Closer

Чувство отстранённости росло в ней день за днем и грызло, будто голодный зверь. Необходимость оставаться в покоях во время сиесты кормила это чувство. Она сознавала, что нужно избавиться от ощущений, питающихся её кровью, но в то же время всё, чего ей хотелось — опустить руки. В конце концов, разве она не всегда была одинока? Отпустив слуг и фрейлин, она оглянулась вокруг и поняла, что очертания привычных предметов внушают ей необъяснимое беспокойство. Будто всё, к чему она прикасалась, было проклято. Она взяла в руки черепаховый гребень и, сняв с него длинный рыжий волос, аккуратно намотала на палец. Дворец, кто бы ни был его хозяином, прежде всего — обитель злых жадных духов. Не показывай свои слабости, иначе они выпьют тебя до дна. Ты — женщина, которая играет в мужские игры, редчайшее из вин. Бросив взгляд в зеркало, она удивилась усталости, броскими тенями лежащей под её глазами. «Ты, сильнее, чем кажешься, девочка. Всегда помни об этом», — прозвучал знакомый голос в её голове. Много месяцев назад. Она стояла на том же самом месте, но свет внутри зеркального отражения был иным. И ещё он стоял сзади неё, обнимая за плечи. Она пристально рассматривала печатку на его мизинце, которая холодила, прижимаясь к обнаженной коже на её руке. «Всегда помни о том, кто ты и чего хочешь, — продолжил он, — и тебя никто не переиграет». «Даже Вы, мой лорд-муж?» — спросила она, игриво усмехнувшись, и повернулась, чтобы увидеть его лицо. Он усмехнулся в ответ и пронзил её тёмным и жарким, как раскалённые угли, взглядом. «Вам, моя дорогая, я, может быть, и поддамся». Она улыбнулась, и, чувствуя в тот момент глубокую привязанность, зачем-то погладила указательным пальцем печатку с пересмешником, а подняв взгляд, увидела грусть в глубине его глаз. Грусть, которую она тогда не поняла. Что если он теперь… Она открыла один из сундуков и посмотрела на начатую вышивку, лежащую на дне. Рисунок не складывался, кое-где нитки расползлись, и стоило это исправить, но ей не хотелось продолжать. Она закрыла сундук и вернулась к столу с бумагами. Быть взрослой — значит не иметь права грустить. Теперь она так же много работала с документами и счетами, как и он. Теперь она мало в чём ему уступала. По крайней мере, ей хотелось так думать. Открыв одну из последних записок, она поняла, что игра с Лейвной Рован неумолимо движется к своей кульминации. Вздохнув, она посмотрела прямо перед собой и на секунду прислушалась к своим чувствам. Это осознание не принесло ей того удовлетворения, которого она ожидала. Ликовал ли он, когда его враги умерли один за другим? Едва ли. Другие считали его жестоким, но она видела, как он отводил взгляд. Свой взгляд, когда Рамси разрывали на части, ты не отвела. Она закрыла глаза — и в одно мгновение всё, что было между ними, пронеслось у неё в голове: его улыбка на турнире, Королевская гавань, Гнездо, снег, кружащийся вокруг, как в сказке. Когда он впервые поцеловал её, всё вокруг замерло, стихло. Она заметила лишь то, какими горячими по сравнению с её губами были его губы, каким притягательным был запах, исходивший от его кожи, и то, какой он был живой, тёплый и настоящий — из плоти и крови. Не тот, которого зовут Мизинцем. А затем это воспоминание стало одним из лучших в той веренице фантазий, которой она пыталась спасти своё сознание от помешательства, засыпая в окровавленных объятьях Рамси. Она вспомнила поход и то, как он купил её согласие на брак в той манере, в которой привык покупать вещи и людей. Она была лучшим его приобретением. Редчайшее из вин. В их свадьбу тоже шёл снег — плохая примета. Он пытался быть заботливым и, кажется, на самом деле испытывал трепет, но она не была ни счастлива, ни благодарна. А другие, должно быть, думали, что он получил больше, чем заслуживал. С самого начала он был по отношению к ней по-настоящему терпеливым, но разве так не должно было быть? Разве она не оказала ему честь, согласившись на этот брак? Разве она не дала претвориться в жизнь его самым смелым мечтам? И всё же она не могла отрицать, что любила его, когда они зачинали их дочь, что мечтала о нём, ожидая его возвращения, и жила им тогда, когда могла жить для себя. За эту любовь она его больше всего и ненавидела. Не было бы этой любви, она бы его не предала. А теперь между ними ложь, сплетенная её собственными руками, ложь, с которой он ничего не сможет сделать. Предательство, которого он заслуживает. Поступки, которые она не сможет исправить. Грязь, которую ему не смыть. То, что произошло, в самом деле — его вина. Всё, чего она хотела — чтобы он любил её. Чтобы он просто её любил. Она смахнула слезу так же безжалостно, как если бы плакала и не она вовсе, а Санса из зеркального отражения. Открыв глаза, она увидела на потолке длинную, изогнутую, словно молния, трещину.