***
Едва выбравшись в коридор, он ускорил шаг, чтобы поскорее добраться до покоев и остаться наедине со своими мыслями и чувствами, пока они не выплеснулись наружу, словно из переполненного сосуда. Он старался медленно дышать и мысленно подсчитывал бюджет на обновление главных комнат в одном из Староместских борделей. Сделка на покупку ещё не была совершена, но прежний хозяин дал ему пару недель на то, чтобы осмотреться, что было весьма и весьма кстати, учитывая ряд тайных встреч, которые следовало провести. — Лорд Бейлиш! — окликнул его человек, которого он менее всего хотел бы услышать не только в данный момент, но и когда-либо ещё. Он остановился и на мгновение закрыл глаза, ощущая, как становится чем-то иным. Он выпрямил плечи, прижал согнутую руку к груди и улыбнулся, прежде чем обернуться к Пауку. — Лорд Варис, — произнёс он, кивая, впрочем, не делая попыток приблизиться. — Куда вы так спешите? Разве там всё закончилось? — спросил Варис в притворном недоумении, якобы небрежно, но на самом деле очень пристально оглядывая его с ног до головы. — Нет, полагаю все только в самом разгаре, — ответил он сухо. Ему стоило ответить более язвительно и распространённо, более красочно и небрежно. Ему следовало выглядеть более расслабленно, но в то же время быть более собранным. Ему следовало быть тем, кем Паук привык его видеть. И уж точно ему не следовало оставлять от себя настоящего так много, перед лицом своего врага. Это должно быть какой-то особенный род помешательства, когда ты внутренне сам желаешь себе навредить. — Вы выглядите несколько потерянным, мой друг, — проговорил Варис, медленно приближаясь. — Дело в вашей жене? Он задержал дыхание, прищурился и наклонил голову вбок, играя усмешкой на губах. Пока было непонятно, как много знал Паук, но сама постановка вопроса очень тревожила. — Благодарю за заботу, милорд, — проговорил он, заставляя свой голос быть глубоким и спокойным, почти нежным. — Я действительно немного устал. Сансе нездоровилось всю ночь, но теперь ей, кажется, лучше. Варис скривился, а затем поджал губы и покачал головой. — Никогда бы не подумал, что вы будете таким заботливым и понимающим мужем, — сказал Варис. — О, отчего же? — Вы так долго оставались холостым, а брак с леди Аррен был таким коротким и трагичным, что я уж было подумал, будто вам претит семейная жизнь. Поэтому вы и убили её, да? Слишком докучала? Он внутренне вскипел, но вместо ответа, лишь поднял голову выше, заглядывая Пауку в глаза. — Или потому, что объятья её племянницы показались более желанными? Впрочем, простите меня, это было бы недостойно вас, — прервался Варис, возведя глаза к небу, — я имел в виду замок племянницы, конечно же. — Так в чём именно вы обвиняете меня, лорд Варис? — спросил он, усмехнувшись, — в женитьбе по любви или по расчёту? — О, я скорее сочувствую вам, мой друг. Чего бы вы ни желали, её любви или того, что вам может дать её любовь, сейчас вы лишь вынуждены стоять и смотреть, как ваши надежды рушатся, пока жена позорит ваш брак, отдавая… своё общество молодому Флоренту. Скучаете по Лизе? Она была несносной особой, но уверен, таких проблем вам не преподносила. Его пробил холодным пот, а пространство как будто сжалось. Впервые то, что сказал Варис, его действительно ранило. Так вот каково это. Он открыл было рот, чтобы возразить, но Паук перебил его. — Впрочем, не тревожьте себя так сильно. Такое случается с людьми, скрепившими себя обетами. Вам повезло, что у вас есть ребёнок, я слышал, это делает союз между мужчиной и женщиной крепче. Он практически чувствовал, как хрустит лёд, на котором они оба стояли. — Откуда столько внимания к моему браку, лорд Варис? — пропел он, делая шаг вперёд. — Рискну предположить, что вами движет не забота, а любопытство. Вы как ребёнок, которого взрослые отправили спать, следящий из-за приоткрытой двери за наслаждающимися пиром. Оказавшись к Пауку почти вплотную, он продолжил, изменив свой голос до угрожающего шепота: — Должно быть это тяжело. Наблюдать за людьми так часто и видеть, что так многое останется вам недоступным. Как бы вы ни старались. Как бы сильно ни желали. Плотские утехи. Любимая женщина. Семья. Потомство. Поэтому вы с таким вниманием взираете на мою жизнь? Потому что ничего из вышеперечисленного с вами никогда не случится? Паук молчал, плотно сжав губы, пристально изучая его лицо. Он провел языком по внутренней стороне щеки, почти чувствуя яд, сочащийся из произносимых слов, и резюмировал: — Простите мою откровенность, старый друг, но вы выглядите жалко. В ответ Варис лишь вскинул брови и, обведя глазами пространство вокруг них, глубоко вздохнул. — Знаете, в чём разница между нами, лорд Бейлиш? Вы правы, мне действительно многое недоступно, но в отличие от вас или кого-либо другого, я не имею никакого понятия о том, что якобы теряю, и потому не способен испытывать ни тоску ни сожаление. Наряду с продолжением рода, мне так же не дано испытать глубокое влечение или буйство эмоций, я не страшусь быть отвергнутым и не испытываю тех страстей, что пожирают прочих. Все то, о чём вы сказали, применимо скорее к вам: вы жаждете власти, но никогда не получите её в том виде, в котором видите, вы хотите семью, но не умеете ни о ком заботиться, а потому ваш союз обречён на провал. Ваша жена не верна вам, не верит вам и, очевидно, не любит вас, следовательно, счастливый брак вам также недоступен. Что там осталось? Потомство? Что же… на данный момент у вас есть только дочь, которая не сможет наследовать ваше имя, следовательно, ваш род умрёт вместе с вами, едва успев подняться с колен, и вряд ли в этом можно винить кого-то, кроме вас. Здесь, при дворе Бурерождённой, вы могли бы показать себя по-другому и встать на нашу сторону. Но мы с вами знаем, что люди не меняются, и потому я просто подожду, когда вы ошибётесь. Королева просила меня действовать сообща с вами, чтобы найти сира Джулиана иными путями, нежели чем это будут делать Безупречные. Но я не стану вам этого предлагать, потому что не верю в вашу преданность и, честно говоря, не вполне уверен в вашей жене. — Вы пойдёте против королевы? Варис скривил лицо. — Конечно же нет. Вы пойдёте против королевы. Иначе… — он наклонился ближе, прежде чем продолжить, — ваша жена попросит с вами развода, королева её поддержит, и при помощи леди Сансы мы обвиним вас в государственной измене. Он рассмеялся, чувствуя странное покалывание в сердце. Ликуя тому, что перчатки прячут вспотевшие ладони. Блеф Паука был таким грубым, что внушал настоящее беспокойство. — Если бы вы могли всё это сделать, то непременно сделали бы. Отчего нет? Варис пожал плечами. — Зачем мне вообще делать что-либо, если всё к тому и так идёт? Вы сами вырыли себе могилу. Всё, что я предлагаю — не ускорять процесс. — Чем же я заслужил такое великодушие, милорд? — Не заслужили, лорд Бейлиш. Но я могу себе это позволить в память о том, как давно вас знаю. Или, быть может, это смертельная ловушка. Подумайте об этом на досуге. С этими словами Паук криво усмехнулся и направился к чертогу, оставляя после себя лишь запах благовоний и дурные предчувствия, отдающие ноющей болью в груди и голове.***
Он шёл к покоям нарочито медленно. Вглядываясь в лица тех, кто здоровался с ним. Запоминая детали. Пытаясь успокоить себя мыслями о том, что разум сильнее, чем чувства, а знание — большее преимущество, чем золото или мечи. Уверяя себя в том, что всё ещё может переиграть своих врагов. А что насчет Сансы? Её ты сможешь переиграть? Оказавшись в комнате, он тихо прикрыл за собой дверь и опустился на край кровати. Стянул опостылевшие перчатки и снял камзол, а затем осушил несколько кубков прохладной воды и прошёлся влажной ладонью по волосам и лицу. Откинувшись на постель, он прикрыл глаза и погрузился в собственные мысли. В том, что говорил Варис, была доля правды, и тот оказал ему услугу, помогая взглянуть на ситуацию более трезво. Если бы он сумел подавить свои чувства, то и сам бы уже давно пришел к неутешительному выводу: Санса не любила его, впрочем, это вряд ли когда-либо было правдой, но теперь она и не верила ему. Не нуждалась в нём ни как в союзнике, ни как в советнике, а друзьями их и прежде нельзя было назвать. Да, он и раньше приходил к подобному итогу, но потакая собственным эмоциям, не смел продвинуться дальше. А именно: он не смел рассуждать о том, как именно она планирует от него избавиться. Он не мог сказать, что обманывать себя было приятно. Нет, менее всего ему этого хотелось. Но пребывая в иллюзии о том, что всё можно исправить, он пытался спасти себя. Потому что признав, что жена хочет избавиться от него, он должен был также признать, что ситуация требует решительных действий, ему нужно будет обезвредить Сансу: убить, покалечить, свести с ума, заточить. Ему нужно будет лишить себя её. Раз и навсегда. Но может быть именно на это рассчитывал Варис?***
Она не сразу пошла за ним. Выждав какое-то время, стараясь не совершать резких движений. Она приказала себе дышать ровно, пробираясь через толпу, пахнущую духами и стадным чувством страдания. Старалась не попадаться на свет, который слепил, едва падая на напудренное лицо. Она кланялась знакомым и принимала поклоны, скрывая лицо за платком от тех, кого не хотела касаться. Иных людей объединяло горе, но её заставляло лишь отгородиться. Она не находила утешения в том, чтобы рыдать в окружении других женщин. Ей в каком-то смысле был чужд сам поиск утешения в чём-то или в ком-то. Наверное, с тех пор, как сидя перед окном в Красном Замке она плакала о зверском убийстве матери и брата. Поведение мужа вывело её из равновесия, но всё же она пыталась не проигрывать в голове, что именно скажет ему, когда они останутся наедине, уговаривая себя, что он не стоит столь сильных эмоций. Едва выбравшись из душного помещения в коридор, она заметила мужа рядом с лордом Варисом. Что-то в облике Петира показалось ей странным и потому она рассудила, что будет лучше остаться незамеченной и, скрывшись за колоннами, попыталась подойти ближе. Её муж действительно выглядел странно. Таким она редко видела его даже наедине — выведенным из себя. Когда между ней и мужчинами осталось не более пары метров, она затаила дыхание и прислушалась. Голос лорда Вариса звучал отчётливо и вкрадчиво, и она уловила обрывок фразы так, как если бы он был сказан прямо ей в лицо: — …вы жаждете власти, но никогда не получите её в том виде, в котором видите, вы хотите семью, но не умеете ни о ком заботится, а потому ваш союз обречён на провал. Ваша жена не верна вам, не верит вам и, очевидно, не любит вас, следовательно, счастливый брак вам также недоступен. Что там осталось? Потомство?... Она невольно отвернулась, задетая тем, что не должно было её задеть. Правдой, которую её муж выстроил своими руками. И всё же осознание того, что кто-то использует её против Петира, вызвало в ней гнев. Что эти люди, и в частности лорд Варис, знали о ней? А о нём? Что они знали об их семье? Лишь то, что сами хотели видеть. Лишь то, что им позволялось увидеть. Она прислушалась, рассчитывая, что Петир разнесёт этого выскочку, заранее улыбаясь тому, как тонко муж сумеет его поддеть, как жестоко отомстит за то, что он про них сказал, но этого не произошло. Более того, он позволил Варису угрожать себе, позволил убедить себя в том, что она предаст его. Она закусила губу, неприятно удивлённая тем, как скоро замыслы, что она прятала глубоко внутри, стали видны окружающим. Как скоро её слабости использовали против нее самой. Она бросила взгляд на Петира, который теперь стоял посреди коридора один, и с удивлением поняла, почему он не противостоял Варису. Потому что поверил. Потому что она сделала его слабым. Она была его слабостью. Прежде чем пойти за мужем, она некоторое время раздумывала о сложившейся ситуации. Она не могла прямо заявить о том, что слышала, потому что тогда Петир будет знать, что она знает, и воспримет её попытки к примирению, как желание усыпить бдительность. Если он действительно верит в то, что она собирается от него избавиться, значит, есть только два пути, а именно: заставить его думать о том, что это не так, заставить его поверить в то, что он ей нужен, или же устранить его первой — убить, обвинить в измене, объединиться с врагами. Меньше всего ей хотелось быть куклой в руках Вариса. Может быть, она и развелась бы с Петиром. Сейчас их на самом деле мало что связывало, но он всё ещё был её мужем, отцом её ребенка. Он был её. Никто не посмеет поднять на него руку без её приказа. Никто его и пальцем не тронет. Никто не лишит его жизни, если на то не будет её воли. Никто не прервёт их связь, пока она не скажет. Никто. Едва переступив порог покоев, она сразу увидела его на постели. Несмотря на расслабленную позу, Петир выглядел напряженным, на его лбу пролегла глубокая линия, а брови были сдвинуты к переносице. Очевидно, он не слышал, как она вошла. Подойдя ближе, она окинула взглядом его вид, отметив смятую рубашку, чуть растрёпанные волосы и небольшие раны на костяшках пальцев. Так вот почему на нём были перчатки. Она не спешила обнаружить себя, с интересом и неясной тревогой рассматривая мужа. Никогда прежде она не видела его настолько слабым, настолько похожим на человека. Пожалуй, ей было искренне жаль его. Пожалуй, он и не вполне заслужил то, что с ним происходило. Или она уговаривала себя, что это было так. Она всё ещё испытывала к нему нечто наподобие очень сильной нежности и определённо испытывала влечение к нему. Она также не могла не чувствовать благодарность за то, что он поддержал её после смерти Лейвны, даже если таким образом Петир лишь старался сберечь одну из своих фигур. Но в сущности, чем она сама от него отличалась? Мысленно защищая его перед Варисом, она защищала его самого или то, что он мог бы ей дать? Она не могла ответить однозначно, что именно представляло для неё ценность: их общие планы, их близость, их семья? Представляло ли что-то из этого ценность? Обладала ли она чем-либо, из этого на самом деле? Когда она опустилась на край кровати, Петир еле заметно вздрогнул, но глаз не открыл. Она провела кончиками пальцев по его кисти и ощутила, как он напрягся ещё больше. Прочистив горло, он тихо спросил: — Ты что-то хотела? Когда она наклонилась и провела пальцами теперь уже по его шее, её саму удивило то, как сильно будоражил и возбуждал факт его уязвимости. Она чувствовала себя хищным зверем, играющим с добычей. — По-моему, весьма очевидно то, что я хочу, — жарко прошептала она. Перехватив её руку, он сбросил её с себя, и по-прежнему не открывая глаз, устало выдохнул, показывая своё якобы пренебрежение. Но то было ложью, и впервые ей было приятно, а не больно. Впервые она увидела его ложь как средство защиты, а не нападения. Только вот было слишком поздно. Ты уже чувствуешь спиной стену того угла, в который тебя загнали. Тебе больше некуда бежать, верно? Наклонившись ещё ближе, она поцеловала его в основание шеи, и, несмотря на то, что сейчас она играла, ощутив его тело так близко, почувствовав его запах, она почти застонала от ноющего возбуждения, что свернулось узлом внизу её живота. Впиваясь в него поцелуями, заставляя его поддаваться, ощущая, как постепенно его тело сдаётся, расслабляясь, она упивалась сладким чувством обладания и власти. Ранее он всегда владел, управлял ею, направлял её чувства так, как ему вздумается, но не теперь. Говори что угодно, мой лорд-муж, но ты желаешь меня и сделаешь всё, что я скажу. Ты сделаешь всё. — Петир... — выдохнула она, зная, как его это заводит, и если раньше он медлил, то теперь его руки обхватили её талию и прижали к себе так, словно это расстояние между ними, а не коварство и ложь, вызывали смертельную муку. Как же ты поддался этому, мой лорд-муж? Как позволил чувствам взять верх над разумом? Как ты посмел позволить мне тебя уничтожить? Едва она нашла губами его губы, как он ответил, сливаясь в долгом хищническом поцелуе. Ей стоило усилий сдерживаться, чтобы самой не поддаться его напору, напоминать себе, что всё это лишь игра, и что на самом деле она бы обменяла его объятья на объятья Алекина. «Я не желаю и не люблю его, — думала она, задыхаясь. — Я не люблю. Не люблю» Её муж вполне стоил её самой, и потому, конечно, не мог не понимать, что её ласки преследуют какие-то цели. Оторвавшись от её губ, Петир внимательно посмотрел на неё снизу вверх и отчётливо проговорил: — Если хочешь всё закончить. Не. Смей. Этого. Делать. Его голос озвучивал повелительное наклонение, но в глазах она видела просьбу. Пожалуй, до этого момента он ни о чём по-настоящему её не просил. «Пожалуйста, Санса. Не поступай со мной так. Не целуй меня, если замышляешь убить». Она ничего не ответила, но посмотрела на него так, чтобы он поверил, будто всё, чего она хочет, он может дать ей здесь и сейчас. Будто всё, чего жаждет — его прикосновений и любви. Сыграть это желание было не сложно, но она убедила себя в том, что виной тому её талант к притворству. И безусловно, именно её умение вживаться в роль объясняло даже не волны, а судороги наслаждения, испытанные в тот момент, когда четверть часа спустя он довел её до оргазма.