Closer

До того дня она ни разу не была в борделе. Более всего это место напоминало странную, болезненную фантазию. Занавешенные окна создавали искусственный полумрак. На стенах и окнах виднелась резьба и позолота, впрочем, поблекшая от времени. Под потолком, раскачиваясь, висели легкие отрезы ткани, создающие иллюзию обволакивающего томного сновидения. В воздухе стоял запах амбры и розового масла, призванные заглушить ароматы похоти, вина и человеческого пота. По коридорам разносилась музыка, то перекрикивающая, то сливающаяся со звуками наслаждения. Женщины, встретившие их, выглядели пародией на благородных дам — красиво одетые и причесанные, но слишком вальяжные, раскованные, глядящие неподобающе прямо. Они с интересом и некоторым вызовом осмотрели её туалет, который, несмотря на то, что был сшит по моде Простора, был таким закрытым по сравнению с их нарядами, что напоминал доспехи. Их встретила та, что очевидно была назначена здесь старшей: смуглая девушка, наверное, солёная дорнийка с длинным густыми волосами, походящими на конскую гриву. — Добро пожаловать, милорд и миледи Бей… Петир сделал жест рукой, приказывая ей замолчать и с улыбкой попросил, обойтись без имён. Их проводили в большую светлую комнату, обтянутую золотой и пурпурной тканью. — Думаю сделать здесь ремонт, — проговорил её муж, едва она остались одни. Беря со стола финик и усаживаясь на постель с таким видом, как будто они пришли к себе домой. Она слегка сжала крылья носа, чтобы обозначить свою брезгливость и села рядом, сложив руки на коленях. Петир наблюдал за ней, и потому она дышала ровно, стараясь показать, что данная обстановка не в состоянии вывести её из себя. — Что думаешь? — спросил он, протягивая ей позолоченное блюдце с финиками. Она взяла предложенное угощение и, укусив его, пожала плечами. Лакомство было сладким, словно мёд, этот вкус помогал перебить тошноту. Боги, спасибо, что не даете мне забыть за кого именно я вышла замуж. — Эти цвета выглядят здесь вульгарно, — сказала она, даже не делая попытку осмотреться. — Людям такое нравится… — задумчиво проговорил он, оглядываясь по сторонам. — Но я согласен с тем, что исполнено довольно грубо. Хотелось бы добавить этому месту лоска… — Не думаю, что это возможно, — возразила она, снимая с себя плащ. — Ведь это бордель. — А затем, подумав, добавила: — Впрочем, тебе лучше знать. Он усмехнулся, с наслаждением прожёвывая финик. — Ну же, Санса, — сказал он, слегка пихая её плечом, — я ожидал от тебя большего. Она вздохнула, молча прожигая его взглядом. — Впрочем, — воскликнул он, вскинув брови, поднимаясь, — ты, по крайней мере, не устраиваешь сцен, как твоя мать. Муж подошёл к окну. Он повернулся к ней спиной и, слегка раздвинув ставни, смотрел во внутренний двор с таким видом, как будто это его действительно интересовало. Петир не просто действовал ей на нервы в последнее время, он был способен довести её до исступления одной лишь фразой. — Разговоры о моей матери тебя возбуждают? — не выдержав, спросила она с вызовом. — Что? — удивлённо переспросил он, оборачиваясь. Выглядя растерянным или очень хорошо изображая растерянность. Она не двинула ни единой мышцой на теле или лице, продолжая смотреть на мужа в упор. Раньше она была для него словно открытая книга. Но те времена миновали. Теперь у неё для него ничего не было. Ни одного слова правды. — Очевидно, — заговорила она наконец, — ты получаешь какое-то извращённое удовольствие, разговаривая со мной, своей женой, о моей матери — женщине, в которую ты был влюблен и которую, уверена, пытался соблазнить, именно здесь, в публичном доме. Не знаю, почему, но тебе, видимо, нравится сознательно принижать себя и свои чувства. Что же, на то твоё право. Но зачем вмешивать в это меня? Тебе необходимы зрители? Я не намерена становиться таковым, потому попрошу вас играть самим с собой, мой лорд-муж. В ответ Петир промолчал, задумчиво потирая друг о друга пальцы, унизанные перстнями. Он окинул её лишь беглым взглядом и усмехнулся каким-то своим мыслям, прежде чем сесть в кресло напротив и позвонить в колокольчик. На зов явилась давешняя дорнийка. Улыбнувшись, она села на подлокотник его кресла и облокотилась на плечо Петира. В ответ он положил руку на обнажённое колено девушки и слегка сдавил. — Как тебя зовут, милая? — нежно пропел он. — Джиа, милорд, — ответила дорнийка, соблазнительно улыбаясь вначале ему, а затем и Сансе. Она наблюдала эту сцену, словно в трансе, чувствуя, что вот-вот готова сорваться, и более всего не желая доставить мужу такого удовольствия. — Как по-твоему тут обстоят дела? — спросил Петир наклоняясь к девушке, как бы невзначай облизывая губы. Её затошнило. Она ощущала себя так, как будто внутренности поднимаются прямо к самому её горлу, пока рука Петира нежно поглаживала стройную ногу шлюхи, обтянутую гладкой кожей цвета корицы. Она многое выносила. Сможет вынести и это. — Дела идут неплохо, милорд, — с готовностью ответила Джиа, — но могло бы быть и лучше, мы много теряем, обслуживая тех, кому хозяин должен, за просто так. — Вот как… — задумчиво протянул Петир, поудобнее устраиваясь в кресле и притягивая шлюху к себе на колени. Она забыла, как дышать, но то, что боль отрезвляет, всё ещё помнила, нещадно впиваясь ногтями в свою ладонь. Затем рука мужа переместилась выше, на бедро девушки. А потом ещё выше. Последнее, что она увидела перед тем, как отвернуться, был блеск обручального кольца, скрывшегося где-то под платьем. Голос дорнийки, послышался ей как будто откуда-то издалека, пока она металась взглядом по комнате. — Кажется, вашей жене не нравится, милорд. — О… — ответил Петир, — моя жена знает, что мне нужны зрители, и рада меня порадовать. Да, любовь моя? — спросил он с издевкой. И сквозь шорох ткани и характерные звуки она услышала стон наслаждения, сорвавшийся с губ женщины, которую он ласкал. Голова вдруг стала такой тяжёлой, а глаза будто заволокло пеленой. Из-за кома в горле ей было трудно дышать, но всё же она держалась. Медленно встав, она слегка покачнулась, но удержалась на ногах. Осторожно обошла столик, кресло, ширму, всё так же избегая смотреть на своего мужа и стонущую девушку в его руках. Ей просто нужно было на воздух. — Санса! — окликнул её Петир. И вопреки своей воле она остановилась. — Куда же ты, дорогая? — притворно удивился он. Она сглотнула вначале один раз, затем второй, в тщетных попытках избавиться от железного кома, что мешал ей говорить и дышать. — Хочу выйти осмотреться, — сдавленно ответила наконец она. — Разве третий в нашей спальне — это теперь не добрая традиция? — спросил Петир. Она даже спиной чувствовала его насмешку. Не удосуживаясь ответить, она сделала несколько шагов к двери и схватилась за ручку, прежде чем услышать. — Не уходи далеко, у нас скоро встреча. Я пошлю за тобой, как только закончу. Она зачем-то кивнула, прежде чем нажать на медную ручку и выйти вон.

***

Они не были похожи на обычных посетителей, и потому Оливия сразу обратила на них внимание. Мужчину девушка видела до этого и знала, что тот является важным гостем хозяина, тем, кто, возможно, купит это место. Потому все так стремились ему угодить. Женщина рядом с ним выглядела странно уже потому, что женщины к ним в принципе заходили редко и уж точно не такие, как эта. Она не выглядела ни смущённой, ни заинтересованной, и держалась так, будто была по меньшей мере королевой. Они были одновременно похожи и не похожи друг на друга. Оба в тёмных плащах с капюшонами — они выглядели, как сообщники, обдавая пространство и людей вокруг холодным оценивающим взглядом, только вот мужчина скрывал свою холодность за мягким обхождением. На его губах часто играла лёгкая полуулыбка, живая мимика делала его лицо привлекательным, а статное тело контрастировало с их обычными обрюзгшими клиентами. От Тины, что в прошлый раз обслуживала хозяина, когда тот обедал с этим господином, Оливия так же слышала, что от него приятно пахнет и на монеты он не скупится, хоть ничего особенного та не делала. Не удивительно, что когда странная пара скрылась в лучших покоях, свободные девушки выстроились у двери, в ожидании. Если уж делить постель, то с таким как он. Пусть даже его жена смотрит или даже присоединится к ним. За годы проведенные здесь Оливия на разное насмотрелась. После того, как Джиа была вызвана в покои, девушки остались на месте: кто знает, как много рук потребуется для того, чтобы растопить лёд и унять печали этих господ. А потому, все они видели, как совсем скоро двери отворились, и миледи с побелевшим лицом стремительно прошествовала мимо них по коридору. Пустой взгляд на лице этой леди выглядел пугающим, но был хорошо знаком им всем, и потому никто, кроме Оливии, не рискнул пойти за ней следом. Та нашла леди в пустующем холле, рядом с небольшим фонтаном, будто бы рассматривающую певчих птиц в узорчатых клетках. На леди было дорогое платье из переливчатого шёлка цвета грозового неба, серебряные украшения на шее и в полураспущенных волосах. Она теребила массивный перстень на пальце, а на внутренней стороне её ладоней девушка заметила красные полумесяцы ран. Должно быть следы от ногтей. — Миледи… — осторожно обратилась к ней Оливия. Та обернулась, заставив девушку замереть. Её испугала неприкрытая яркая боль, на искажённом гримасой лице. Впрочем, леди будто не видела вовсе, смотря как бы сквозь её тело, сквозь окружающие их стены. Куда-то очень далеко. — Я лишь хотела узнать, не нужно ли вам что-то… миледи, — повторила Оливия, чтобы нарушить молчание между ними. Но леди лишь сдвинула брови к переносице, погружённая в свои мысли. — От воды станет полегче, — сказала Оливия и развернулась было, чтобы пойти за кувшином, как услышала гневный голос за своей спиной. — От воды станет легче? — с отвращением выплюнула леди. — От воды? — Желаете вина? — попробовала отшутиться Оливия. — Оставьте. Меня. Немедленно, — отчеканила леди, а затем, высокомерно смерив её взглядом, добавила. — И не смейте обращаться ко мне. Если я не попрошу. Оливия вздохнула, даже не пытаясь, набросить выражения учтивости на лицо. Достаточно того, что она унижалась перед этими мужчинами. Не хватало ещё унижаться перед их женами тоже. — Как пожелаете, миледи, — с каменным лицом проговорила она, а затем отошла в противоположный угол холла и села на скамью. В холле стояла приятная прохлада, а лёгкое птичье щебетанье приятно успокаивало нервы. — Почему вы всё ещё здесь? — нетерпеливо спросила леди, с остервенением сжимая руки в кулаки. — Я бы на вашем месте так не делала, — нахмурившись, проговорила Оливия в ответ, указывая на руки той. — Останутся следы, это не понравится вашему мужчине. — Он не мой мужчина, — поправила леди сухо, — он мой муж. — Тем более… — покачала головой Оливия. Её не пугала эта властная женщина, и она всячески хотела это показать, потому как та, по её мнению, слишком много себе позволяла. — Я не нуждаюсь в советах… — Шлюхи? — договорила за неё Оливия, повеселев. — Или же напротив, очень нуждаетесь. Леди промолчала, видимо опешив от такой прямолинейности или же заинтересованная в том, что Оливия хотела сказать. — Чувствуете себя грязной и использованной. Кто же вас ещё поймет, кроме шлюхи. Леди прочистила горло и вкрадчиво проговорила: — Вы ошибаетесь в своих предположениях. Вы ничего не знаете обо мне. — Как и вы обо мне. Но ведь уже составили своё мнение, не так ли? — Откуда в вас вообще… — Столько дерзости? — Оливия пожала плечами. Ей часто говорили об этом. — Я — бастард. — Ясно, — заключила леди. — И что это должно мне сказать о вас, кроме неосторожности ваших родителей? — Я росла в богатстве и любви. Мне дали хорошее воспитание. Я знаю цену золоту и власти. Точнее, знаю, что они ничего не стоят. — О, так вы философ, — хмыкнула леди. — Нет, я — шлюха, — поправила Оливия. — Раздвигаю ноги перед такими, как ваш муж. Я отрабатываю свой хлеб на коленях и на спине, чтобы вечером, придя в ваши покои, он был в хорошем расположении духа, беря вас насухую. Леди, поморщилась, неприятно удивленная прямолинейностью сказанного. А затем криво усмехнулась, продолжая вертеть перстень на пальце. — Как я уже и сказала, — ответила она, прогуливаясь по холлу, — вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моем муже. Он посещает подобные заведения исключительно по делу, и у него есть правило не мешать работу с удовольствием. Этот ответ вызвал у Оливии смешок, но леди продолжила: — То, что происходит сейчас — моё наказание. — Значит, заслужили? — спросила Оливия ухмыльнувшись. Вовсе не удивленная услышанным. Благодаря своей работе она только и делала, что смотрела на игры в которые играют люди. Помедлив, леди качнула головой. — Я не стану с вами этого обсуждать. — Что же… — проговорила Оливия, поднимаясь и поправляя платье, — должно быть, я действительно увидела всё несколько в ином свете. — Именно так, — ответила леди удовлетворённо, сцепляя руки в замок. Оливия поклонилась и уже собиралась выйти вон, как поймала на себе заинтересованный взгляд. — Что? — приподняв бровь, уточнила она. — Сколько тебе лет? — спросила леди. — Столько, на сколько выгляжу. — Значит, не так уж долго осталось здесь работать, верно? — задумчиво проговорила леди. — Что думаешь делать? Станешь содержанкой? — предположила она. — Нет… — отмахнулась Оливия. — Посудите сами, для этого у меня слишком дурной характер. Леди понимающе кивнула головой, а затем улыбнулась. «Вот оно», — отметила про себя Оливия, намётанным глазом определяя то, что, должно быть, особенно цепляло в этой даме мужчин. Когда она улыбалась, то начинала сиять. И весь мир будто тоже начинал сиять. Её присутствие всё делало особенным. Улыбка преображала холодный взгляд и точёные, будто высеченные из камня черты, а голубые глаза начинали светиться, как звёзды, обволакивая и словно обещая, что всё будет хорошо. Отныне всё в твоей жизни будет хорошо. — Наверное, открою свое дело, — ответила Оливия, не отрывая взгляда от чудесного преображения. — На это, должно быть, нужно много денег, — предположила леди. В ответ Оливия лишь пожала плечами. — Почему бы тебе не работать на меня? — спросила леди прямо. — Я буду хорошо платить. — В каком качестве? — уточнила Оливия, хмыкнув. — В любом, — ответила женщина, поведя плечами. — Есть что-то, что ты не смогла бы делать? Оливия задумалась. — Может быть, убивать, — ответила она после недолгого молчания. Продолжая смотреть ей в глаза, источая мягкий успокаивающий свет, леди кивнула. — Я это запомню.