Closer

Она неделями созидала нити притворства между ними, между делом, словно прядя пряжу. Ей нравилось проверять эти нити на прочность: угадывать его действия, дрессировать его, словно животное, такое предсказуемое в своих желаниях. Она лелеяла хладнокровие внутри себя, заботливо, будто вынашивала ребенка. — Вам так идут эти камни, миледи! — с восхищением произнесла служанка, убирая ей волосы к ужину. Она заглянула в зеркало в очередной раз, любуясь тем, как сапфиры гармонировали с цветом её глаз. Она чувствовала себя такой же, как эти драгоценные камни — роскошной и обжигающе холодной. Когда всё было готово, она снова посмотрела в зеркало, поражаясь виду незнакомой дамы в отражении, такой неприступной, одетой так роскошно. Она и в Королевской Гавани часто приковывала внимание, но здесь, на Севере, где изысканность и красота были так же редки, как солнце зимой, она знала: все будут смотреть только на неё. Он будет смотреть только на неё. Наблюдая в открытую и исподтишка, поверх своего кубка, будет следить за каждым её движением, ловить тени эмоций на лице, когда кто-то уведёт её танцевать. Он мог смотреть на неё сколько угодно, видя только бездушную маску. Менять лица было не сложнее, чем сбрасывать перчатки. Отмахнуться от его чувств было ещё проще. Когда вечер закончился, она не пошла в спальню, а последовала за ним в кабинет, зная, что он, как обычно, засидится за бумагами до поздней ночи. Она знала, где стоит вино, и сама наполнила кубок. Если он и был против, то не показал этого. Она пила медленно, смакуя сладко-пряный вкус, ощущая, как напиток постепенно разливается по нёбу, как просачивается внутрь, лаская гортань. — Ты что-то хотела? — спросил он, не отрываясь от чтения. — Только то, что моё по праву, — заявила она тихо, но твёрдо. Заставляя его прислушаться. Он не поднял взгляда, но поднялась его левая бровь. — Риверран, — пояснила она, даже на другом конце комнаты слыша его смешок. — Роберта ты уже списала со счетов, как я понимаю… — ухмыльнулся он, окуная перо в чернила. — Роберт и с Долиной бы не справился без твоей помощи, — пожала она плечами. — Как и ты не справилась бы с Севером. — Север принадлежит Джону. Меня называют леди Винтерфелла, но это титул его будущей жены. Риверран был домом моей матери и твоим тоже. Замок не должен доставаться Фреям и кому бы то ни было ещё. Ты поможешь мне отвоевать его? Он поднял на неё взгляд, задумчиво вертя перо в руках. — Нет, Санса. Не сейчас, — ответил он спустя минуту. Она почувствовала, как внутри разрастается гнев. — Не сейчас? Но когда? Сейчас самое время! Уолдер Фрей мёртв, Ланнистерам не до того, чтобы противостоять нам, лорды речных земель охотно поддержат мои притязания… — У Эдмура Талли есть сын, — напомнил он серьёзно. — Да, сын — Фрей. — И тем не менее, он — Талли, а ты — нет, как бы сильно ты ни была похожа на мать. — Разве ты не хочешь быть лордом Риверрана? Она знала, что давит на больное место. Он горько усмехнулся. — Давай не будем об этом снова. — О чём? — О том, чего я хочу. Влажный блеск его глаз напомнил ей траву, покрытую утренней росой. Она усмехнулась, подошла ближе к камину, встала у огня, освещаемая отблесками пламени. Освещаемая сиянием своей красоты. Он медленно осмотрел её снизу вверх, закусив кончик большого пальца. — Ты прекрасно выглядишь сегодня, — сказал он тихо, раздевая её глазами. — Ты ведь хочешь, — произнесла она, приближаясь, — сидеть в чертоге моего деда, спать в его постели, повесить на стенах твои знамёна… — Я много чего хочу, — произнёс он, не глядя на неё. Она видела лишь тусклый блеск, льющийся из-под полуопущенных ресниц. У него были очень красивые ресницы. — Санса… — он выдохнул, когда она положила руку ему на плечо, — я понимаю, почему ты хочешь отвоевать Риверран, и я согласен с твоими притязаниями, и вполне возможно, что нам удастся всё это — через какое-то время, но сейчас… — он запнулся, когда она села на подлокотник его стула, — сейчас, нам стоит подождать. — Ты лжёшь, — пронзительно прошептала она, заглядывая ему в лицо, — ты уже давно готовишься к этому, зачем ты скрываешь это от меня? Ты всё ещё пытаешься манипулировать мной, ты всё ещё играешь в свои игры! Ты знаешь, что сейчас лучший момент, и ты пойдёшь на это, только вот не хочешь признавать, что тебе придется отдать всё это мне, потому что ты не имеешь на Риверран ни малейших прав, как и ни на что в этом мире. Без меня, ты — никто, ты ничего не сможешь получить, просто признай это и не делай вид, что отказался бы от возможности трахнуть меня на постели моей матери. Он молча выслушал её тираду, откинувшись в стуле, лишь слегка сминая перо в руке. — Это все? — спросил он холодно, когда она закончила. — Ты отвратителен, — презрительно бросила она, вставая. Пытаясь встать. Он ей этого не позволил. Он выглядел абсолютно спокойным, опрокидывая её на стол, запрокидывая ей руки, сминая её губы в поцелуе. Только глаза его пылали, словно дикий огонь. — Что ты делаешь? Не трогай меня, отпусти, — шипела она в негодовании, пытаясь вырваться, упираясь в него ногами в попытках оттолкнуть. Он был сильнее, чем ей всегда казалось. Он был сильнее. — Знаешь, — прошептал он, ухмыляясь, — моя дорогая, тебе может не понравиться то, каким я могу быть отвратительным…. Она прокусывала до крови его губы, пытаясь остановить. Её пугало то, что он, казалось, не чувствовал боли, даже когда они почти превратились в мясо. Он облизнул губы, улыбаясь ей окровавленным ртом. — Хочешь сделать мне больно, девочка? То, что ты сказала, было больнее! — Ты этого заслуживаешь! — с остервенением бросила она, сразу же жалея о своих словах. Она услышала звук трескающейся ткани. Он целовал её, впиваясь в шею, оставляя на её коже следы своей крови. Пачкая кровью прозрачную поверхность сапфиров. Он ласкал языком линии ее ключиц, медленно разрывая ей платье. — Ты обещал, что не сделаешь мне больно! — крикнула она в отчаянии, пытаясь заплакать, только вот у неё не было слёз. — О, тебе не будет больно, — ответил он. — Мне уже больно! — Это тебе больно? — Хватит! — потребовала она, ощущая, как его пальцы проникают в её лоно — предательски влажное. — Ты не посмеешь! — утверждала она, когда он развязывал завязки на бриджах. — Пожалуйста, хватит, — умоляла она, когда он входил в неё. Ей было одновременно невероятно больно и невероятно хорошо. Где-то в районе сердца. Где-то ниже сердца. — Я ненавижу тебя, — шептала она, чувствуя, как поднимается температура тела. Ненавидя себя за желание прижаться к нему ближе. Ненавидя себя за каждое слово, сказанное в этот вечер. — Я хотела, чтобы ты умер, — продолжала она говорить. — Ты обещал, что не обидишь меня, — шептала она, стискивая зубы, пытаясь сдержать стон. — Тебя это обижает? — засмеялся он ей прямо в лицо. Она хотела выть, хотела расцарапать ему лицо, хотела вырвать себе все волосы. Только бы это закончилось. Только бы это никогда не кончалось. Ей хотелось разрыдаться от энергии, бурлившей внутри, прожигавшей внутренности. Ей было необходимо чувствовать его ещё глубже, как можно дольше, сливаться с ним в единое целое. Рамси никогда не смотрел на неё во время близости, но Петир впивался в неё глазами ровно настолько же, насколько впивался в её тело. Она прятала глаза, она закрывала глаза, прячась от его остервеневшего взгляда. Ей было не спрятаться от его равномерных движений. Он и правда не делал ей больно физически, не делал ничего резкого или грубого. Он будто старался выпить её до дна. — Отпусти меня… — попросила она, ощущая волну тепла и дрожи, распространяющуюся по телу. Он сжал её только сильнее, схватил за волосы, заставляя выгнуться, срывая с её губ стон почти наслаждения. Он ослабил хватку, и это позволило ей оцарапать ему шею одним резким движением. Он взвыл и сильнее вжал её в стол. Она смотрела, как по его горлу расползаются три широкие полосы, ей становилось жарче от вида выступающих капель крови. Было жаль, что она не выцарапала ему глаза, продолжавшие смотреть на неё так насмешливо. Когда казалось, что он уже не может проникнуть в неё глубже, эти глаза проникали. Казалось, он обнажал ей душу. Что может быть бесстыднее? Он поцеловал её, затыкая свой рот её ртом, чтобы она не слышала протяжного стона. Она почувствовала дрожь, охватившую его тело, когда он кончал. Она почувствовала ком, нарастающий в горле. Отстранившись, он стал поправлять одежду. Смотря мимо неё, больше не заботясь о ней. Она не могла представить, что сможет в этой жизни что-то ещё потерять. — Твоя тётя была права, — сказал он уже у двери, не оборачиваясь, — ты никогда не полюбишь меня, как и Кэт не любила, но только знаешь… ты гораздо хуже своей матери. Когда за ним захлопнулась дверь, что-то у неё внутри оборвалось. Она наконец-то заплакала.