Физика без правил

Не единого раза до этого я не лежал в больнице, да и, в общем-то, серьёзно не болел. Мой дебют был крайне неприятен, но перспектива загибаться неприятна мне была ещё больше, поэтому я покорно глотал все пилюли, как примерный мальчик, но не забывал при этом строить план побега. Тоска зелёная, обычно, не успевала полностью облепить меня, но за последние несколько дней моим единственным посетителем стала Миронова, потому что остальные были просто заняты, да и я шёл на поправку. Тем не менее, после того, как моя ученица усвистала, одарив оригинальным подарком, я буквально на луну выл по ночам от скуки. Единственным моим развлечением стала возможность беспрестанно пялиться на портрет. Мне всегда хотелось взглянуть на себя со стороны, глазами другого человека, но это казалось на грани фантастики. Сейчас я разглядывал карандашный рисунок, и мне казалось, что я просто вылетел из своего собственного сознания и теперь смотрел на тело, в котором поселился кто-то другой. Я видел себя так, как видит меня Алиса. Это я понял лишь на второй день, после того, как начал сверлить дырку взглядом в этом альбомном листочке. Я смотрел на очертания собственного лица, на свою бумажную копию и понимал, что Миронова считает меня чем-то большим и неизведанным, но при этом, не страшным. От таких мыслей я всё больше приходил в замешательство, и даже сам начал предполагать, что скоро повернусь, если буду так много времени уделять дурацким раздумьям. Вечером пятницы я аккуратно достал из тумбочки припрятанную одежду, быстренько переоделся и, запихав в карманы джинсов рисунок и телефон, по-тихому смылся, пока медсёстры распивали чаи в соседней палате. *** Вряд ли побег из больницы в двадцатиградусный мороз с недолеченной ангиной был разумным, но мне, по правде говоря, было плевать. Холодный воздух, благодаря тёплому шарфу, не проникал в лёгкие, а до дома я добрался на попутке, которую поймал, отойдя немного подальше от больницы. Ключей от моей квартиры не было кроме меня, ни у единой живой души, поэтому после меня никто сюда не заходил, а следовательно, было всё так, как оставил я. Слой пыли, образовавшийся за две недели моего отсутствия, поражал, и я, поборов своё нежелание, потопал за тряпкой. Всё же дышать здесь было невозможно. Комнатные цветы у меня никогда не приживались, но совсем без них было как-то неуютненько, поэтому их успешно заменяли кактусы, которые стоически выдерживали то, что вспоминал я о них от силы раз в две-три недели. После двухчасового «полёта» с тряпкой, я довольно осмотрел свою берлогу и спокойно выдохнул. Теперь всё будет, как обычно и никаких больниц. *** На завтра я позвонил директору школы, сказал, что срок моего больничного внепланово урезался и на работу я планирую выйти уже со следующей недели. В понедельник утром я уже пожалел о том, что не провалялся дома ещё пару дней, но делать было нечего, я соскрёб себя с кровати и, после приведения себя в божеский вид, отправился в школу. Ни учителя, ни ученики не ожидали, что я появлюсь так скоро, у меня было всего два урока с девятым и одиннадцатым классами, первые из которых в восторг от этого не пришли и сверлили меня убийственными взглядами, которые, к их сожалению, особого впечатления на меня не произвели. Одиннадцатиклассники же отнеслись ко всему с пофигизмом, особо не парясь по поводу замены химии на физику. Хрен редьки не слаще, как выразился один из них, зато прикольней. Урок я решил начать с переклички, чтобы знать, сколько смельчаков решили откосить от урока, но, как оказалось, таковых не имелось. Миронова сидела за последней партой и, как я теперь понял, рисовала. Мне почему-то жутко хотелось прервать её, но тут же я вспомнил портрет и подумал, что даже для моей испорченной кармы это будет слишком. Лишь когда прозвенел звонок, я подошёл к ней и нагло заглянул в альбом. Девчонка увлечённо чиркала по листу простым карандашом, изображая на нём причудливую зверюшку, похожую на кошко-собако-лису. Меня Алиса упорно не зачечала, обводя мордочку нарисованному гибриду, а я наблюдал за ней и мне казалоь, что она колдует, потому что сам я владел рисованием на уровне "палка, палка, огуречик – получилась каракуля". Решив, что хватит мне изображать из себя памятник самому себе, я громко "кмыкнул", что и напугало Миронову. – Максим Евгеньевич, – она посмотрела на меня широко распахнутыми глазами, а потом немного нахмурилась, после покраснела и стала собирать свои вещи в сумку, торопливо скидывая их туда. – Миронова, почему ты такая растяпа? – я взял в руки её учебники, аккуратно разложил их, а потом, застегнув молнию, торжественно вручил ей сумку, глядя в прищуренные серые глазища своей ученицы. Она буквально вырвала её из моих рук, кинула тихое: "До свидания" и вылетела из кабинета, непонятно чем напуганная. А я рассматривал рисунки в альбоме, которые она забыла, не заметив, что он так и продолжал лежать на парте.