Flowey Is Not a Good Life Coach

       К тому времени, как Папирус добрел до парадной двери, он понял, что смысла подниматься на второй этаж нет. Ему и так скоро вставать и притворяться, что у него нормальная жизнь. Проверив, не спит ли Санс (он спал), Папирус включил кофеварку. Сегодня кофе ему пригодится. Он не нуждался в долгом сне — большинство столько спали во время затянувшегося послеобеденного сна, — но от необходимости продолжать работать после магического истощения он чувствовал себя ходячим мертвецом.        По крайней мере, теперь ничего не болело. Его челюсть чуть-чуть ныла, но по сравнению со вчерашним это было ничто. Флауи сдержал свое слово.        Он сел на свое обычное место за столом, пока ждал кофе. Диван не подходил; несмотря на пружины, Папирус мог там уснуть. Он уставился на камень Санса, считая на нем блестки. Голова пустовала — он слишком устал для полноценных мыслей. С кухни доносилось клокотание кофеварки. Пять минут, и он сможет сходить наверх и попробовать начать работу с отчетами.        — Бро? Папирус?        Папирус сел, моргая.        — Что?..        Когда он успел уснуть? Он даже не помнил, как опустил голову.        С написанным на лице волнением Санс осмотрел его сверху вниз.        — Э-эм, ты как, бро?        — Пойдет, — отозвался Папирус, все еще не опомнившись от неизвестного, но явно недостаточного количества сна. — Просто задремал.        — Вот как. Эй, твое лицо выглядит лучше.        Рука Папируса мгновенно поднялась в странном порыве спрятать вылеченную челюсть.        — Я же говорил, что излечу ее, когда отдохну.        — Для этого нужно много энергии; ты уверен, что не перестарался?        — Лучше уж быть усталым, чем больным, разве нет?        Если бы Папирус и впрямь решил исцелить себя, на это бы ушла пара часов, если не больше, и он остался бы совсем истощенным. После тренировки, наверное, он выглядел довольно убедительно.        Бровь Санса чуть поднялась, когда он опустил взгляд.        — Знаешь, ты всегда ругаешься, когда я приношу снег на ковер.        Папирус проследовал за его взглядом и заметил лужицу у своих сапог, а также маленькие мокрые пятна от стола, на кухню и до двери.        — Извини, — вздохнул он. — Забыл, что на мне сапоги. — Обычно он вытаптывал снег на коврике с надписью «Добро пожаловать», но сегодня не хотел шуметь.        — Куда ходил? — поинтересовался Санс, тут же наполняясь праздным любопытством.        — Плохо спал, — солгал Папирус. — Пошел на воздух.        Он протянул руку и смахнул блестки с камня себе в ладонь, что дало ему повод подняться. Он прошел на кухню и выбросил старые блестки в мусорную корзину.        Санс отправился за ним.        — Во вчерашней одежде?        Раз уж он пришел сюда, Папирус решил, что надо и ему налить кофе.        — Ты постоянно так ходишь, — ушел от ответа он, выуживая любимую кружку из сушилки. — Ты и сейчас так ходишь.        — Это потому, что я — бессовестный неряха, — несколько оскорбленно заявил Санс. — И мы вроде как уже обсуждали, как я отношусь к твоему неодобрению моего стиля. — Он хмуро наблюдал за Папирусом. — Не могу поверить, что ты снова спал в одежде. Ты вообще спать ложился?        — А какая разница?        Санс резко опустил руку на кухонную стойку, и от удара кости по дереву раздался громкий треск.        — Тебе надо отдыхать!        Папирус подпрыгнул, и кофе выплеснулся на его руки. Он не был слишком горячим, чтобы обжечь, но перчатки промокли. Он вздохнул.        — Ты в порядке? — спросил Санс на более приемлемой громкости, прочистив горло. — Я не хотел, эм...        Папирус кивнул.        — Он не горячий.        Даже если бы и был горячим, кости труднее обжечь, чем кожу. По ощущениям, конечно, неприятно, но все равно вреда никакого. Поставив кружку на стойку, Папирус снял перчатки. Надо будет помыть их, пока они не засохли.        Санс оперся спиной на стойку, массажируя руку.        — Ты снова был в лесу, да? — Это прозвучало больше как утверждение. — Ты не спал всю ночь? Но, хм, думаю, ты проспал бог знает сколько за этим столом, — он пожал плечами, — так что теперь у тебя все хорошо, да?        — Не надо разговаривать со мной таким тоном, — попросил Папирус, ощущая, как внутри разгорается раздражение. Он просто хотел попить прохладный кофе и начать работать. Интересно, он тоже так раздражал Санса, когда ругал его?        — Каким тоном? — удивленно моргнул Санс.        — Этот тон... будто ты думаешь, что я ребенок или что я глупый или еще что-то. — Санс много с кем разговаривал таким тоном, но навряд ли они замечали. Может, и он не замечал.        — Я не думаю, что ты глупый, — возразил он. — Просто я, эм... — Не найдя слова, он замолчал, сделав беспомощный жест.        «Молчаливое времяпрепровождение на кухне» в рекордные сроки становилось семейной традицией.        — Ну да ладно, — с трудом выдавил Санс. — У нас не хватает несколько ингредиентов для рецепта, который я хочу попробовать. Так что я решил, эм, ну, сходить за покупками. Тебе что-нибудь взять?        — Все уже написано в списке, — сказал Папирус по привычке, отпивая кофе. Вдруг он увидел пустую дверь холодильника. — Ох, я забыл его написать, — понял он, пощипывая назальную кость. В последнее время покупка продуктов потеряла свой приоритет.        Обычно он составлял список продуктов, которые заканчивались, надеясь, что Санс купит хоть что-нибудь. Он покупал, но лишь иногда. Хотя были случаи, когда он приносил все из списка. По некоторым причинам, которые Папирус раньше не понимал, для его брата список значительно упрощал дело.        Прямо сейчас даже мысль пройтись по кухне, чтобы написать список, казалась дикой.        Наверное, его усталость была заметна, что неудивительно, если он выглядел хотя бы вполовину так плохо, как он себя чувствовал. Санс пожал плечами.        — Не волнуйся, бро, я справлюсь. Всего лишь купить продукты.        — Уверен? — Папирус предполагал, что они пойдут вместе, но, с другой стороны, его привлекала возможность остаться наедине с собой на час или около того. Он нуждался во времени, чтобы привести себя в порядок. Может, он сходит в душ или переоденется, как минимум.        — Конечно, — заверил его Санс, махнув рукой. — Все равно, наверное, моя очередь. Не переживай.        Господи, похоже, выглядел он просто ужасно.        Пока Санс ушел в магазин, Папирус успел принять душ, переодеться и начать разбирать кучу отчетов, с которыми его оставила Андайн. Он обрадовался тому, что ему есть чем заняться, пусть и ему казалось, будто он под домашним арестом.        И пусть даже его занятие являлось определением скуки.        Услышав, как открывается дверь, Папирус отвлекся, чтобы помочь Сансу с пакетами. Учитывая то, как прошло утро, пялиться на неаккуратный почерк было облегчением, однако головная боль уже основалась на месте...        Санс, на удивление, проделал хорошую работу, хотя и набрал множество несочетаемых предметов. Пока Папирус разбирал, что должно стоять в шкафчиках, а что — в холодильнике, он заметил выделяющийся среди остальных коричневый пакет.        Папирус поднял его: он был тяжелее, чем казалось, а внутри оказалось нечто, больше похожее на кувшин, чем на бутылку.        — Я серьезно сомневаюсь, что в твоем рецепте понадобится сидр, — скептически произнес он, — не говоря уже о том, что здесь слишком много.        Санс выглянул из-за двери шкафчика, где выставлял ряды из банок с маринованными огурцами.        — Эй, по такой цене я просто не мог не купить. — Он поморщился, поднимая руки: — Эй, не смотри на меня так! Я же не собираюсь выпить все за сегодня.        — Очень на это надеюсь. — Папирус не был уверен, что столько вообще физически возможно выпить за один раз — по крайней мере, без существенных последствий. У них не имелось печени, но все же...        Расправившись с продуктами, Папирус вернулся к работе. Все пошло быстрее, когда Санс добровольно стал читать, а Папирус — записывать. Ко времени, когда они собрались обедать, они закончили с девятью отчетами. Всего их было, по подсчетам Папируса, где-то двести, но старт уже впечатлял.

~*~

       Рецептом, который Санс хотел испытать, оказался пирог «Лоррейн», как Папирусу и следовало ожидать.        И пирог, как выяснилось, готовился сложно, если монстр пытался приготовить его правильно. Несомненно, это не получалось. Сноудин был небольшим городом, и в магазине не нашлось некоторых продуктов из-за маленького выбора, в котором появлялось разнообразие в зависимости от того, что продавщица находила на свалке. Это означало, что им пришлось кое-что заменить в рецепте: йогурт вместо густых сливок, консервированная красная сельдь вместо кусочков бекона. Небольшая корректировка. Должно сработать.        — Итак, — торжественно произнес Санс, храбро выкладывая йогурт в громадную миску. — Она сказала, что нам надо отделить яйца.        Папирус достал необходимое количество яиц, выложив их на стойку.        — А отделить от чего?        — Эм... — Свет в глазах Санса погас, пока он задумался. — Знаешь... я без понятия. Наверное, стоило спросить. — Он взял яйцо, крутя его в руках. — Отделить их... от скорлупы, может?        Папирус не знал, от чего еще их можно отделить, как и причину, по которой таинственный кулинар-благодетель Санса не объяснила ему, как разбить яйца, по-простому. Это было выше него. Может, это что-то типа головоломки?.. Он опасался, что они оба не готовы к таким премудростям, хотя они всего лишь готовили обед.        Он разбил яйца в миску, смешивая с йогуртом. Санс добавил соли и перца вместе с... мускатным орехом? Что ж, Санс настаивал, что та женщина отлично готовила, хоть он никогда и не пробовал ее блюд. Как новичок, Папирус не представлял, какие приправы им нужны, но его инстинкты говорили, что чеснок и орегано — логичный выбор.        — А кто такая Лоррейн? — спросил он, помешивая тесто. Оно все еще не казалось довольно аппетитным — больше неприятно склизким. — Это ее имя?        Он отвлекся, пытаясь понять: может, он веселится, но просто пока не осознал? Санс готовил вместе с ним; сегодня должно было стать красным днем календаря. Однако Папирус не мог восстановить то чувство. Он был почти счастлив, но вся радость смылась, став серой.        Может, он перестарался. Отогнав мысли, он принялся усердно мешать, наблюдая, как желтки пропадают в грязно-белом йогурте.        — Нет, навряд ли, — ответил Санс. — Она не похожа на ту, кто назвал бы рецепт в честь себя. Кто-то, может, так и делает. — Он пожал плечами и стал открывать банки с сельдью. Вскоре кухню наполнил пикантный рыбный запах.        — И как долго ты с ней разговариваешь?        — Не знаю. Пару месяцев.        Странно было думать, что прошло столько времени. Санс говорил об этой личности с теплотой, с которой не говорил обо всех своих знакомых вместе взятых, но Папирус практически ничего о ней не знал... ну, только то, что у нее своеобразное чувство юмора и любовь к готовке.        — Ты никогда не спрашивал ее имя?        Санс выкладывал селедку на предварительно сделанной корочке пирога. Видимо, женщина объяснила ему, как это сделать, но Папирус согласился с Сансом: он не может сделать полноценную корочку, не имея знаний. По шагу за раз.        — Хочу заметить, — нарушил тишину Санс, подумав, — мне кажется, если бы она хотела, чтобы я знал ее имя — она бы сказала. Да и уже так долго времени прошло, спрашивать как-то неловко. — Он вытер пальцы о кофту. — Меня оно особо не волнует.        Продолжать он не стал, и Папирус решил не давить. Стоило признать: он любопытствовал, кто же умел сподвигнуть Санса на действия, только уговорив его попробовать. Лучшее, что получалось у Папируса, — пилить и силой втягивать его в некое подобие действий. Или — в последнее время — волновать его.        Когда они вылили свою смесь на сельдь, осталось только поставить пирог выпекаться. Они закончили еще с парой отчетов, пока ждали.

~*~

       Папирус с немалой тревогой изучал кусок пирога «Лоррейн», выглядевший более или менее так, как должен был пирог. Но вот запах... запах получился интересный.        — Что ж, — выдал Санс, тыкнув пальцем в свой кусочек, — вроде выглядит нормально.        Он не лгал. Тесто не разваливалось, и сельдь сделала красивую полоску у дна, слегка выпирая по краям хрупкими бочками рыб. Папирус старался думать о них как о дополнительном источнике кальция.        У них не было пути назад. Он понимал, что должен хотя бы попробовать. Он быстро откусил от своей порции и следующие несколько секунд отчаянно пытался не выплюнуть это назад.        Санс наблюдал, как он жует.        — Эм, ну и как? — Сам он еще не попробовал.        На вкус пирог вышел таким же, как и на запах, только сильнее. Папирус сглотнул, не сумев подавить слабый кашель.        — Ну... — Он пытался найти слова. — Не так уж и плохо. — В его глазницах скопились слезы, но он держался. Приложив столько усилий, он не смел ранить чувства брата.        — Правда? — просиял Санс. — А пахнет, как мусор.        Кивнув, Папирус выдавил обнадеживающую улыбку.        — Немного пересолили... Но могло выйти и хуже, мне кажется. — Это была чистая правда.        Воодушевившись его словами, Санс сделал укус. Огоньки его глаз медленно скрестились.        — О боже, — только и выговорил он.        — Не болтай с полным ртом, — сделал замечание Папирус, параллельно ища в себе храбрость, чтобы откусить еще.        — Я умираю? — Санс сглотнул, и последовала секундная пауза, заставившая Папируса взволноваться: его брат умудрился поперхнуться, не имея трахеи. — Кха! О господи, этот вкус не передать словами, — заявил он, прижав руку к груди. — Ты солгал...        Папирус смотрел на следующий кусочек. Либо он, либо пирог. Он не мог проиграть в данном поединке.        — Я сказал, что могло быть хуже, — поправил он.        По крайней мере, пирог не получился слишком сладким, хотя сладость там слегка улавливалась, что казалось странным и неправильным. Вообще очень много чего в этом пироге казалось неправильным.        Санс задумчиво напевал себе под нос, пока Папирус набрал рот смеси с запеченными рыбами и их костями.        — Если подумать, — хмыкнул Санс, — ванильный йогурт был ошибкой. Надо было купить обычный.        Сглатывая, Папирус кивнул. Это объясняло странный десертный вкус, который он не мог опознать.        — Нам есть куда расти, — резонно заметил он.        — Ты не обязан это есть. — Санс смотрел, как он продолжает жевать. — Это же мерзость.        Чем больше он ел, тем каким-то образом хуже становился вкус, но Папирус отказывался признавать поражение перед выпечкой несмотря ни на что.        — Я же сказал: не так уж и плохо.        Санс приготовил с ним еду — новый рецепт! И что, что он обладал вкусом отчаяния и плохих выборов? Папирус съел бы весь чертов пирог, если был бы должен.        — Воу, — выдохнул Санс, смотря, как Папирус доедает содержимое тарелки. — Просто невообразимо.        Внутри Папируса загорелась радостная искра достижения цели.        — Отрежь мне еще.        — Не глупи! — возразил Санс, улыбаясь и разглядывая его. Он поднялся с драматическим жестом. — Никто не выживет после второго куска!        — Великий Папирус не сдастся! Лоррейн! — Папирус, как бы обвиняя, указал на пирог, мирно отдыхавший посередине стола. — Твое господство террора закончится здесь!        Санс торжественно вернулся с двумя стаканами и бутылкой сидра.        — Я не позволю тебе идти в одиночку, бро, — объявил он. — Я высвободил это безобразие; я должен взять на себя ответственность.        Папирус не стал спорить, пока Санс отрезал очередной щедрый кусок и положил на его тарелку. Если это делает его брата счастливым — плевать на все остальное. Даже если он проведет остаток дней, болея, это того стоит.        Но ему и впрямь понадобится напиток, если он собирается пройти через еще одно такое же испытание.        Санс чередовал пирог с глотками сидра, каждый раз делая новое забавное лицо.        — Тьфу, — сморщился он после первых глотков, — его что, из чьей-то ванны набирали?        — Вполне возможно, — сказал Папирус. — Ты получил то, за что заплатил.        Напиток правда оказался ужасным, стоило признать. Папирус сомневался, что это вообще сидр. Если бы кто-то сказал ему, что он пьет растворитель для краски, он бы поверил. Впрочем, сидр хорошо смывал вкус пирога.        В итоге Папирус не знал точно, сколько пирога съел каждый из них, но после часа упорной работы противень из-под выпечки опустел.        — Так-то, Лоррейн, — рассмеялся Санс, опустошая свой стакан в третий раз. — Никто с нами не связывается.        Папирус сел на место, сияя от победы; его зрение слегка размывалось.        — В конце концов, — объявил он, — мир снова в безопасности.        — Именно так! Мы, мать его, неостановимы. — Санс откинулся на стул, но, немного не рассчитав, плавно упал, еще и кувыркнувшись назад от импульса.        Папирус встал со стула, наклоняясь над столом.        — Ты как? — спросил он, шатаясь, проходя к Сансу, хихикающему и лежащему лицом на ковре.        — Бро, я навряд ли смогу читать, — глухо отозвался брат, не поднимая головы. — Может, просто посмотрим телевизор?        Папирус кивнул, от чего комната слегка закружилась.        — Да, — сказал он, осознав, что Санс не видит. — Да, думаю, так будет лучше всего.        Это в честь их продуктивности за первую половину дня. Ну, раз уж Андайн откладывала работу так долго, еще одна половина дня не сделает большой разницы.

~*~

       По негласному договору они сели на пол, оперевшись спиной на диван. Телевизор бросал прохладный свет на комнату, пока на улице прошел день, а за ним и вечер.        Папирус сидел с бутылкой сидра в руке. Где-то в глубине его сознания, куда еще не добрался алкоголь, возникла мысль, что он определенно напился и пора бы уже завязывать. В конце концов, они закончили с пирогом, а значит, в сидре уже нет никакой необходимости.        После еще одного глотка сознание окончательно опьянело, и Папирус решился отдать бутылку Сансу. Так они сидели еще полтора выпуска «Готовим с роботом-убийцей», и бутылка продолжала терять свой вес.        — Не понимаю я, — пробормотал Санс, отпивая сидра, — у него же даже рта нет. В чем прикол этих кулинарных шоу?        — Может, ему нравится готовить, хоть он и не может есть, — пожал плечами Папирус. — Это весело.        — Но как-то бесполезно.        Если бы Папирус был трезв, он бы смог придумать аргументы — например, что смысл заключался в том, чтобы вдохновить монстров готовить, и способность Меттатона есть приготовленные им блюда теряла свое значение. Но Папирус не был трезв, и в тот момент он не мог особо размышлять.        — Ага, — вместо этого вздохнул он.        Они вернулись к уютной тишине.        — Это, — протянул Санс через какое-то время, — мне кажется, тебе лучше сегодня остаться дома. Отдохнуть от всей этой магической фигни.        Боже, только не опять.        — Почему?        Санс бросил на него косой взгляд.        — Потому что ты себя доводишь до истощения. Твои ушибы пропали, но ты все равно дерьмово выглядишь. — Он сделал большой глоток из бутылки и передал ее. — Даже тебе надо отдыхать время от времени, а ты этого не делаешь.        — Ну спасибо.        Папирус покачал бутылку, наблюдая за маленьким водоворотом внутри. Он уже давно прошел точку опьянения. Во всех редких случаях, когда он пил, он являлся самым ответственным и всегда знал, когда надо остановиться. Прямо сейчас он был серьезно и по-настоящему пьян, и его это не особо радовало.        Он сделал очередной глоток и передал бутылку.        — Но это правда. В чем смысл так измываться над собой, а? — Без лишних колебаний Санс запрокинул голову, выпивая сидр. Потом он посидел секунду, разглядывая бутылку и лениво ковыряя этикетку.        — Ничего не происходит, если я сильно уставший, — возразил Папирус. И это было правдой.        Зудящего ощущения не наблюдалось весь день, и даже вчерашний... инцидент не выбил его из колеи. Он смог сдерживать магию, терпя боль. Флауи мог знать точно или ошибаться, утверждая, что ночная тренировка поможет вернуть ему былой контроль, но в то же время постоянная усталость удержит от возможности навредить кому-то.        Санс задумался над этим, продолжая отрывать этикетку.        Они потеряли интерес к кулинарному шоу. Папирус передвинулся, положив голову на диван и скрестив руки. Он наблюдал за мелькающими огоньками от телевизора на потолке.        — Пожалуйста, не волнуйся ты так, — попросил он. — Я справлюсь.        В ответ он услышал лишь глухое ворчание. Несколько минут он слышал только бурчание телевизора, да тихое щелканье кости по стеклу с шуршанием бумаги.        Обычно такое жутко раздражало Папируса. Очередной беспорядок.        Если подумать, он уже и не помнил, когда в последний раз пылесосил комнату.        — Эм... — Санс сел чуть прямее, ставя бутылку между ними. — Ты же знаешь, что ты — вся моя семья, да?        Папирус моргнул. Санс произнес чистый факт, хотя подбор слов оказался странноватым. У них не было двоюродных братьев и сестер, дядь, теть и родителей. У них были только они сами. Сильно это Папируса не волновало.        — Ага, — ответил он, все еще смотря на потолок.        — И даже если бы мы не были братьями, ты бы все равно был моим лучшим другом, — продолжал Санс; сидр делал его болтливее обычного. — Но мы братья, и всегда были только вдвоем, верно? Всегда.        — Все верно, — подтвердил Папирус, ощущая надвигающееся чувство вины и готовясь к удару.        Санс умолк, собираясь с мыслями.        — И это никогда не изменится, ага? Нет ничего, что ты бы мог мне рассказать, и я бы... — Он замолчал, теряя нить мысли. — В любом случае. Я всегда на твоей стороне, так что... так что никогда не думай, что ты один, хорошо? Потому что это не так. — Он так и лучился сознательностью. Похлопывая Папируса по плечу, он сверкнул глупой улыбкой. — Я типа люблю тебя, бро.        Ну вот. Папирусу и так было плохо, а теперь стало в тысячу раз хуже. Он потянулся за бутылкой сидра, чтобы отставить ее подальше от Санса. Им обоим уже следовало прекратить пить.        — Тоже тебя люблю, — отозвался он и пересел, немного двигая Санса. Он притянул ноги к груди и уставился в телевизор, хотя особо ничего там и не видел.        Санс скрипуче простонал — негромко, но резко на слух.        — Хватит, — выговорил он, взяв Папируса за руку и пытаясь его шатать. — Хватит, хватит.        — Чего? — огрызнулся Папирус, оборачиваясь, чтобы бросить на него злой взгляд, раз уж он не мог избегать разговора. Его раздражение испарилось, когда он увидел лицо Санса.        — Почему ты со мной не разговариваешь?        Папирус мог придумать тысячу ответов, но он сдерживался, чтобы не ляпнуть неправильный. Самый безопасный ответ — уйти от вопроса.        — Почему каждый день плохой?        Вздохнув, Санс отвернулся.        Секунды превратились в минуты, и Папирус решил, что они закрыли тему, но вскоре Санс снова вздохнул.        — Время — это плоский круг.        Итак, Санс был определенно слишком пьян, чтобы мыслить связно. Папирус встал, собираясь сходить за кофе или вроде того. Хотя бы за водой.        — Нет, — запротестовал Санс, хватая Папируса за запястье и усаживая его обратно. — Я пытаюсь быть серьезным. Ты же просил.        — В этом нет никакого смысла.        Санс мог ввести почти кого угодно в заблуждение, даже будучи трезвым, но когда он пил, странные, нелогичные заявления становились еще хуже. В основном он бессвязно говорил о чем-то научно-фантастическом: параллельных вселенных, теории струн и прочих темах, проходивших мимо ушей Папируса. Так что в этом разе не было ничего нового.        — Не волнуйся насчет этого, — проговорил Санс, вновь сев так, чтобы опираться спиной на диван. — Оно не имеет значения, — усмехнулся он. — Прямо как все, что я делаю. Понял? — Он оглянулся на Папируса, криво улыбнувшись. — А, ладно, наверное, не очень хорошая шутка.        Это было что-то новенькое. Папирус сел, забыв о своих проблемах.        — Что ты имеешь в виду? — Под его ребрами словно завязался тугой узел волнений.        Усмешка ускользнула — видимо, слишком трудно было удержать.        — Ну вот, если ты заставишь меня объяснять шутку, точно будет не смешно. — Санс собрал в ладонь обрывки этикетки с бутылки и подбросил их в воздух, как конфетти. — Все, что я делаю, не имеет значения, — заявил он, пока вокруг них летела бумага. — Совсем.        — Неправда. — Папирус не знал, что ему еще сказать. Он был уверен, что если начнет говорить больше, то расплачется, и так он точно не сможет помочь.        — Так и есть. — Санс постучал кулаком по груди. — Я-то знаю. Поверь мне, бро, я очень пытался убедить себя в обратном, — пожал плечами он. — Даже все это в конце не будет иметь значения. Не знаю, почему я все еще не могу с этим смириться. — Он хрипло и невесело рассмеялся. — Это нечестно, ты так не думаешь? Все плохое так и продолжает причинять боль, даже если и кажется, что оно происходит в миллионный раз, но все хорошее просто... серое.        О-о, еще немного, и он не выдержит. Слышать брата, говорящего так, будто он вот-вот сорвется, было гораздо больше, чем Папирус приготовился выдержать.        — И как долго? — спросил он, прикрывая рот рукой.        — Честно, не могу тебе сказать, бро, — пробормотал Санс, повернув ладони кверху. — Бессмысленный вопрос, без обид.        — Что ты имеешь в виду? — повторил Папирус, приходя в ужас все сильнее с каждой секундой. Он чувствовал, что упускал какую-то важную деталь, какой-то код, который он взламывал недостаточно быстро.        Санс выглядел старше, болезненнее. Сухой, как солома, и полый, как барабан.        — Ничего. Просто не знаю, когда все началось. Не могу вспомнить. По ощущениям будто вечность.        — Ты никогда ничего не говорил. — А Папирус все это время не замечал. Не имеющий представления. Эгоистичный.        — Не видел смысла. Зачем волновать тебя, если ты все равно не можешь это исправить? — улыбнулся Санс. — Все нормально, Папирус. Я в порядке. Просто как-то хочется не существовать, вот и все. Это просто один из...        Папирус не знал, как Санс планировал закончить это предложение, и не хотел знать. Он обнял брата, будто думал, что его мысли — физическая угроза и он может защитить его, отгородив их. Папирус смутно осознавал, что плачет. Он не знал, как ему еще поступить.        — Э-эй, не начинай! — приглушенно пробормотал Санс, прижатый к кофте Папируса. — Ты же знаешь, что я сентиментальный, когда пьяный, черт возьми.        — Прости, — всхлипнул Папирус. — Прости.        Он с трудом расцепил руки, сделав объятия менее крепкими, и в его разуме проносились видения с мягкими, рассыпающимися костями. И каждую трещину наполняла безнадежность.        Он всегда должен был вести себя осторожно рядом с Сансом. Столько способов его поранить, у него столько возможностей заболеть. Но что Папирус мог сделать с этим? Что он мог сделать?        Высвободив руку, Санс неловко похлопал его по спине.        — Эй, — тихо сказал он. — Я не сделаю ничего, что... что расстроит тебя, понял? Я бы никогда так с тобой не поступил.        Папирус покачал головой. Одна мысль его ужасала. Он не хотел ничего слышать, но и так уже оставлял Санса наедине с этим слишком долго.        — Почему ты хочешь? — хрипло спросил он.        — Не то чтобы я хочу, — уклончиво ответил Санс, и они оба порадовались, что не видят лиц друг друга. — Просто... ну, иногда так было бы проще. Типа если бы я мог спать до конца своей жизни, было бы неплохо. — Он вздохнул, и казалось, что он стал чуть меньше в руках Папируса. — Я правда устал, бро.        Самое худшее заключается в том, подумал Папирус, пытаясь найти слова (что у него не получалось), комком застрявшие в его несуществующем горле, что он его понимает. Конкретно об этом он не задумывался, но Санс сражался гораздо дольше, чем он. Насколько кто-то может устать, прежде чем он слишком устанет?        Вдруг его ударило ясное осознание, что он никогда не сможет перестать это знать; оно будет поедать его вечно. Он не мог забыть то, что услышал.        И он ничего не мог исправить. В этом Санс был прав.        Санс освободил вторую руку и обнял его в ответ.        — Прости, — выговорил он. — Поэтому я и не хотел тебе рассказывать. Но, эм... — Его пальцы неуверенно сомкнулись на ткани над плечом Папируса. — Если что-то не так, можешь сказать мне. Я не буду тебя судить или... или что-то в таком духе. Я все пойму.        Даже забыв об нависшей над ними угрозе Флауи, Папирус не хотел класть еще больше веса на плечи Санса, вгонять его в еще более плохое состояние.        — Т-ты... ты не можешь помочь.        Санс тяжело сжал его в объятии, глухо выругавшись. Затем, отпустив его, он поднялся, неустойчиво покачиваясь.        — Давай, — сказал он и потянул Папируса за руку.        Тот сел, уставившись на Санса.        — Что? — непонимающе спросил он.        — Пошли на улицу, — пояснил Санс, всем своим весом пытаясь заставить его встать. — Вставай, а то из-за тебя я глупо выгляжу.        А что было на улице? Папирус старался удержаться за Санса, поднимаясь, чтобы он не упал окончательно. Каким-то образом у него получилось, хотя и его чувство равновесия тоже хромало.        Хорошо, что они жили на краю города; никто не мог увидеть их, заплаканных и пьяных, бредущих босиком по снегу.        Они прошли по дороге на восток от города, достаточно далеко, чтобы ощутить теплый бриз из Вотерфолла, а от рек доходил густой туман. Папирус замер в недоумении, путаясь в смятении и печали.        — Что мы здесь делаем?        Санс остановился.        — Я должен тебе кое-что показать, — заявил он, распрямляя плечи и уже почти не качаясь. — Но, эм...        — Да? — Папирус озадаченно и немного испуганно встретился с его взглядом. Что происходило?        — Ты должен пообещать, что не испугаешься.