Физика без правил

В последнее время странным стало всё, начиная с мамы, которая в течение последнего месяца не выдала ни единой тирады, заканчивая природой, которая в середине января решила устроить нам апрель. А ещё, странными были люди вокруг, на которых я обычно не обращала внимания, но теперь делать это было почти невозможно. Все сошли с ума. Кроме меня, естественно. Я, как и всегда, была обычной, серой, хорошей девочкой. Все учителя, до единого, будут умиляться моей выдержке, ставить в пример одноклассникам, потому что мне весной крышу не сносит. Аж самой тошно. Тошно, потому что никто не знает, что творится в моей голове, вокруг чего вертятся мои мысли, о чём я мечтаю… И от того, что люди в неведенье считают меня ангелом, я чувствую себя ужасно ужасной. И даже сейчас, уныло шлёпая по лужам, в которые превратился прекрасный белый снег из-за потепления, я рассматривала людей и ловила на себе взгляды, которые прямо-таки кричали: «Она хорошая!» Есть такая мудрая поговорка «В тихом омуте черти водятся». Я же ощущала себя так, будто в моём омуте водилась только пустота. В эту пустоту можно было запихать, что душе угодно и радоваться, что она повелась на твою мулю, но пустота так навсегда и останется пустотой, что ты не делай, как над ней не упражняйся. От осознания этого хотелось закричать на весь мир, рассказать всем, что я не хорошая я никакая. Но я тупо продолжала делать то, что всем нравится, лишь бы только меня не замечали, зная, что я не доставлю неприятностей. Добрые, наивные люди, знали бы они, как мне хочется взорвать весь Мир, всю Галактику, всю Вселенную, только чтобы пустота осталась в пустоте и растворилась в ней, потерялась. Но я тупо делала то, что всем нравится, а именно сейчас, по просьбе директора, направлялась в больницу, навестить нашего обморочного физика. *** Больницы мне никогда не нравились, но тут делать было нечего, апельсины должны достичь своего адресата. Медсестра, прежде чем меня пропустить, я расспрашивала, кто я, что я, зачем я… Спокойно ответив на её вопросы, я взяла халат и отправилась к указанной палате. Максим Евгеньевич сидела на больничной койке и вертел в руках какую-то книженцию. Читать он её, похоже, не собирался, следовательно, я его не отвлекала, так что совесть моя спала крепким сном. Заметив меня, он явно оживился, швырнул книгу на прикроватную тумбочку и громко начал говорить: – Миронова, чего это ты решила проведать немощного меня? – физик внимательно рассматривал меня, заметил в моих руках пакет и весело воскликнул: – Ну, хоть что-то кроме деревянных апельсинов. Мне было жутко неловко, появилось желание сбежать с этой планеты. Буквально заставляя себя, я шла к стулу, который стоял возле кровати. Приблизившись к нему, я едва не упала, но вовремя ухватилась за тумбу. Покраснев, я всё же села на несчастный четвероногий предмет мебели и опустила глаза в пол, не зная, что дальше делать. – Миронова, а ты случаем язык не глотала? – этот вопрос ненадолго ввёл меня в ступор, затем я прикусила оный и медленно покачала головой, отрицая. – А чего молчишь тогда? Я удивлённо посмотрела на него, но потом всё же вспомнила, что не произнесла не единого слова с того момента, как пришла и решила хотя бы поздороваться ради приличия. – Здравствуйте, – мой голос звучал тихо и убийственно жалко, меня это раздражало, но я продолжала вести себя так же, не глядя на него. Чтобы хоть как-то сгладить свой идиотизм, я стала доставать фрукты из пакета и по одному передавать их по одному. – Меня директор отправила, – я снова замолкла, подбирая слова и стараясь заставить говорить себя хоть немного громче. – Ну, чтоб от школы как бы… Я окончательно запуталась в своих попытках сказать что-то внятное, мне стало о жути стыдно и от этого мои щёки просто пылали. На удивление, Максим Евгеньевич решил проявить терпимость и молча жевал, ожидая, когда же я выдам что-нибудь понятное. Я раздумывала так долго, что в это время учитель сгрыз два яблока и почистил мандарин. – В общем, все ваши ученики, – я прочистила горло и уже увереннее продолжила: – и коллеги желают Вам скорейшего выздоровления, вот. Я свободно выдохнула и чувством выполненного долга собиралась по-тихому уйти и забыть про весь этот балаган, но не тут-то было: меня крепко схватили за предплечье, не давая даже встать со стула. Вопросительно глянув на учителя, я стала ожидать, когда он мне объяснит свой порыв. – Миронова, ну я же тут со скуки сдохну, – флегматично пояснил он. Меня такой ответ крайне не устроил, и я уже собиралась вежливо отказать, сославшись на крайнюю занятость, но меня нагло перебили, сказав: – У меня день рождения, а я тут один-одинёшенек! – глаза физик при этом сделал такие, что казалось, весь его мир рухнет. Устоять перед таким взглядом не смог бы никто, а я, увы, исключением не была. Я спокойно устроилась на стуле и стала выжидать, что же он скажет, но он молчал как рыба об лёд, поэтому теперь молчание нарушила я: – Максим Евгеньевич, я не думаю, что я подходящий человек для увеселительных бесед, – как-то сам собой у меня включился самый занудный режим из всех занудных режимов, но я решила, что его можно бы и вырубить. Слегка улыбнувшись своим мыслям, я достала из своей сумки альбом, который был при мне всегда, и, хмыкнув, сказала: – Хотя, раз у Вас день рождения… не шевелитесь, Максим Евгеньевич, – его ошарашенное лицо можно было бы изображать на картинах, что я, впрочем, и собиралась сделать. Карандаш чиркал по листу, выводя контуры, а я пропала. Мне нравилось его рисовать до такой степени, что аж дух захватывало. Я не раз раньше рисовала портреты, даже мамин, который она, наступив своей прагматичности на глотку, повесила в своём кабинете… Но меня никогда ещё до такой степени не увлекали черты лица, мимика, никогда ещё я не видела столь живого человека. На этот раз тишина, повисшая в палате, совсем не давила, наоборот, казалась лёгкой и невесомой, правильной. Права, сейчас лёгкими и невесомыми были линии, которые раз за разом всё точнее и точнее воссоздавали образ учителя. Никто не считал, сколько времени прошло, но Максим Евгеньевич так и не пошевелился, притворяясь статуей. Даже выражение его лица всё так же оставалось слегка удивлённым и растерянным. Я довольно оглядела свою работу, аккуратно, в уголке вывела каллиграфическими буковками «С днём рождения» и, вырвав листок, протянула его физику. Не зная, куда себя деть, я глянула в окно, на улице совсем стемнело. Я подорвалась со стула с неимоверной скоростью, кинула: «До свидания» и выбежала из палаты, на ходу бросая медсестре халат. Достав телефон, я облегчённо выдохнула. Было всего шесть вечера и у меня было больше сорока минут, чтобы добраться до дома и не дать маме заметить, что после школы я домой пришла не сразу. *** В квартиру я зашла как раз в тот момент, как зазвонил домашний телефон. Прямо в сапогах и пуховике, я подбежала к нему и ответила, молясь всем богам, чтобы мама звонила в первый раз. – Алло, – я старалась утихомирить своё дыхание, и бешено колотящееся после бега сердце. Получалось у меня посредственно, но, вроде, через телефон это было не слышно. – Алиса, я сегодня задержусь на работе, возможно вообще не приду ночевать, – такое у моей матери бывало и не редко, но в последнее время меня такими подарками Боженька не радовал. – Надеюсь на твою благоразумность, – и отключилась. В такие моменты я была вроде и рада, но что-то мне мешало прыгать до потолка и скакать по дому. Может быть, тому виной моя хвалёная благоразумность, которая, в последнее время сдаёт свои позиции, оставляя себе в замену безумные мысли и непонятные эмоции. Но я же хорошая девочка, я всё сделаю правильно.