***
В одном из частных домов, в тёмной душной гостиной, на встрече организованной Оливией — её новой помощницей, она заручилась материальной поддержкой лорда Хантера — мужчины, что внушал ей презрение, но которого она не боялась и потому прибегла к его помощи. Того самого лорда Хантера, что на дух не переносил Петира из-за криков покойной тети Лизы. Тех криков, что доносились из спальни новобрачных и других, предсмертных, что утонули в свисте ветра, когда тётя выпала из лунной двери. Не верилось, но был тот, кто желал Лизу Аррен. Тот, кто оплакивал. На эти и другие деньги, она хотела нанять достаточно наёмников, которые смогут её защитить и в случае необходимости решить проблемы так, как того будут требовать обстоятельства. Она обещала лорду Хантеру, что Петир больше не вернётся в Долину, и собиралась так или иначе сдержать это обещание.***
Вернувшись в замок, она приказала накрыть поздний завтрак на веранде. Погода была приятной, хоть и ветреной. Солнце то скрывалась за тучами, то вновь выглядывало оттуда, подсвечивая золотые приборы в её руках, отбрасывая на скатерть сверкающие блики. Стол накрыли на двоих, так как она была более чем уверена в том, что муж к ней присоединится. «Я всегда была верна только вам! Миледи!» — кричала Лора рыдая, пытаясь вырваться. «Ты всегда была верна только Ему», — возразила она спокойно. «Вы знаете своего мужа... — прошептала служанка, глотая слёзы. — Что я могла? У меня есть сын! Я не могу умереть, миледи! Прошу вас! Я не должна умереть! Я сделаю всё, что вы попросите! Я буду шпионить для вас! Умоляю, миледи!» «Ты права... — ответила она, вздыхая. — Я знаю своего мужа. Знаю, что он делает с людьми, и то, каких людей выбирает. Я тебе не верю». Она не успела отвернуться, когда мужчина, имени которого она не знала, грубо и резко перерезал Лоре горло. Она пожалела, но уже не могла отступить. Она зашла слишком далеко и знала, что нужно идти до конца. Петир вполне оправдал её ожидания, ворвавшись в покои столь стремительно, что мог бы посоревноваться с зимним ветром, как раз в тот момент, когда она лакомилась лимонным пирожным. Застав её за трапезой, он шумно выдохнул, и проигнорировав показное недоумение на её лице, наклонился над столом, упершись в него руками. — У меня к тебе два вопроса, дорогая: первый — где Лора? — Уволилась, — ответила она нарочито небрежно, аккуратно слизывая с пальцев крем. — Уволилась, — повторил он, кивая, вскидывая брови. В ответ она лишь пожала плечами. — Сказала, что нашла работу получше, чем следить за мной. Петир шумно выдохнул, играя желваками, с трудом скрывая свое бешенство. Она должна была признать, что ей всегда нравилось видеть его таким, нравилось выводить из себя, лишать контроля, выбивать почву из-под ног. Словно со всего маху выбиваешь стул из-под висельника. И вот он уже хрипит, схватившись за верёвку, болтается из стороны в сторону. О, каким бесконечно тёмным становился его взгляд, когда в нём плескалась ярость, как плотно сжимались челюсти и губы. Как ему, должно быть, хотелось применить в этот момент силу. Как быстро ты лишаешься своего напускного лоска, муж мой. Как мало отличает тебя в такие моменты от любого другого зверя. Ну давай. Ударь меня. — Допустим. Второй вопрос — где ты была? — Покупала ткани. — Это ложь. Она откинулась в кресле, и, запрокинув голову вверх, посмотрела ему в глаза, расплываясь в игривой усмешке. — А разве лгать друг другу — не наша добрая традиция? Одним движением он смёл со стола блюда, графин с вином, кубки. Несколько секунд металлический звон посуды заглушал даже её собственные мысли. Несколько секунд она как зачарованная смотрела, как кружится по мраморному полу позолоченное блюдо, как раскатываются в стороны фрукты. Ягоды винограда светились на солнце, словно сочные сгустки крови. Такое она уже видела. Переведя взгляд на мужа, она посмотрела на него снизу вверх, призывно дёрнув бровью. — Не. Смей. — Отчеканил он, наклоняясь к ней ближе. Прожигая насквозь цепким чёрным взглядом. Впиваясь руками в края стола так, будто ещё чуть-чуть — и мебель полетит вслед за посудой. Помимо ярости, она отметила усталость на его лице и в напряжённой фигуре. На кончиках тонких, таких паучьих сейчас, пальцев, ещё виднелись следы от чернил. Значит, от бумаг его оторвали докладом. Когда-то его кабинет был самым спокойным в мире местом. Когда-то она целовала эти руки, а удушающими были лишь объятья. — Не. Смей. Бросать мне вызов, - вкрадчиво повторил Петир. Она проигнорировала это заявление, отведя взгляд в сторону. Ей хотелось вина, но кубок с разлившимся напитком теперь валялся где-то под ногами. Она устало вздохнула, утомлённая присутствием мужа и этим разговором. — Смотри на меня, когда я с тобой говорю, — не унимался тем временем он. — А то что? — уточнила она спокойно, не поворачивая к нему головы. — Может быть, ударишь меня? — А ты хочешь, чтобы я тебя ударил... — зло усмехнулся он. — Выглядит так, как будто ты этого хочешь. — Или как будто ты провоцируешь меня на это. Помолчав Петир добавил: — Уверена, что хочешь, чтобы всё было так? — Я уверена в том, что буду делать только то, что сама посчитаю нужным, и что абсолютно точно не буду отчитываться тебе, — спокойно проговорила она. — Лора была в первую очередь твоей помощницей, твоей правой рукой, она отвечала за твою безопасность… — Лора была в первую очередь твоей помощницей, — перебила его она, — а моя безопасность тут и вовсе ни при чём. Вздохнув, он сделал шаг назад и, скрестив руки на груди, наклонил голову вбок. — Ты ведешь себя глупо Санса. Словно дитя. — О, тебе бы этого хотелось. Неразумное. Слабое. Управляемое. Дитя. — Мне бы хотелось, чтобы ты прекратила всё это, — возразил он вкрадчиво и тихо. Она, наконец, посмотрела на него и удивилась сплаву наслаждения и отвращения, что разливался у неё внутри. То было отвращение к самой себе? Сейчас Петир выглядел спокойным, даже задумчивым, таким, как будто внезапно остался наедине со своими мыслями. Когда-то она любила его таким: взгляд, опущенный вниз, зелёный блеск, мерцающий из-под век — мирный, почти кроткий. И то, как трогательно подрагивали его ресницы, когда он часто моргал, наверное, удивляясь каким-то своим догадкам. — Этого не будет, — ответила она твёрдо. — Я не думаю что… — Меня не волнует. Что. Ты. Думаешь, — резко прервала она мужа. Она ощутила, как участился её пульс. Кровь билась о виски, словно метровые волны о прибрежные скалы. Она испытывала ярость — и в то же время ей хотелось плакать. Она увидела себя на берегу тёплого моря, к которому они тогда ездили, морская вода облизывала босые ступни, её взгляд был спрятан за развевающимися на ветру волосами, устремлён вниз, на руки, пропитанные кровью. «Руки всегда должны быть чистыми,» — наставлял он с усмешкой. Я НЕ ОПРАВДАЛА ТВОИ ОЖИДАНИЯ, НЕ ТАК ЛИ! — Давно ли, любовь моя, тебя не волнует то, что я думаю? — притворно изумился он, вскидывая брови, а затем сделал два шага к ней и, со скрипом развернув к себе кресло, на котором она сидела, навис над ней угрожающе близко. — Я. Создал тебя, — прошептал он, касаясь губами её губ. — Всё, что ты знаешь, ты узнала от меня. Всему, что умеешь — обязана мне. Ты всё ещё жива — благодаря мне. И прямо сейчас я вынужден разгребать всё дерьмо, что ты тут наворотила в моё отсутствие. Девочка. Не разрывая зрительного контакта, она с чувством дотронулась губами до его губ и прошептала в ответ: — Ты прав. И ты отличный учитель. Я многому. Научилась. У тебя. «Очень многому», — добавила она про себя, наслаждаясь теплом и ароматом мяты. Неистово желая ударить его по лицу прямо в этот момент. — Но поговорим о том… — продолжила она, сминая губами его губы в действии, так напоминающем поцелуй, и всё же не являющимся таковым, — …поговорим о том, что дала тебе я. О том, как спасала твою жизнь и репутацию… Как была твоим оружием, твоим ключом и всем, чем ты хотел… Разве не я делила с тобой ложе и убийства? Разве не я была твоей женой и матерью твоей дочери? Твоей союзницей? — О… так ты, ставишь это себе в заслугу, — усмехнулся он ей в рот, — спасение моей репутации… — До Алекина, — поправила она, ни сколько не смутившись. — До Алекина, — повторил он. — И где же твоё кольцо, примерная жена? — Я отдала его мастеру, на переделку. — О. Разумеется. Положив руку ей на затылок, Петир вначале ласково провел ею по волосам, а затем, намотав их на кулак, дёрнул вниз. Подставляя её лицо своему. Заставляя скривиться от неожиданной боли под насмешливым взглядом прищуренных глаз. — Ты мало знаешь об обязанностях хорошей жены, Санса. Печально, что мать не научила тебя этому, Кэт ведь была в этом чудо, как хороша. — Не смей… — Что насчёт твоей главной и прямой обязанности, как жены, девочка? Ублажать меня в постели и родить мне наследника. Она осеклась, не ожидая, что он затронет эту тему. — Почему ты молчишь, дорогая? Знаешь, что говорят о женах, которые вместо того, чтобы носить сына, действуют на нервы, прямо как ты сейчас? Знаешь, что говорят о таких, как ты? Она промолчала, сжимая подлокотник кресла. Он сделал шаг назад и, с наслаждением оглянув её с ног до головы, произнёс: — Бесполезные. Ты — бесполезна. — А знаешь, что делают с такими жёнами? — продолжил он. Она откинула голову назад и напряжённо выдохнула, наконец понимая к чему Петир клонит. — От них избавляются. Хочешь провести остаток жизни в монастыре? — Ты не посмеешь, — ответила она наконец. Муж весело улыбнулся и, покачав головой, посмотрел на неё в упор. — Ну конечно посмею, — заверил он. Развернувшись, Петир направился вон из покоев, очевидно полагая, что разговор закончен. Как всегда, уверенный в том, что последнее слово осталось за ним. — Куда же ты, — окликнула она, а когда он остановился и обернулся, продолжила, шагая к кровати, — разве ты не хочешь наследника? К чему обвинять меня, если не пытаешься сам? Опустившись на ложе, она принялась медленно развязывать завязки на платье, не спуская с мужа насмешливого взгляда. Петир жевал губы, очевидно раздумывая над её действиями. Он качнулся было, будто бы желая сделать шаг по направлению к двери, но поколебавшись, шагнул в сторону кровати. — Ты ведь знаешь, что в этом должны участвовать двое? — продолжала дразнить она, раздеваясь. — Должен знать. При твоём-то роде занятий. — Шутки о борделях никогда не наскучат, верно? — спросил он, звуча мягко и в тоже время вкрадчиво, словно крадущийся хищник, гипнотизирующий свою жертву. Вместо ответа, она обнажила плечи и вскинула брови вверх, предоставляя ему сделать следующий ход. — Полагаешь, меня так просто соблазнить, — с усмешкой спросил он, сцепляя руки за спиной. — Не знаю… я никогда не пробовала тебя соблазнять, ведь я жена, а не шлюха. — «Жена для продолжения рода, гетера для удовольствия», — процитировал он, хмыкнув. А затем, подумав, добавил: — Никогда не пробовала меня соблазнять, значит? Она лишь дернула обнажённым плечом. Петир подошел к ней вплотную, и коленом раздвинув её ноги, оказался между них. Он провел кончиками пальцев вдоль её лица, а затем приподнял за подбородок, заглядывая ей в глаза. Прицокнув языком, он произнёс: — Маленькая лгунья. Так грубо лгать я тебя не учил. — Я плохая ученица, — ответила она. На его губах заиграла лёгкая полуулыбка прежде чем, наклонившись, Петир нежно поцеловал её. — Напротив. Ты даже слишком. Хороша. Ей должно было быть всё равно, но сердце забилось сильнее от того, что муж похвалил её. И хотя разумом она понимала, что сейчас ведёт игру, её сердце пело: «Он гордится мной. Он мною гордится». Она прикрыла глаза и с чувством ответила на поцелуй. Притворяясь. Она помнила кровь на своих руках и ложь слетавшую с собственных губ, но рядом с ним всё, что она делала приобретало смысл. Рядом с ним её счастье и боль были такими полными, что она их почти не различала. Но разве это правильно? Пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста, исправь всё. Потому что я вовсе не хочу это делать. Но ты не оставляешь мне выбора. Ты сам научил меня, как победить Сам вложил мне в руки нож и показал куда бить. Пекло! Пекло! Пекло! Вначале был лишь шорох одежды. Затем она ощутила его руку между своих ног. Его пальцы у себя внутри. Его дыхание на своей шее. Его запах. Его язык, ласкающий нёбо. Его взгляд, который она чувствовала даже сквозь прикрытые веки. Его желание, упирающееся в неё. Тепло его тела. Его требовательность. Нежность. Власть. Словно тёмная песня о страхе, любви и смерти. — Слишком… жаждущая, для той, что делит со мной ложе лишь из чувства долга, — усмехнулся он ей в губы. — …это притворство, — парировала она, лишь на миг разрывая поцелуй. Он тихо рассмеялся и, оторвавшись от её лица, начал медленно покрывать поцелуями выгнувшуюся шею. — …так не бывает. — Сам сказал. Я — очень хороша. На самом деле, скорее ей было хорошо. Она никогда не понимала, как он, погружаясь в неё лишь пальцами, отправляет её прямиком в сладкий пылающий ад. Старательно раздувая огонь, прожигающий её нутро, заставляет мучительно медленно тлеть, тогда как она жаждет сгореть дотла. Она задыхалась. Забывала своё имя. Жаждала большего. Мысленно умоляла о большем. Прилагала все усилия, чтобы не озвучить эти постыдные просьбы. Не узнавала странные животные звуки, что рождались внутри её горла. Слишком хорошо знала звуки, что слышались между её ног, и влагу, что сочилась из её нутра, даря такую негу и наслаждение, будто это всё, для чего она была создана. Стонать и выть, и извиваться в его чистых белых руках, на которых следы чернил скрывали следы крови. ЭТО ТЫ СДЕЛАЛ МЕНЯ ТАКОЙ! Ничто не вторит ярости лучше, чем похоть. — Ещё! Ещё! Ещё! — простонала она с придыханием в его влажные от поцелуев губы. Расстёгивая его камзол, кусая шею, впиваясь в руки чуть выше локтей. Его вкус раскрывался чем-то горько-вяжущим на языке. Я НЕ ДОЛЖНА БЫЛА ТЕБЕ ВЕРИТЬ, НО Я ТЕБЕ ВЕРИЛА! Я НЕ ДОЛЖНА БЫЛА ТЕБЯ ЛЮБИТЬ, НО Я ЛЮБИЛА! С первым же его толчком её тело мучительно сжалось. Будто сотни муравьёв роились под кожей, щекоча и раздирая нутро. Будто жадно глотая колодезную воду, она, напротив, всё больше и больше хотела пить. Петир потянул за волосы, чтобы видеть её лицо, и она дала ему то, чего он хотел — муки наслаждения и ярости на лице, поцелуи разрывающие кожу, остервенение, объятья, крепкие, как в последний раз. Она подавалась вперёд, навстречу его движениям. Задыхалась, потому что они не до конца расшнуровали корсет. Она видела перед собой его шею и болтающуюся на ткани, но не срывающуюся до конца пеклову брошь в виде птицы. Вспыхнув, она сорвала украшение и отбросила в сторону. Петир даже не заметил, слишком увлечённый своим наслаждением: пульсацией, которая, должно быть, скользила вверх по позвоночнику от его бёдер к самой шее, жаром, от которого сознание плавилось, словно масло под солнечными лучами. Наверное, ей ни с кем и никогда не будет так хорошо, как с ним. Она вскрикнула неожиданно, даже для себя, сжимаясь вокруг него, непреднамеренно вырываясь, а потом обмякая в его руках. — Очень. Хорошая. Притворщица, — прошептал он издеваясь, в такт собственным толчкам, а затем замер и выдохнул, застонав, сжимая её бедра ещё сильнее, утыкаясь в её шею вспотевшим лбом. — Я просто представляла другого, — возразила она, чтобы сбить с него спесь. Произнеся это прежде, чем подумала, что говорит. Она пожалела. Она почти ощутила, как замерло, а затем обрушилось его сердце. Петир резко отстранился и, едва поправив одежду, грубо стащил ее с кровати. Она зашипела, больно ударившись ногой. Он с силой сдавил её лицо и переспросил: — Прости, что ты сказала? Она лишь сглотнула и, не зная что ответить, недоумённо вскинула бровь. Петир приблизил к ней лицо и касаясь губами ее губ, пообещал: — Послушай меня и запомни, маленькая мерзкая сука: ещё раз выкинешь что-то подобное, как сегодня, и монастырь будет лучшим исходом, на который ты сможешь рассчитывать. Поняла меня, Санса? Будешь умолять меня, чтобы я отправил тебя туда. Ты больше никогда не увидишь Эйлин. Никогда. Слышала, чтобы я хоть кому то давал второй шанс, милая? — спросил он, перемещая руку ей на горло и слегка сжимая. — С тобой мне было хорошо... большую часть времени, тебе я такой шанс дам. В порядке исключения. У тебя ведь день рождения скоро. Считай, что это мой тебе щедрый подарок. Но третьего шанса не будет. Так и не дождавшись от неё ответа, он поднялся и, отряхнувшись, направился к двери. По пути, видимо обуреваемый всем тем, что не смог ей сказать, Петир опрокинул чайный столик, ширму и вазу, а уже перед дверью обернулся и выпалил: — Хочешь, чтобы я ненавидел тебя? — Я сама себя ненавижу. — О, то твое право! Но меня оставь в покое! — воскликнул он, очевидно не в силах сдерживать эмоции, а затем рассмеялся. — Думаешь, сможешь из меня это вытравить, дорогая? — фыркнул он. — Я не смог, и ты не сможешь. Потому что я знаю, зачем ты всё это делаешь и что именно ты делаешь! Она откинула голову, прислонившись затылком к кровати, задумчиво наматывая на палец завязки корсета. Она смотрела прямо перед собой, но ничего не видела. «Неужели знаешь...» — рассеяно подумала она. — Я тебя понимаю, — выдохнул он. Она лишь криво усмехнулась в ответ, хоть он и не видел её лица. — Ты хочешь быть собой. И пойдёшь ради этого на всё. Я тебя понимаю. Она с трудом сглотнула, ощущая, как сдавливает грудь. — Но ты можешь быть собой и со мной. Я постараюсь исправится, — заверил он. — Я обещаю. Я постараюсь всё исправить. «Я просто больше не могу, — подумала она. — Я в это не верю. Я не должна в это верить». А вслух сказала: — Хорошо... ты дал мне шанс. Я дам нам шанс. — Санса... — Всё справедливо. Чего ты ждешь? Иди. Мы сделаем, как ты хочешь. Снова. — Я пытаюсь сделать так, как хочешь ты, — возразил он тихо, но твёрдо. — В этом нет необходимости, — заверила она. — Мне всё равно.***
Той ночью во сне она увидела их обоих на берегу спокойного тёплого моря. Солнечные лучи плескались на морской лазури. Воздух был густым и солёным. Она обернулась к нему и заглянула в глаза. Он дёрнул бровью и чуть надул губы, как делал всегда, когда слова вертелись на его языке. Те слова, что он хотел оставить при себе. — Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? — спросил он, чуть дёрнувшись. — В смысле... я никогда не говорил, но ты ведь знаешь? — Ты так и не сказал. Я так и не узнала. — Да, — рассмеялся он, — глупо вышло, птичка. — Это точно, — улыбнувшись, подтвердила она. — Что это за место? — спросил он, переминаясь с ноги на ногу, кутаясь в тёмно-серый плащ, слишком тёплый, похожий на тот, что был на нём на севере. Она проследила взглядом за проносящейся над ними кричащей чайкой. — Место, куда попадают после смерти. Он усмехнулся и, тепло прищурившись, подал ей руку. — Довольно приятно, не находишь? — Да, — согласилась она, принимая его руку. Пока они прогуливались вдоль берега, он поглаживал её ладонь. Ей было так спокойно. — Не волнуйся об этом, — сказал он утешающе, смотря прямо перед собой. — О чём? — не поняла она. — О том что...