортивный институт по приглашению тренера баскетбольной команды, и это еще один шаг на пути к профессиональному спорту. Он даже забыл, было ли это мечтой — слишком просто и быстро все осуществляется. Ему выделяют место в общежитии, и Аомине переезжает туда за неделю до начала занятий. Будто вмиг став взрослым, в эту неделю он срывается: его соседи по комнате и этажу приносят выпивку, приглашают девочек, и всю свободную неделю Аомине просыпается с гудящей головой и ощущением помойки во рту. Как-то ему чудится молчаливый Кисе, стоящий у его развороченной кровати в то время, как под боком спит полуголая девушка. Просто смотрит на него, но не улыбается. Он одет в джинсы и футболку, он выглядит так, будто заглянул поздравить Аомине с новосельем, а вместо этого застал его в кровати с малознакомой бабой. К вечеру Аомине собирает в мешки для мусора все бутылки, выметает из-под кровати использованные презервативы, и отправляет соседей пить в другие комнаты. От его жизни несет искусственностью, будто вместо колы стал покупать ее отечественные заменители. Он упускает что-то важное, и, возможно, ошибается именно в том, что ничего не значащие связи — то, что ему нужно. Они попахивают сладковатым запахом гнили, он снова что-то делает не так. Через день наваждение это проходит, и он опять в той же компании, и новые друзья шепчут ему, что многие девушки пришли только потому, что их обещали познакомить с ним. Не то, чтобы это был единственный спортивный институт, но сюда же поступают многие знакомые из других команд, которым кроме спорта надеяться не на что, да и не интересно больше ничего. К примеру, в первый же день Аомине сталкивается с Кагами. Именно после этого он начинает выглядывать в списках Кисе, искать его глазами в коридорах и аудиториях, но все то же чутье подсказывает — его здесь нет. И это странно, ведь Кисе любил баскетбол и учился с Аомине почти наравне. Вряд ли он решил связать свою жизнь с шоу-бизнесом. Листая журнал на лекции, Аомине пытается для себя ответить — зачем нужен Кисе в одном институте с ним? Потому что тогда проще уговорить его на секс? Он не спрашивал, куда Кисе поступил. Ему по сути было все равно до того, как увидел тут же Кагами. А потом встречает Кагами и Тецу вместе у ворот к институту. Даже Аомине становится ясно, что эти двое между собой договорились, наконец. Конечно, Тецу не собирался поступать в этот институт, ему не хватало физических данных, а значит, после окончания школы у них с Кагами не было повода продолжать общение. Ну, может, поздравлять друг друга с праздниками. Но что-то в выражении лица Тецу, в том, что он ждет Кагами, подсказывает — у них теперь, что называется «другой уровень». — Ну как, уже съехались жить вместе, или только квартирку присматриваете, — без приветствия поддевает их Аомине, остановившись пообщаться с Тецу. Даже в том, как хмурится Кагами, есть что-то с головой их выдающее. Кагами сердится не на Аомине, он сердится на всех, кто встает между ним и Тецу. — Аомине-кун, — похоже, тот обрадовался. Слегка поклонился, как всегда, почти ничем уже не выдавая себя. — О чем ты? — Я? Не знаю, но… — Аомине пытается дружески поддеть Тецу локтем в бок, но Кагами как-то оттесняет его. «Ничего, у него это пройдет», — думает Аомине, а сам мстительно добавляет: — Тогда дома его запри и не выпускай на улицу, если Тецу уже со старыми друзьями говорить нельзя. — Все в порядке, — спохватывается снова Куроко. — Извини, Кагами-кун просто… Немного непривычно все это. Если ты хочешь поговорить, то… — Ага. В другой раз и с глазу на глаз, — по себе зная, как это рассердит Кагами, кивает Аомине. Что-то в этих двух больно задевает его, хотя он никогда не был влюблен ни в того, ни в другого и должен бы если не радоваться за них, то относиться равнодушно, но их пара как заноза под ноготь. Они заставляют его думать не о том, что они вместе. Они напоминают ему о Кисе, его мечты о квартире, в которую можно прийти, и куда вечерами будет возвращаться Кисе — ставить зонтик в подставку, разуваться и говорить: «Я дома». Это что-то настолько сладкое и несбыточное, что внутри у Аомине кишки завязываются в узел от желания, чтобы было именно так. Именно квартира, в которой он живет вместе с Кисе. Где можно встречать его из душа, есть приготовленную им еду и вместе вечерами смотреть телевизор. Аомине, даже не в общежитии, а когда идет по парку, вдали от людей, вертит в руках телефон. То набирает номер, то сбрасывает. Один из звонков, все-таки проходит, и Кисе перезванивает ему сам, голос его обеспокоенный, тревожный. Он не знает, то ли Аомине нужна его помощь, то ли помощь и мужество понадобятся самому Кисе. — Что-то случилось? — вкрадчиво начинает Кисе, и что-то есть в этой интонации, подсказывающее: «Нет, ничего. Все в порядке, просто случайно нажалось». Но голос Кисе что-то делает с ним. Возможно, покажись сейчас какой-нибудь клерк, выгуливающий своего пса, или девочка на пробежке, Аомине бы отшутился. Но он один, и это делает его чуть более откровенным. — Ты так и не показал свою квартиру, — издалека начинает Аомине и слышит облегчённый выдох. — Я еще даже вещи толком разложить не успел. Давай потом, хорошо? Скорее всего, Кисе врет. А если и позовет его в гости, то в компании с Сацуки и Куроко, потому что им быть наедине слишком опасно. Именно так и сказал ему сам Аомине, а теперь звонит взять свои слова назад. — Большая? — Нет, конечно. Да и мне много места не нужно. Тем более с новым рабочим графиком я туда только спать и прихожу, — смеется Кисе. — Ага, — невпопад отзывается Аомине. Он вздыхает глубоко, чтобы поддеть то, что осталось от его сердца, зачерпнуть это со дна своего тела и преподнести Кисе как величайший подарок. — Я видел сегодня Тецу и Кагами. Кажется, у них все хорошо. Наверное, они уже даже живут вместе: Тецу ждал его у института. И вот… Я тут подумал, как круто было бы нам жить вместе, Кисе. Трубка забивается осколками сердца, они глушат звук, и, если бы в трубке не было слышно фонового шума чужих голосов, Аомине решил бы, что со связью что-то случилось и его признание так беспардонно оборвалось. — Кисе-сан! — зовет кто-то дальше. — Вы готовы? У нас все готово. Вы идете? — Зачем ты это говоришь? — серьезно спрашивает Кисе. От прохлады этого тона все всколыхнувшееся было в Аомине светлое чувство снова опадает. Он был слишком открыт и получил по заслугам. — Ты же сказал, что не видишь нас вместе… С этого тогда все и началось и… — Кисе, я не предлагаю тебе всю жизнь со мной жить! — срывается Аомине. — Я говорю, что это не секс на один раз. Я предлагаю попробовать снова. — А что, если со мной надо только на всю жизнь? — спрашивает Кисе, и голоса на фоне становятся тише — он закрылся, спрятался где-то. — Если скажу, чтобы ты возвращался только когда будешь готов к этому?.. — Ты готов потерять возможность прожить со мной какое-то время более-менее счастливо ради принципа «либо навсегда, либо и не нужно»? — не понимает Аомине, и Кисе выдыхает, отвечает уже не так серьезно: — Аомине-чи. Если бы ты ушел и сказал, что десять-пятнадцать лет будешь где-то пропадать, спать с кем попало, но потом вернешься, чтобы навсегда остаться со мной — я бы это принял. Я бы ждал. Но быть этой мимолетной связью на «перебешусь и пройдет» — я не хочу. Я не хочу снова с тобой расставаться. С меня хватит. Поэтому, вот мое единственное условие: ты придешь раз и навсегда и больше не уйдешь. — Слишком многого хочешь. Это что, твой текст из нового фильма? — Ага, — признается Кисе, смеясь. И Аомине уже не знает, верить ему или нет. Резануло, да. Он все же не был настроен так серьезно, на всю жизнь, но и врать не хотел. Все равно Кисе поймет. — Ясно, ты на площадке, ты в образе. Я сказал, что у меня есть что тебе предложить, — намеренно холодно продолжает Аомине. — Если ты согласен, то перезвонишь, как закончишь. Если нет — можешь забыть, что я сказал. — Слушай, я правда сейчас занят. Там уже вся площадка на ушах. Думают, наверное, что я сбежал с гримершей. Давай считать, что это была дурацкая шутка. — Дурацкая шутка. Да, — кивает Аомине. — Ты же понимаешь, что больше это не повторится? — Да, — подтверждает Кисе, но трубку все равно еще не кладет. Аомине ждет, слушая даже не тишину, а тот переполох, что происходит на заднем плане, и уже после этого нажимает сброс, так ничего больше и не сказав. *** Когда Кисе звонит ближе к ночи, Аомине уже в общежитии и, заметив, от кого звонок, откидывает телефон на кровать, тот скользит и падает под нее, продолжая звенеть уже оттуда. Отчего-то Аомине кажется, что это будет длиться весь вечер, но Кисе хватает одного звонка. Не раздеваясь, Аомине падает на расстеленную с ночи и не убранную кровать, прислушиваясь к телефону так, будто вместо него сам Кисе, притаился, обиделся и молчит. Но у соседей шумно, еще не так поздно, чтобы требовать от них тишины. Больше всего Аомине раздражает, что у Кисе теперь своя жизнь. Раньше они были похожи, играли в баскетбол, учились в школе. Теперь Кисе снимает квартиру и учится черт его знает где, а в свободное время работает, снимаясь в фильмах. А Аомине живет в общежитии на карманные деньги, которыми его снабжают родители. *** — Аомине-чи нет? — переспрашивает Кисе. — Ну да. Он переехал в общежитие. Сказал, что добираться слишком далеко, к тому же там у него друзья, — немного растерянно сообщает его мама, стоящая у двери. Она не знает, пропустить Кисе в дом или попрощаться с ним через порог. — Он не говорил тебе? — Нет, — Кисе тут же приходит в себя, улыбается. — Я сам виноват. Стоило его спросить. Простите, как-то глупо получилось. Думал, что будет сюрприз. У него ноет спина, болит голова и больше всего ему хочется сейчас домой, в душ. Но он ехал сюда думая, что увидит Аомине, сможет попросить у него прощения, а может и не просить — просто останется с ночевкой, ведь уже поздно, а завтра снова вставать в шестом часу. Стоило и правда ехать домой сразу. — Ладно, не говорите ему, что я заходил, а то подумает еще, что я идиот, — глянув мельком на часы, просит Кисе. — У меня скоро последний поезд. Так что я пойду. *** Кисе ужинает еще по дороге, чтобы не тратить на это время дома. Вернувшись, отправляется сразу в ванную, потом, когда он в первом часу ночи уже сушит волосы, у него начинает звонить телефон. Кисе перехватывает его с кровати, бросает быстрый взгляд на экран и, увидев имя звонящего, уже не так спешно отвечает. — Знаешь, я тут совсем вымотался, а завтра еще вставать рано. — Я понимаю, — произносит Каёми. Именно она — гример Кисе и его нынешняя девушка. — Мне просто как-то беспокойно было, и я подумала, что ты ведь поздно ушел, мало ли, что случилось… Кисе не включает свет, больше всего его манит сейчас свернутый футон, но он замирает посреди небольшой комнатки, забыв, что искал. Кажется, она почувствовала не опасность, а то, что могла потерять его в этот вечер, что он прибежал к Аомине, но так и не смог с ним увидеться. И то, что она шестым чувством поняла, снова ослабляет его нити, что тянутся к Аомине, они становятся не прочнее паутины. — Да, со мной все в порядке, — произносит Кисе. — Я сейчас спать ложусь, но завтра ведь мы увидимся. — Конечно. Придешь пораньше? — Как всегда, — подтверждает Кисе, улыбаясь. — Где-то час побыть наедине у нас будет. Если кто-то тоже не решит снова зайти пораньше или остаться на площадке на ночь. Он смеется, вспомнив один случай. Конечно, Кисе приходит раньше не только из-за Каёми, но и час в день наедине тоже приятный бонус. Аомине в своей комнате тем временем, чертыхаясь, пытается отодвинуть двухъярусную кровать со спящим соседом, чтобы достать из-под нее телефон и поставить на нем будильник на утро.