Closer

После поездки в Дорн проснуться в Хайгардене в своей постели было приятно. Открыв глаза, он с удовольствием вдохнул полной грудью, прислушиваясь к щебетанию певчих птиц за окном. Почти с любовью оглядел трещинки и пятна на потолке, провёл рукой по мягкому белью и шёлковому покрывалу с тёмно-зелёной вышивкой, перевёл взгляд на неоконченный Сансой гобелен. На полотне изображалась лесная роща: высокая трава была вышита с вплетением золотых нитей, в центре паслись олень и олениха. По периметру, окаймляя рисунок, вились тонкие растительные стебли с широкими листьями. В гуще раскидистых изогнутых ветвей он заметил пустое гнездо. Он слегка наклонил голову на бок, прищуриваясь, с неясным волнением оглядывая изображённую сцену. Теперь Санса не часто садилась за вышивку, но он хорошо помнил, как тайком наблюдал за ней ещё в Королевской гавани. Ранее его никогда не интересовало рукоделие — досуг, которым аристократке прилично себя занять, не более того. Но наблюдения за леди Сансой заставили его пересмотреть своё отношение. Было нечто завораживающее в том, как эта нежная девочка внимательно и скрупулёзно, облекала свои фантазии в материю, стежок за стежком. Под её рукой на полотне распускались цветы, будто пятна запекшейся крови, и замысловатые узоры словно цепи оплетали яростных диких львов, чья грива отливала золотом на солнце. — Очень красиво, Санса, — говорила королева Серсея. И он видел, как губы леди Старк дрожали в едва заметной улыбке. В те моменты, подавая на рассмотрение королеве очередную бумагу, он сглатывал, ловя себя на непозволительном желании поцеловать эти трогательные плотно сжатые губы, что почти никогда не улыбались ему. О, как он хотел увидеть то, о чём она думала в тот момент. Раскрыть рыжеволосую голову, словно книгу. Просчитать её так, как просчитывал риски. Наблюдая за тонкостью движений и сосредоточенным взглядом, что так шёл этой серьёзной девочке со взрослыми мечтами, он желал оказаться в центре её причудливых фантазий. Желал быть выведенным разноцветными стежками на шероховатой поверхности ткани. И потому для него так много значил платок с небольшим пересмешником, который она подарила ему ещё на Севере, а он всегда носил с собой. То было почти как признание в любви, и когда ему казалось, что жена ненавидит его, он проводил рукой по груди, будто разглаживая складки на камзоле. А на самом деле стремясь ощутить наяву то, как плотно прилегает расшитая ткань к его сердцу. Как иные носят на цепочке ключи от кладовой, он носил при себе ключ от её сердца. Появление Сансы наяву прервало цепь его мыслей о ней. Обнаружив его сидящим, прислонившись к изголовью кровати, она слегка нахмурилась и, подойдя к постели, спросила: — Почему ты не спишь? Мейстер сказал, тебе следует как можно больше отдыхать. Он улыбнулся, рассматривая то, как изменилась за прошедшие годы жена. Её руки больше не мяли края рукавов, а были сцеплены в замок. Во взгляде появились прямота и сила. Теперь она редко опускала глаза, смущая, а не смущаясь. Детские черты, что казались ему нежными и трепетными, будто совершенно исчезли из её лица и фигуры. Изумрудный шёлк плотно обхватывал её талию и грудь, обнажая изящную, словно выведенную акварелью линию ключиц. Волосы, вьющиеся лёгкой волной, почти полностью были убраны под сетку, инкустированную каплями граната, что напоминали ядовитые лесные ягоды, призывно горящие среди упругих стеблей травы. — Ты очень красивая сегодня, — сказал он, игнорируя её вопрос. Лицо Сансы чуть дернулось вверх, а спина машинально выпрямилась. Она не отвела взгляд и усмехнулась уголком губ, а затем села на постель и провела по его щеке рукой. — Там... в Дорне, что это было? — спросила жена мягко, но он знал, что скрывается за этой нежностью. — Что ты имеешь в... — начал было он, но тут же ощутил хлёсткий удар. Это было слишком. Он подавил в себе желание дотронуться до щеки, и повернув к Сансе голову, сказал: — Ваши манеры, моя дорогая, в последнее время меня крайне удивляют. Если бы я хотел жениться на дворовой девке, то позвал бы замуж одну из своих шлюх. Санса проигнорировала это заявление, склонив голову на бок. — Я чуть не стала вдовой, — серьёзно проговорила она. — А Эйлин — сиротой. Он облизнул губы и, посмотрев на неё, раздражённо пожал плечами. — Ты знаешь, что не всё идёт по плану. — Это чуть не стоило нам обоим жизни, — возразила Санса — Но мы оба живы, — напомнил он. Она хотела сказать что-то ещё, но он вскинул указательный палец. — Напомни, как много я упрекал тебя за тот случай с Лейвной Рован. — Один раз, — честно ответила жена. — Полагаю, мы квиты, — дёрнув бровью, заявил он. Санса шумно выдохнула, показывая, что не согласна с таким положением дел, но промолчала. Она поднялась, чтобы взять со стола небольшой таз, полотенце и коробочку с мазью. — Нужно промыть тебе рану, — сказала жена, присаживаясь обратно. — Может быть позовёшь кого-то? — предложил он. — Зачем? — удивилась Санса. — Я могу и сама. — О, нееет, — протянул он, смеясь. — Это что — месть? Умоляю, любовь моя, мне и так плохо. — Я не сделаю тебе больно, — заверила она, закатывая рукав его рубашки. — Ты только что ударила меня! — Петир! Их взгляды встретились и уголки губ синхронно растянулись в хитрой усмешке. Он позволил Сансе снять повязку со своей раны и, облизнув губы, спросил: — Волновалась за меня? — А ты как думаешь? — ответила жена вопросом на вопрос, аккуратно прикладывая полотенце к его ране. Он зашипел, почувствовав лёгкое жжение. — Ты обещала, что будет не больно, — притворно укорил он. — Я обещала, что из-за меня больно не будет, — возразила Санса. — Не придумывай, всё не так плохо. — Думала, я умер? — с усмешкой спросил он. — Ты бы не умер от такой раны, — ответила Санса, а затем, помолчав, не поднимая на него взгляд, добавила: — Но да, я так думала... было так много крови. — Испугалась? — ...Ты бы очень нас этим подвёл. — Разве стать вдовой — это не твоя новая мечта? — доверительным шёпотом спросил он, чуть наклоняясь. Санса медленно подняла на него внимательный взгляд. Он дёрнул бровью, не сводя глаз со слегка приоткрытых губ, которые были так близко, что он почти ощущал их жар. — Если бы я хотела тебя убить, — начала она тихо, — я бы уже это сделала... — Откуда мне знать, — возразил он, — может ты делаешь это в эту самую секунду. Что это за мазь? Санса фыркнула. — Та, что дал мейстер. Он закусил губы, давя в себе улыбку, и вскинул бровь. — Неужели? — Хорошо, — согласилась Санса, откладывая полотенце, — её принесла Оливия, но это лекарство, а не яд! Как ты вообще мог такое подумать? — ...Ну... — протянул он. — Разве я не тот ужасный муж, из-за которого ты не можешь быть со своим возлюбленным? — Едва ли бы это стало причиной, — возразила она. — Отчего же? — не поверил он. — Сам говорил: ты — ценный союзник, — пояснила она, выдавливая из себя улыбку. — Я говорил, а не ты. Санса вздохнула, и он увидел, как во взгляде, метнувшемся к нему, на долю мгновения промелькнул надрыв. Он вспомнил девочку с высокой причёской и пустым взглядом из Королевской гавани. Девочку, что ещё плохо умела скрывать свою радость и боль. Девочку, от которой осталось лишь эхо. — Что было на суде, — спросил он, припоминая, что суд, должно быть, уже прошёл, раз солнце было так высоко. Перевести тему было весьма кстати. — Всё хорошо. Дорнийцы не верят в его вину, а Простор считает насильником и убийцей. Королева склоняется к тому же мнению... — Ты говорила с ней? — Собираюсь поговорить сегодня. — Расскажешь о нём? — Да, я расскажу о Рамси. Он запнулся, затронув больную тему, и легонько дотронулся до её руки, поглаживая по кисти большим пальцем. — Почему приговор ещё не вынесен? — Королева перенесла слушание ещё на три дня. — Зачем? — недоумённо спросил он и по взгляду Сансы, который тотчас метнулся вниз, понял, в чём дело. — Он вызвал в свидетели Алекина, но его пока не нашли. Королева дала дорнийцам три дня. Отняв руку, он прошёлся усталым жестом по волосам и заложил обе руки за голову, устремляя на Сансу выжидающий и вместе с тем насмешливый взгляд. — Это опасно, — прицокнув языком, сказал он. — Он ничего не скажет, — возразила жена, смотря ему прямо в глаза, так, будто думала, что сможет его убедить. — Мы этого не знаем. Мы не можем рисковать. Она вскочила и, отвернувшись от него, сделала пару шагов прочь, по направлению к двери. — Нет, — произнесла она тихо, но твёрдо, — я не могу. — И всё же тебе придётся, — возразил он. Развернувшись, она посмотрела ему прямо в глаза и отчеканила тоном, не терпящим возражений: — Мы. Не. Будем. Этого. Делать. Алекин будет жить. — Если хочешь, я могу... — хотел было предложить он. Но жена его перебила: — Нет, ты тем более не будешь этого делать. — Санса... — устало выдохнул он. — Тебе стоило раньше подумать о той роли, что ты отвела ему в этой истории... или не влюбляться в него. — Я знаю, — ответила жена, не поднимая глаз от пола. — Иди сюда, девочка, — позвал он, сделав жест рукой. Она дёрнулась было, но запнулась в нерешительности. — Санса, — сказал он, стараясь звучать мягко и тепло, — иди ко мне, птичка. Не сразу, но спустя четверть минуты жена медленно подошла к нему, всё так же не поднимая взгляда. Санса забралась на постель и очень осторожно, словно молодая олениха, двинулась на четвереньках по направлению к изголовью. Он наблюдал за тем, как поднимается и опускается её грудь, стянутая тугим корсетом, как отливающие в мягком утреннем свете волосы скрывают от него эмоции на опущенном вниз лице. Она легла очень близко, положив голову ему на грудь, и немного поерзала на месте, устраиваясь. Её красивая причёска слегка растрепалась. Рыжие локоны расплескались по его сорочке, словно вино. Санса приобняла его, крепко обхватив рукой, и он скривился от боли. Ушиб оставленный на животе и рёбрах тем солдатом всё ещё ныл от прикосновений, горя на коже размытым сиренево-чёрным пятном, наподобие росчерка чернил. — Прости! — испуганно воскликнула она. — Я все время забываю, прости... прости. — Она нежно поцеловала его в губы в попытках заглушить его боль. — Прости... — Всё в порядке, — ответил он, успокаивая её, стараясь звучать весело и небрежно. Он прочертил тонкую линию по её подбородку и не удержался от того, чтобы убрать за ухо растрёпанную прядь. — Милая, ты знаешь, что нужно сделать. Если не можешь сама, я всё сделаю. Сделаем, как ты захочешь. — Я хочу, чтобы мы ничего не делали, — возразила она, — я не могу. — Потому что ты его любишь? — спросил он, сразу же об этом жалея. Она прошлась внимательным взглядом по его лицу и, сглотнув, перевела взгляд в сторону, на гобелен. Он посмотрел вслед за ней. — Почему гнездо пустое? — спросил он. Она, казалось, совсем не удивилась этому вопросу. Лишь склонила голову к плечу, рассматривая полотно так, как будто не сама работала над ним. — Потому что птицы улетели. — Это то, что тебя беспокоит? — спросил он, помолчав. Санса устремила на него удивлённый взгляд. — Я не знаю, — ответила она, пожимая плечами, пряча блеск, что готов был сорваться с ресниц, где-то в глубине глаз. Он вздохнул и, наклонившись, поцеловал её в полуобнажённое плечо. — Вышей там птиц, и я соглашусь с тем, чтобы не трогать его, — предложил он. Санса встрепенулась и, нахмурившись, бросила на него взгляд, полный отчаяния и надежды. — Обещаешь? — спросила она. — Обещаю, — заверил он. Но ей этого показалось недостаточно. — Поклянись, — попросила она. Он вскинул левую бровь и ощутил, как уголок рта сам собой ползёт вверх. — Клянусь, что не убью лорда Алекина Флорента... и не стану просить об этом тебя. Жена ещё некоторое время изучала его лицо, не веря в услышанное, а затем, сморгнув, словно прогнав от себя тоску, улыбнулась. Она сказала: — Спасибо Петир, это важно для меня. Санса легла на постель, положив голову ему на колени и, нежно проведя рукой по его ноге, всё ещё смотря на стену произнесла: — Я думала, ты не заметишь. — Что не замечу? — не понял он. — Пустое гнездо.

***

Она бросилась к нему, едва его голова коснулась песка, казавшегося серебряным в свете полной луны. Отчего эти слезы? Должно быть, от дыма. Она кричала, взывая к нему так, будто он мог услышать, послушать, подчиниться и подняться тотчас живой и невредимый. Она смотрела на огромное тёмное пятно на его одежде и не знала, жив он или мёртв. И вместе с тем, как расползалось это пятно, глубокий всепоглощающий ужас словно паук полз по её кишкам. Она звала на помощь, вперемешку со всхлипами, с судорожными ласками и ударами по груди, которыми она одаряла мужа, бледного и холодного, лежащего на остывшем песке. Нет! Ты не можешь меня оставить! Ты не смеешь. Она не сразу поняла, что говорит ей Оливия, и то, почему она так тихо это говорит, продолжая мотать головой, кусать губы, на которых уже чувствовался железный привкус. — Миледи, он может истечь кровью, — сказала служанка. А когда она вновь замотала головой, повторила: — Миледи. Послушайте меня! Он. Может. Истечь. Кровью. И посмотрела так, что она поняла, что именно предлагается. — Нет! — зашептала Санса, обхватывая себя руками, замирая от ужаса, разламываясь на куски от внутреннего крика. — Нет, пожалуйста... — Вы уверены? — уточнила Оливия и, дождавшись её повторного кивка, сказала тихо: — Тогда мы прижжем его рану. Произнеся это, служанка продолжала внимательно на неё смотреть, будто ожидая, что она передумает. Боковым зрением она видела, как тёмные силуэты солдат прорываются к ним из облитого лунным сиянием мрака. Помощь была уже близко. Оливия начала отдавать приказания, но она едва ли понимала о чем идёт речь. Она пребывала в странном оцепенении, вызванном нервным порясением. После многих часов пути обнаружив лишь горящий замок, трупы, обгоревших и раненых солдат, она ощутила настоящий ужас, когда не увидела среди выживших его. Она металась по лагерю, словно раненое, загнанное в угол животное, стараясь не плакать и дышать через нос, она несла себя, словно переполненный водой сосуд. Лишь тогда, когда ей показалось, будто она охрипла от крика, она заметила в отдалении его силуэт. О, как она была зла, размазывая слёзы и сажу по мокрому от пота лицу. О, как она была счастлива, пока бежала к нему, подобрав изорванный шлейф платья, с трудом передвигаясь, погрязая в песке. А потом она увидела кровь и его взгляд, в котором, словно затухающее пламя, гасло сознание, пока он падал вниз. Она закрыла рот руками и сжала так, чтобы слышалась лишь мычание. Остановить потоки слёз она не могла. — Всё будет хорошо, — шептала она, обнимая его голову. Всматриваясь в алый свет раскалённого железа, что должен был коснуться в болезненном поцелуе его руки. Он очнулся от боли и закричал, а она закинула голову вверх, прижимая его к себе, сдерживая. Её слёзы струились по лицу и горлу, словно оплавленный воск по свече, и падали вниз, на его лицо. От звуков его крика в ней всё похолодело, такими они показались дикими. И всё же она улыбнулась и закрыв глаза, мысленно поблагодарила богов за то, что избавили его от молчания смерти. Тьма искрилась вокруг них и шумела завываниями ветра, что трепал шёлк цвета жжённого апельсина, висящий лохмотьями на её плечах. Пепел, падающий на её ресницы, казался свинцово-тяжелым. Она ещё долго сидела так: прижимая его к груди, продолжая гладить и чуть покачиваясь, будто укачивая. — Клянусь, я больше никогда не сделаю тебе больно. Клянусь.